Обретение ада - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 31

«Семнадцать лет», – снова подумал он. Как все это сложно. Он не понимал, как сумеет адаптироваться к новой жизни после стольких лет, проведенных на Западе. Не знал изменений, происшедших на его родине. Смутно он чувствовал, что все по-другому, иначе, сложнее. Информация, доходившая до него, была смутной, вызывала тревогу. События в Тбилиси, Баку, Вильнюсе вселяли ту неуверенность в его душе, которую не могли породить никакие наблюдения агентов спецслужб. Он еще не осознавал степень изменений, происшедших в СССР, но знал, что возвращается совсем в другую страну.

В дверь постучали. Он насторожился. Сотрудник ЦРУ летел с ним до самого Мюнхена и наверняка сдал его своим партнерам в Баварии с рук на руки. Неужели они решились сделать попытку захватить его еще до того, как поезд пересечет бывшую границу? Он осторожно подошел к дверям.

– Кто там?

– У меня поручение из Пенсильвании, – раздался приглушенный голос за дверью.

Кемаль замер. Это был его личный пароль. Ни один сотрудник ЦРУ не мог его знать. И, самое главное, это был знакомый голос. Но в это невозможно было поверить, нельзя было верить. После того как он на вокзале позвонил по известному ему телефону и услышал только одну фразу – «Билет вам заказан на поезд Мюнхен – Берлин«, – Кемаль не сомневался, что его переезд подготовлен советской разведкой. Но не думал, что услышит в своем купе этот голос. Ему не нужен был пароль, чтобы узнать этот характерный глухой голос даже спустя столько лет. Щелкнув замком, он открыл дверь.

И увидел, что не ошибся. В купе вошел Сережа Трапаков. Тот самый Сережа Трапаков, который отправлял молодого старшего лейтенанта разведки в семьдесят четвертом году в Болгарию. За эти годы он сильно изменился – из прежнего худощавого подтянутого молодого человека превратился в лысоватого полного человека зрелых лет, скорее напоминающего какого-то бюргера, чем сотрудника ПГУ КГБ СССР. Трапаков быстро закрыл за собой дверь. И только после этого они крепко обнялись. До боли в суставах. Чуть отдышавшись, Кемаль сказал:

– Не думал, что увижу именно тебя.

– Они меня вытащили с Дальнего Востока, – улыбнулся Трапаков, – я сейчас безвылазно сижу во Владивостоке. Там столько работы. Начальство вспомнило, что ты меня знаешь. Решили, что пароль не совсем надежен. Нужно послать человека, которому ты доверяешь. Вспомнил про меня, кстати, сам генерал Дроздов. Он ведь, кажется, был резидентом в Нью-Йорке, когда ты там работал?

– Не совсем так. Я тогда был в Хьюстоне. Потом перебрался в Нью-Йорк. А затем на некоторое время в Бостон. Но потом решил, что американцы слишком негостеприимны, и перевел свои дела в Канаду. У тебя есть скэллер?

– Конечно, он у меня в кармане. Никто не подслушает. Да здесь и не так опасно. Не волнуйся. В соседних купе никого нет. Твои наблюдатели сидят в крайнем купе. Слева.

– Узнаю систему, – улыбнулся Кемаль.

– Приходится, – улыбнулся Трапаков, – хотя наша система в последнее время все чаще дает сильные сбои.

– Ты о чем?

– Долго рассказывать, – отмахнулся Трапаков.

Кемаль взглянул на часы. До прежней границы оставалось еще несколько минут. Они разместились. Трапаков сел в кресло за столиком, Кемаль на свою кровать.

– Ты изменился, – сказал вдруг Трапаков, – какой-то другой стал, заграничный и важный. И знаешь, взгляд совсем другой. Настоящий капиталист.

– Ты тоже изменился, Сережа, – тихо признался Кемаль. – Как там моя мать, не в курсе?

– Все в порядке. Жива, здорова. Как обычно, с теткой твоей живет. А ты все свои награждения знаешь? И звания? Ты ведь уже полковник. А уезжал старшим лейтенантом. Господи, сколько лет прошло! Вспомнить страшно. Я даже не думал, что мы снова увидимся. А вот довелось.

– Я сам не думал.

– У тебя водка есть? А то у ребят в соседнем купе есть. Если хочешь, я схожу, принесу.

– Ты не изменился, – засмеялся Кемаль, – вообще-то я виски оставил. Как раз через пять минут и повод будет.

Он достал бутылочку из чемодана, выставил на стол.

