Возьми меня в долг (СИ) - Вишневская Виктория - Страница 46

Всё равно бегу. Несмотря на то, что чувствую, как причёска распускается. Пряди проскальзывают через чужие пальцы. Цепляют их с собой. Выдирают. Но мне плевать.

Глупый парк!

Открываю рот, но не могу закричать. Голос словно пропал. Губы не открываются.

Шевелятся, но звук не идёт.

Перепугана так, что не в силах позвать на помощь.

Зато бегу. На шпильках. Хрен знает, как. Едва не подворачиваю ногу. Но бегу. Молюсь встретить кого-то на пути. И когда я вижу знакомый силуэт, внезапно оказавшийся в парке…

Облегчённо выдыхаю.

Забываю про каблуки. Про то, что кто-то несётся за мной и дышит в спину.

С разбега утыкаюсь в мускулистую, твёрдую, а главное… родную, ту самую грудь. Обхватываю вкусно пахнущее, горячее тело руками и едва не плачу в белую рубашку, забиваясь в истерике.

Мне так страшно! Так страшно!

Большая массивная ладонь опускается на макушку.

— Виол?

Он спрашивает это таким ласковым, обеспокоенным голосом, отчего сердце, как и всё органы, скручивает в один узел.

И делает это сильнее, когда слышу за своей спиной пугающий вопль:

— Эй, ты суч!..

Я резко вздрагиваю и отлипаю от его груди. Нервно оборачиваюсь и пытаюсь не расплакаться. И не лень же им было за мной бежать!

— Э, мужик. Наша добыча. Отдавай, — гнусный голос режет по ушам. Бьёт по голове и заставляет меня съёжиться. А главное — вцепиться в Алекса сильнее.

— Логинова, отойди, — тихий, но угрожающий тембр плотно прикрепляет к земле.

— Что? — шепчу в шоке, когда ледышка отходит от меня, а мои руки сами отрываются от его тела. Слабые, не в силах ухватиться. — Не надо! Зачем? Давай просто уйдём, Алекс!

А он меня не слушает. Делает шаг вперёд, подходя к толстяку. Поправляет и так закатанные рукава рубашки.

И этим пользуются те двое пьяниц.

Один из них кидается на Алекса, заносит кулак в воздух, но промахивается. Рихтер уклоняется, хватает мужика за запястье и тянет на себя. А потом тот получает смачный удар по животу. Кряхтит, хватается за место удара и начинает оседать на пол.

Я облегчённо выдыхаю и понимаю, что с одним-то он точно справится…

И второй, который всё это время смотрит, как его друг приходит в себя и потихоньку встаёт с места… Кидается на Рихтера. Маленький, толстый, едва не сбивает его с ног. Похож на танк.

Алекс с трудом удерживается на ногах, но делает это.

Пьяница хватается за него, пытается по-прежнему свалить с ног. Бьёт коленом Рихтера по животу.

И я вскрикиваю. Как только кулак соприкасается с его телом.

Алекс, несмотря на то, что его только ударили, поворачивается ко мне с еле видимым испугом на глазах.

А я срываюсь с места, как только вижу опасность. Для него.

Он отвлёкся! На меня!

И из-за этого ему прилетает в челюсть. От второго мужика, что встал с земли и в этот раз попал точно в цель.

Я не знаю, что творю. Замахиваюсь сумкой и кидаю уроду в лицо. На ходу. Надеюсь, что это хоть как-то отвлечёт его. Плевать на телефон, бумажник и косметику.

Тот хватается за лицо и поднимает на меня разъярённый взгляд.

Но я не боюсь за себя.

Только за ледышку.

Который выворачивается из хватки толстячка и вырубает его одним безжалостным ударом. Локтём, ударяя по шее и своим коленом по его лицу.

Тут же поворачивается ко мне. В глазах горит огонёк злобы, который, кажется, сжигает меня с особым удовольствием.

А я облегчённо выдыхаю.

— Логинова, блять…

Я знаю, за что он ругается.

— Ещё раз крикнешь без надобности…

— Аккуратнее! — ослушиваюсь его, несмотря на предупреждение. Он тут же оборачивается, натыкается взглядом на того, кто ударил его в челюсть. Резко, неожиданно даже для меня, уклоняется от летящего в него массивного кулака.

А я опять делаю быстрые шаги вперёд, подбираю свою запылившуюся сумку, чтобы хорошенько ударить со спины того урода…

Но он падает на грязную землю прежде, чем я успеваю выпрямиться и замахнуться.

