Тафгай 4 (СИ) - Порошин Влад - Страница 28

— Иван, — схватил меня за руку Боря Александров. — Я комсомолец, я в Бога не верю. Да и потом нас может, и не пустят.

— Всех пускают. Это же протестанты, там и икон-то нет. — Усмехнулся я.

Внутренне убранство собора, действительно было простым. Кругом белые стены с небольшой, но изящной лепниной, плюс по углам несколько памятников каким-то религиозным деятелям. В Восточной части располагался алтарь с единственной на весь собор картиной «Положение Христа во гроб», которую подарил Николай первый. И почти всё свободное пространство занимали деревянные кресла-скамейки для прихожан, чтобы они во время службы сидели. Именно на одну из скамеек мы с «Малышом» и присели. И в этот момент по собору пронеслись могучие звуки величественного органа, вместе с которыми у меня затрепетала и завибрировала каждая клеточка моего организма.

— Пронимает от макушки головы аж до самых пяточек, — шепнул мне юный друг. — Давай ищи быстрее кого надо да пошли, мне комсомольцу тут долго нельзя сидеть.

— Да, это тебе не балалайка, — так же тихо ответил я и стал медленно смотреть по сторонам.

«Эй, там, в голове, — мысленно я позвал голос. — Мне бы русского эмигранта раздобыть, сам должен понимать для чего. Подключайся уже, где он тут есть? Если он здесь вообще есть».

«Я на расстоянии ничего не чувствую, — откликнулся недовольно голос. — Походи по церкви, подсядь к кому-нибудь поближе. Я ведь тебе не пророк».

«Не по церкви, а по собору», — пробурчал я про себя и медленно встал с места. Внутри помещения было не больше нескольких десятков человек. Детей, юношей и женщин я сразу отмёл, ещё полицию вызовут, подумают, что извращенец. Мужиков же было значительно меньше, всего человек десять. Мужчины вообще, как показывает практика, тянутся к церковной сфере, когда у них начинаются серьезные проблемы со здоровьем, перед самым финишем своего жизненного пути. Поэтому самых немощных я тоже отмёл. И осталось двое крепких мужиков, которые сидели с таким видом, словно зашли сюда случайно. «Ладно, пойду к тому, который ближе», — решил я и двинулся вперёд к алтарю. Я сделал несколько шагов, открыл деревянную калитку в нужный мне ряд кресел-скамеек, и присел в метрах трёх от почему-то напрягшегося внешне крепкого мужчины.

«Ну! Сканируй! Пока полицию не вызвали!» — крикнул я про себя голосу.

«Нет, это финн, — ответил мне мой внутренний помощник. — И ты его напугал».

«Что я, гамадрил? — обиделся я. — Остался вон тот у самого выхода», — подумал я и снова поднялся с места. Однако чем ближе я приближался к мужику, тем суетливей у него становился взгляд, и тем быстрее он пятился спиной на выход.

«Лови, то, что надо! — вскрикнул голос в голове. — Загоняй пока не убежал! Русский, наш, век воли не видать».

И когда незнакомец уже был в самом проходе, нервы мои не выдержали, и я рванул, как на тренировке, тот понёсся от меня, Боря же кинулся следом за нами. Хорошо, что в дверях несчастный мужик столкнулся с туристами и, прорываясь сквозь них, шлёпнулся прямо на самом пороге собора Святого Николая. Тут-то я его и подхватил.

***

В небольшом ресторанчике, коих в центре Хельсинки множество, незнакомец трещал без передыху уже полчаса. Сначала, кончено, нам пришлось долго убеждать гражданина Финляндии с русскими корнями, что мы не из КГБ. Но когда у киоска с журналами нам удалось отыскать старую статью о призе «Известий», где была напечатана фотография Бори Александрова, который стал лучшим нападающим турнира, мужчина успокоился. Звали незнакомца Юхан Кипрусофф или по-русски Иван Кипрусов. Иван-Юхан так перенервничал, что выложил нам все подробности своего бегства из СССР в Финляндию, которую он совершил ещё в далёком 1930 году вместе с отцом и старшим братом.

— Как в 1928 году НЭП отменили, так нас всей семьей и раскулачили, — выпив немного пива, сообщил Юхан. — Не в лагеря, конечно, отправили, а из-под Смоленска забросили нас в Карелию в Кондопогу, работать на стройку простыми землекопами. Жили в бараке, мать с сестрами не выжили, умерли от болезней в течение года. Ну, отец и решился бежать в Финляндию через болота. Мне тогда только что исполнилось 15 лет, брату 18. Неделю плутали, питались подножным кормом, но границу перешли. Сдюжили.