– А какой повод? – удивился Трапаков. – Повод, что ты жив, здоров, что мы снова увиделись. Это ведь фантастика. Вот это мы и должны отметить.

– Сейчас будет прежняя граница, – сказал Кемаль, – еще старая, восточногерманская. Останавливать, конечно, не будут. Но я сумел вычислить. Наверное, какие-то сооружения остались. Вот за это и выпьем. За возвращение домой.

Трапаков помрачнел, но, ничего не сказав, протянул руку, открывая бутылку и разливая виски в два небольших стаканчика, стоящих на столике.

– За встречу и возвращение, – сказал Кемаль, поднимая свой стакан.

Трапаков как-то странно взглянул на него и почему-то сказал:

– За нашу встречу. За твой труд. За твое терпение, мой родной, – и, выпив залпом виски, громко стукнул пустым стаканом по столику. Кемаль, привыкший к другим пропорциям виски, с непривычки даже закашлял. Трапаков дал ему отдышаться и потом сказал:

– Граница – это еще не возвращение домой, Кемаль.

– Что ты хочешь этим сказать? – не понял тот.

– Ты еще не вернулся домой, – твердо сказал Трапаков. – Нам с тобой еще предстоит сделать одно очень важное дело.

Наступило молчание.

– Не нужно смотреть на меня, как на какую-то сволочь, – сказал наконец Трапаков. – Я, кстати, отказывался ехать на эту встречу.

– Ты имеешь в виду мои деньги? – начал догадываться Кемаль. – Я могу переводить их и сидя в Берлине.

– Не только деньги, Кемаль. У нас с тобой важное задание. Связанное и с твоими деньгами.

– Черт тебя принес на мою голову, – сказал вдруг по-английски Кемаль. И сам рассмеялся первый оттого, что вдруг перепутал языки. А вот Трапаков не смеялся. Он сидел и смотрел на Юджина. И Кемаль понял, что его возвращение несколько откладывается. Ему еще придется пройти свои круги ада.

Весь день Евсеев провел в Госбанке СССР. Необходимость провести целый пакет документов сразу через несколько управлений, согласовать этот вопрос с банками Украины, Грузии и Азербайджана, суметь получить новые деньги, оформить разрешение на вывоз, сдать под расписку старые деньги – на все это могло уйти несколько дней. Но уже запущенная машина коррупции действовала на полную мощь. Бывший министр финансов, прекрасный экономист и финансист, ставший премьер-министром, товарищ Павлов даже не подозревал, сколько людей сказочно обогатились на этом обмене денег. Сколько банкиров за один-два дня стали богатыми, очень богатыми людьми. Сколько тысяч человек приняли участие в махинациях с новыми-старыми деньгами и заработали на них свои дивиденды.

Павлов и не подозревал, что во всех республиках Средней Азии и Закавказья были массовые нарушения условий приема и сдачи денег. Как сдавались пачками деньги и через день, через два, через десять после завершения обмена. И как выдавались новые деньги в обмен на уже ничего не значащую бумагу. Смутно догадываясь о масштабах злоупотреблений, Павлов распорядился начать проверку, но даже самые лучшие ревизоры не могли сопротивляться, когда предлагаемые им суммы взяток достигали величины их столетней зарплаты. И, конечно, большинство проверок так ничего и не смогло установить. Кроме того, именно в девяностом году начались нападки на следователей и прокуроров, ведущих так называемое «узбекское дело», когда прозвучал массовый хор обвинителей о недопустимости обвинения целого народа или, если точнее говорить, всего правящего класса солнечной республики.

Напуганные подобными обвинениями, ревизоры из Москвы охотно брали взятки и закрывали глаза на многочисленные нарушения законности. И хотя Гдлян с Ивановым в очень многих случаях действительно в пылу обвинения нарушали закон, они превратились под влиянием средств массовой информации в некое подобие громогласных обличителей общественной морали. Но вся тайна была в том, что Узбекистан лишь случайно попал в поле зрения правоохранительных органов, когда Нишанов не сумел защитить свою республику от нападок проверяющих. Практически во всех без исключения республиках Средней Азии и Закавказья к тому времени была схожая картина. Однако почти везде первые секретари местных компартий усердно отбивали натиски проверяющих. Особенно «отличились» руководители Азербайджана и Армении, практически не допустив повторения «узбекского дела» в своих регионах. В Грузии был арестован даже друг Шеварднадзе, секретарь ЦК, который серьезно рассматривался Москвой в качестве возможного преемника главы Грузии.