И хоть он отрубился, жуя лицом грязную землю, я всё же хорошенько бью его по голове. Не раз, не два. Десять.

Пока моё запястье не перехватывает стальная хватка.

— Хватит, — твёрдо басит. — Перестань марать сумку этим мусором.

Точно! Сумочка же дизайнерская!

Я всё же останавливаюсь, поднимаю испуганный и заплаканный взгляд на Алекса. Я не помню тот момент, когда со страха зарыдала.

Но и это отходит на задний план. Я не думаю ни о себе, ни о том, кто сейчас не может встать.

— У тебя кровь, — твержу обеспокоенно, поднимая ладонь в воздух. Хочу дотронуться до его щеки, но он перехватывает мои холодные пальцы своими тёплыми ладонями.

— Неважно, — отрезает так грубо, холодно, что мне тут же становится не по себе. Умеешь же ты, Виолетта, испортить всё. — Отвезу тебя домой.

Алекс отпускает мою руку. Разворачивается и идёт к выходу из парка. Как ни в чём не бывало. А я несколько секунд смотрю ему вслед и не могу сделать и шага.

Я хотела узнать, что с ним произошло за эти дни. Почему он снова стал таким равнодушным. И сейчас я понимаю одно — та дистанция между нами стала только больше.

И я должна это принять. Выкинуть из головы.

Но это опять не даёт мне покоя.

Вздыхаю, делаю шаг вперёд и следую за ним, желая как можно быстрее добраться до дома и остаться одной…

— Погоди, — как только мы оказываемся в машине, я откидываю запылённую сумочку на заднее сидение и мысленно обещаю себе за неё заплатить позже. Через полгода, наверное. Как деньги будут. — Аптечка есть? Давай обработаем.

Я тянусь пальцами к его лицу, чтобы посмотреть.

Он отворачивается.

— Царапина, перестань, — отмахивается и задевает меня ещё больше. Я по-человечески помочь хочу, а не из-за того, что долг здесь отрабатываю и пытаюсь быть полезной.

— Нет, это ты перестань, — держу себя в руках. — Надо обработать. Мало ли, где у него руки побывали? Инфекцию занесёшь.

Он не обращает на меня внимания.

— Пристегнись, — полностью игнорирует мои слова, вставляя ключ в замок зажигания. Только хочет провернуть его, как я не сдерживаюсь и всё же выплёвываю:

— Алекс, я всего лишь хочу отблагодарить тебя за помощь. Дай мне просто обработать ранку. Пару минут. За это время ничего не случится. Мне просто хочется искупить свою вину, — я хватаюсь за рукав его рубашки. Пытаюсь остановить.

Меня вина мучает.

Если бы я тогда не убежала подышать свежим воздухом, после той жестокой правды старика… Ничего бы не случилось. Останься я в здании, его бы не ударили.

Рихтер зло отпускает ключи и лезет в бардачок. Достаёт аптечку и кидает мне на колени.

— Быстро, — отвечает резко.

Я не понимаю его настроения и эту взвинченность.

Но всё же достаю из аптечки перекись и вату. Смачиваю, приподнимаюсь на сидении и вытягиваюсь. Одной рукой подставляю ладошку чуть ниже скулы, чтобы не капало.

А сама прислоняю ватку к его щеке. Слегка держу и, несмотря на непроницаемый вид, невольно дую на ранку.

Я всегда так делала, когда помогала в педиатрии в нашей клинике. Тайно. Пока никто не видит. И я всегда дула на ранку, как и сейчас.

— Ты мне ещё пластырь с цветочками налепи, — язвительно летит в мою сторону.

— Был бы, налепила, — бубню обиженно. Не ценит он моей доброты. А я вот к нему редко добрая. Только сегодня. И то… Я хотела спросить, что сделала не так.

Но сейчас понимаю… Плевать.

Скоро мы разбежимся, как в море корабли. У меня будут другие заботы. Например, как вернуть тем людям, у которых занимала, свой долг…

— Всё? — спрашивает нетерпеливо. — Ты удовлетворена?

Хочу сказать «нет». Я бы проверила ещё, что у него под рубашкой. Удостоверилась бы, что там всё нормально. Он ведь удар туда получил.

Но, судя по плохому настроению Рихтера… Даже пытаться не буду.

— Из-за некоторых обстоятельств это слово, особенно из твоих уст в последнее время звучит слишком порочно и имеет один смысл, — внезапно говорю, даже не задумываясь о своих словах. — Поэтому нет, я не удовлетворена.