Бастард Ивана Грозного — 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 46

— Бочек сорок-пятьдесят с майдана.

— Хохлы, что-ли?

— Почему?

— Майдан, — по хохлятски.

— Литовцы и поляки у барина поташ жгут.

— Понятно. Как продаётся?

— Плохо продаётся. Раньше в Великоновгород возили. Весь уходил сразу. Сейчас там немецких гостей нет, а свеям поташ не нужен. А вдруг совсем торговлю в Новгороде закрыли. Куда-то в Усть-Лугу, сказано возить. А это далее Великого Новгорода. И дорога там, говорят, плохая и разбойники.

— Врут про дорогу. Нормальная дорога. Один ты тут с поташем?

— Куда там! Складов десять ещё.

— По сколько продаёшь?

— Рубль бочка.

— А по сколько берут? — рассмеялся Санька.

Купец вздохнул.

— Ещё прошлогодний стоит. А через месяц свежий привезут.

— Ежели я договорюсь, чтобы казна забрала всё, за сколько мне отдашь?

— Всё? Казна? — купец охренел. — Звиняй боярин, хозяин цену сбрасывать не велит.

— Ну и ладно! — пожал плечами Санька и отошёл.

Этот поташ от него никуда не уйдёт. Надо ещё в зелейном дворе новые порядки установить.

— «Заставь их усложнить процесс изготовления селитры, вой ведь поднимется!», — подумал Санька.

Санька обходил всех купцов и вручал им договоры. Три дня потратил на писанину. Следующий купец, вышедший на зов своего товарища, представился знакомой «до боли» фамилией — «Строганов». Санька нашёл нужный договор и прочитал имя. Аникей…Отчества, естественно, нет. Вот порядки! Как вот общаться с пожилым человеком, зная только имя и фамилию.

— Доброго здравия, уважаемый! Я боярин Ракшай Александр Мокшевич.

— Благодарствую, боярин. И тебе не хворать.

Санька передал в руки купца толстый лист льняной бумаги.

— Рукописный уговор? Доброе дело сделаешь боярин, коли с землёй поможешь, ибо гонят нас отсель дьяки, а земли не дают. Прямо беда. Ты прямо нарочно к нам пришёл. Но ведь мы съехать отсель не сможем, пока там стены и крышу не построим.

— Это понятно! Никто вас отсюда не сгонит. А землю дней через пять получите. Ты вот скажи Аникей, ты где соль варишь?

— На Вычегде. Река такая в Архангельском крае.

— А вот злато-серебро там есть, на этой речке?

— Злата-серебра там нет, — засмеялся купец. — Неужто мы солью бы промышляли.

Санька помнил, что фамилия эта была как-то связана с Уральскими горами, но как, он не помнил.

— А про уральские горы ты слышал?

— Это, где Пермь Великая? Слышал. Вот там серебро точно есть. Про злато не знаю, а серебро есть. Там всё есть.

— Почём знаешь?

— Так… Возили оттуда…

Купец засмущался. Санька словно не заметил.

— Я почему спрашиваю, мы про Пермь Великую ещё с Иваном Васильевичем, царствие ему небесное, говорили. Про серебро, что оттуда везут.

— Так, то я ему и рассказывал, — усмехнулся Строганов. — Ещё в прошлом годе, как приезжал. Сговаривались свидеться. Приезжаю, а оно вон что… Другой теперь государь…

Санька от неожиданности сунул руку под шапку почесать лысину, но не тут-то было…

— И чего к новому не пошёл?

— Ага… Подойдёшь к нему. Мы с советником его Адашевым, что-то не сговорились. Ещё при Иване Васильевиче…

— Хочешь сведу с царём?

Строганов вздрогнул.

— Врёшь!

— Не вру.

— Что просишь?!

— Ты про мзду? Я Ракшай мзду не беру, а вот долю попрошу. Причём, равную долю в участии и прибыли.

— В участии? Это ты про затраты на розыск?

— Да. И ещё… Там надо городки ставить. Розыски — дело долгое. Там крепостицы ставить надо. Людей переселять и искать по всем речкам.

— Я знаю, где промышлять... Лишь бы добро от казны получить.

— Сам пойдёшь? — удивился Санька.

— Зачем? У меня браты да сыновья с племяшами. Есть кому ходить.

— Через два дня после заутрени приходи к золотому крыльцу. Назовись. Всё царю расскажешь.

— Спаси бог, мил человек! — Строганов прижал руки к груди.

