Когда распахиваются крылья (СИ) - Самарова Екатерина Андреевна - Страница 46

     Я молча шёл рядом с Гошей, переваривая услышанное. Значит, вот как это все работает?

     – Поэтому ты не можешь помочь Женьке и Тёмке? – тихо спросил я. – Потому что это не твоя история? Потому что эта история… моя?

     Гоша опять улыбнулся – совсем не так, как раньше, с высоты своего божественного величия, а легко и светло – как добродушный парень, на года три-четыре старше меня.

     – Да. Потому что эта история – твоя. Я рад, что ты понял.

     – Ты ради этого и показался мне тогда, у черёмухи? Чтобы я понял?

     – Как там у вас говорится? Пути Господни неисповедимы? Возможно, все, что ты увидел за эти три дня, помогут тебе принять эту жизнь и этот мир.

     Я опять промолчал. Я вспомнил Тёмку, который, склонившись в три погибели, ржал как конь, когда я стоял перед ним с ног до головы в вонючей зелёной ряске. Вспомнил, как смеялся я, когда кусочек котлеты приземлился на Тёмкину белобрысую макушку, а по белоснежной рубашке неестественно яркими оранжевыми разводами растёкся соус. Наверное, за эту рубашку Тёмке тоже попало – не зря он так боялся идти домой, после школы, что дошёл до нашей черёмухи. Вспомнил красное, пышущее жаром лицо Женьки, к которому сегодня не приехала скорая – только потому что мне повезло больше, чем ему. Женька, наверное, все ещё спит. Я посмотрел туда, где за печально свесившимися ветками ивы должны были виднеется окна нашего дома. И вдруг увидел их – сквозь мелкий моросистый туман, обволакивающий всю деревню, мешающий разглядеть даже дорогу, сначала слабо, а потом все сильнее и сильнее засверкали лёгкие золотистые искорки – неровный дрожащий свет ночника на подоконнике в нашей с Женькой комнате. Я поднял взгляд на Гошу – в его глазах отражались те же искры. Он кивнул и, ни говоря ни слова, пропустил меня вперёд. Я, больше не раздумывая, зашагал в сторону своего дома.

     Минут через двадцать мы с Гошей уже стояли около наших ворот. Я вопросительно посмотрел на Гошу.

     – Нет, Вася, я не зайду, – ответил Гоша на мой мысленный вопрос. – Тебе сейчас нужно быть с братом.

     – С Женькой все хорошо? – помедлив, спросил я.

     – Ты же знаешь, – мягко ответил Гоша. – Я не могу тебе сказать. Зайди, и ты все увидишь сам.

     – Я… Я боюсь.

     – Я знаю. Но ты должен.

     Я кивнул – теперь-то я действительно знал, что должен.

     – Ладно, – с лёгким стеснением ответил я. – Слушай, Гоша… Я хотел сказать… Спасибо за то, что ты мне показал и объяснил. Теперь я начинаю тебя понимать.

     – Не за что! – жизнерадостно улыбнулся Гоша. – Я рад, что ты со мной.

     – Я ещё увижу тебя? – тихо спросил я.

     – Кто знает? Может быть, увидишь. Ведь мне ещё надо сыграть пару песен с Сергеем и Женей, – Гоша задорно подмигнул. Вдруг сбоку раздался резкий шум, как будто что-то небольшое упало с крыши. Я от неожиданности подпрыгнул, оглянулся и с облегчением выдохнул. Ничего особенного, просто с крыши бани на забор приземлился неизвестно откуда взявшийся голубь. Тусклый свет единственного фонаря на улице золотом отразился в его глазах-бусинках.

     – Ох, всего лишь голубь! А то я чуть было… – я повернулся к Гоше и осёкся: Гоши там уже не было, он как будто растворился в воздухе.

     Ещё раз осмотревшись, я пожал плечами. Пробормотав про себя: «Спасибо!» – я осторожно открыл ворота и вошёл во двор. Жулик сонно дёрнул ухом, но не пошевелился. Это хорошо, значит, никто не узнает, что я уходил.

     Быстро сбросив резиновые сапоги на пороге, я мышью проскользнул по коридору веранды и, стараясь не шуметь, шмыгнул через порог. На кухне и в зале было темно, но в нашей с Женькой комнате, как и раньше, тускло горел ночник. Я присмотрелся: в зале на кресле, опустив голову на локоть, спала мама. Папа спал на диване в одежде, как будто прилёг ненадолго и тут же уснул. Я, осторожно ступая и стараясь, чтобы не скрипнула ни одна половица, подхватил два покрывала с соседнего кресла и укрыл сначала маму, а потом папу. Затем, слегка приоткрыв дверь, прошёл в комнату. Женька спал в своей кровати, крепко замотанный в несколько одеял. На полу рядом с ним уже не было тазика. Я подошёл к нему, потрогал лоб – мелкий был весь в поту, одеяло было, кажется, насквозь сырое. Испугавшись, я дёрнулся было за мамой, но тут в голову пришла непрошеная полузабытая картина, как однажды бабушка сказала маме, когда я болел так же, как сейчас Женька: «Хорошо, что одеяло сырое – значит, вся болезнь через пот уходит». Я чуть выдохнул и сел на табурет рядом с кроватью мелкого. Потом снова потрогал лоб – кажется, не такой горячий, как был, когда я уходил.

     Женька завозился и открыл затуманенные глаза.

     – Вася? – слабым голосом проговорил он.

     – Да, мелкий, это я. Спи давай дальше.

     – Ладно, – покорно ответил он и закрыл глаза. Я уже поправил одеяло, чтобы из-под него виднелась одна только Женькина голова, и собрался отойти к своей кровати, когда брат сонно высвободил свою руку и взял меня за большой палец.

     – Не уходи, Вася, – в полусне пробормотал он.

     Я замер, сначала подумав, что мне послышалось, но Женька уже засопел, погружаясь в сон и продолжая держать меня за палец. Волна щемящей теплоты и нежности, почти как тогда, у черёмухи, от прикосновения к Гошиному огню, заполнила меня всего, начиная от груди и заканчивая головой, так что дышать стало трудно из-за комка в горле. На глаза почему-то навернулись слёзы, и я быстро смахнул их ладонью. «У Тёмки всего этого нет. У Тёмки есть только Толя», – вспомнил я слова Гоши.

     Я, не вырывая своего пальца из рук брата, пододвинул табурет ближе к кровати, сел и опустил голову на руки.

     – Не уйду, Женька. Всегда буду рядом, – тихо проговорил я, накрыв его маленькую ладошку своей рукой.

* * *

     Где-то рядом пошевелилось одеяло, и в моей голове тут же вспыхнула картина: Толя замахивается ремнём с огромной железной пряжкой, она как будто зависает в воздухе, а потом со свистом, оставив после себя размытый след в воздухе, опускается на мои руки. Я вскрикнул, инстинктивно отклонился, потерял равновесие и, взмахнув руками, как курица, взлетающая на забор, полетел вниз со стула. Что-то брякнуло, потом чавкнуло, потом ударило по затылку и на несколько секунд выбило воздух у меня из груди. Я застонал и попытался открыть глаза. Сверху раздалось слабое и глухое хихиканье – не такое, как раньше, звонкое и полное сил.