— Ясно, — я решил закруглить жизнеописание мужчины, в которых он мог многое и приврать, и приукрасить, а мог и рассказать чистую правду. — Время тогда было тяжёлое. Гражданская война.

— Да, наши с белыми бились не на жизнь, а на смерть, — «вставил свои пять копеек» Боря. — Один только Василий Иванович Чапаев чего стоит вместе с Петькой.

— Дело у нас к тебе, Юхан, по торговой части. — Перешёл я к сути. — У нас есть несколько банок красной икры, товар качественный, отборный, икринка к икринке, продукт абсолютно экологически чистый без консервантов и прочей вредной для организма химии.

— Во икруха! — Показал большой палец «Малыш». — Сами её второй день трескаем, нарадоваться не можем. Возьмёшь по 8 долларов за банку, либо за 40 шведских крон.

— Да вы чего? — Подскочил на месте эмигрант. — Долларов за 7 — это максимум.

Я хотел было отвесить Борису подзатыльник, который раньше времени выставил нужную нам цену, не оставив зазора для торга, но теперь было уже поздно.

— Давай так, — я протянул руку. — Десять банок по 7 долларов, а остальные по 8. Хорошая цена, у вас я посмотрел тут в магазинах всё дорого. Цены вообще взбесились. Нормально с компаньонами своими «наваришься».

— Ладно, — заулыбался Юхан, который ещё недавно думал, что приехали по его душу люди из КГБ. — Беру. — Мы пожали друг другу руки. — Сколько у вас банок? Двадцать? Пятнадцать?

— Почти угадал, — я посмотрел на часы, пора уже было бежать в гостиницу, пока переводчик не послал по нашему следу овчарок с автоматчиками. — Четыреста сорок штук. Деньги нужны крайний срок завтра вечером после игры с вашей сборной. Что с тобой Юхан? Сердце?

— Ну, ты Ваня и жук, — пробормотал наш бывший соотечественник, держась за сердце. — Ты и в хоккей так же играешь?

— Лучше, — похлопал меня по плечу довольный сделкой Боря Александров.

Глава 12

Ещё в начале этого сезона Александр Скворцов, когда тренер юношеской команды «Торпедо» Валерий Кормаков отправил на просмотр во взрослую команду вместе с Володей Ковиным, он и мечтать не мог, что спустя всего несколько месяцев окажется в первой сборной СССР. И сегодня в раздевалке перед товарищеским матчем со сборной Финляндии Александр натягивая хоккейную экипировку, вдруг вспомнил всю свою короткую спортивную жизнь. Как его в пять лет в хоккейной «коробке» перед домом научила стоять на коньках старшая сестра. Потом он улыбнулся, вспомнив свои первый игры за детскую команду «Огонёк» из Ленинского района. Затем были не очень приятные воспоминания, как в 14 лет его не взяли в школу «Торпедо», потому что он был не с Автозаводского района, даже не стали смотреть, на что он способен. Ну а потом его приметил другой торпедовский тренер и дальше карьера пошла только вверх. Но то, что случилось в этом сезоне 1971 — 1972 годов, можно было назвать одним словом — сказка.

Скворцов, завязывая шнурки на коньках, бросил короткий взгляд на Ивана Тафгаева, который сейчас беззаботно смеялся, читая какую-то смятую газетку. «Если бы не Тафгай, то нихрена бы не было, — подумал он. — За счёт него и во взрослую команду пробился, и сейчас получил маленький шанс попасть на Олимпиаду. Сегодня всё на льду отдам. Тем более поставили в одну тройку с самим Владимиром Викуловым и Сашей Федотовым. Одним словом — сказка».

— Мужики, — хохотнул Тафгаев. — Смотрите, что пишет отечественная пресса. Статья называется «Волокита». Один чудик отдал плащ для покраски в химчистку. В назначенный день пришёл — закрыто, ещё через день опять закрыто, в субботу прибежал уже сутра. Наверное, перед девушкой хотел пофорсить новенькой вещью. Предъявил квитанцию, а ему выдали плащ типа «Зебра» для новогоднего маскарада. Он, конечно, свою шмотку вернул, и теперь уже ждёт третий месяц. Даже письмо в газету написал, чудило.