* * *

Семь дней царёва «затворничества» закончились быстро. Санька объездил всю округу, заложил ещё пять «питейных дворов» и, таким образом, хоть немного познакомился с Москвой и её окрестностями. «Питейными дворами» будущие бетонные сооружения Санька называл условно, до времени скрывая их оборонительную сущность.

По последнему проекту трёхэтажная гостиница будет иметь возможность принять до тысячи «гостей», а сам двор сможет сдерживать вражескую осаду до полугода. Кикиморки помогли найти места для будущих внутренних колодцев. Они все легко чувствовали близко подходящие к поверхности водоносные слои.

Ещё один двор Санька заложил на Киевской дороге напротив «верхнего» края Садового острова, второй у Смоленской дороги, третий у Тверской, четвёртый на Архангельском тракте, пятый на Владимирском, примерно в равном удалении от Кремля.

Дверь кельи государь отворил на восьмой день рано утром, отстоял молебен и прошёл в свои палаты. На удивление настоятеля монастыря и монахов царь был бодр и полон сил.

Умывшись и переодевшись в царское платье, Санька позвал Адашева.

— Какие новости, Алексей Фёдорович?

— Новости есть, Александр Васильевич. Приехали посол Шведский с товарищами.

— Кто посол?

— Микаэль Агрикола, епископ финляндской лютеранской церкви.

— Долго ждёт?

— Два дня всего.

— Кто ещё ждёт?

— Купец Строганов. Не записывался, но говорит, что вызывал ты лично, государь!

— Было такое! Его первого приму. Что ещё?

— Челобитная от купцов с большого гостиного двора зело дерзкая. Пеняют, что дьяки государева двора изживают с места, а другой земли не дают.

— Давай её сюда, а с дьяками разберись. Чую, что другим обещали за мзду.

— Знаю я, кому. Митрополиту.

— О как! Зачем ему?

— Ещё один храм, наверное, хочет поставить, — пожал плечами Адашев. — Он там стоит, ждёт тебя, как освободишься и примешь его.

— Закончим и зови. А пока… Вот, что я надумал. Записывай. Первое — казённые земли никому без моего ведома не продавать и не отписывать. Книги буду проверять лично. Все записи в вотчинных книгах после сего дня без моей подписи считать не действительными. Другое. Вокруг Москвы на основных дорогах поставить военные гостиные дворы и взять их на казённый кошт.

— Извини, государь… Что значит «военные гостиные дворы».

— Что такое «вой» знаешь?

Адашев кивнул.

— В мирное время вои будут жить там. Учиться ходить, строить заслоны, стрелять, обрабатывать поля, для чего к квартирам припишем казённые земли, строить крепости, мосты. Я долго думал и додумался, что крестьян не всегда можно отвлекать от земли. Даже зимой им есть чем заняться по хозяйству. Поэтому организуем у крестьян призыв на военную службу. Шестнадцатилетних. Пока только среди черносошных[1]. Призывать ежегодно на десять лет.

— Когда, государь?

— Уже прямо сейчас.

— Мы объявляем войну?

— Об этом потом. После встречи со шведскими послами. Пока всё. Ещё новости есть?

— Нет, Александр Васильевич.

— Потом вызовешь дьяка пушечного приказа… Или, кто у нас пушечным зельем заведует?

— Пушкарский приказ крепостями да пушками… э-э-э… За-ве-дует, — сказал Адашев непривычное слово. — Зелье на зелейных дворах собирают. По Москве их много. И кто из и простых людей собирает, да в пушечный и сдаёт.

— Ладно, — задумался Санька. — И это потом. Кого-нибудь из зелейщиков позовёшь. Думка у меня есть… Зови Макария! Сам там останься и пригласи Строганова.

— Хорошо, государь.

Александр, после того, как поездил и побегал по Москве, да закрутил дела, несколько воспрял духом. До того давать распоряжения царедворцам и Адашеву было неловко. Кто он такой? Тем паче Санька видел, что все реформы, проводимые его предшественником Иваном Васильевичем, придумал Адашев. Ну, ещё может быть, ему помогал Иван Васильевич Беклемишев, его друг и соратник. И что мог им, мужам мудрейшим, подсказать он, откровенно говоря, человек среднего ума и достоинств?

Только то, что они с Адашевым и ранее не раз обсуждали «призывную армию» и сошлись во мнении, воспринялось советником спокойно. По многим вопросам они не сходились и Санька с трудом сдерживал себя, чтобы не прогнать его.