Вересковый рай - Джеллис Роберта - Страница 52

– Разные страны – разные обычаи, – проговорила Элинор, имея в виду данное Рианнон описание владений Киквы, – но обычаи тоже меняются со временем. Дорогая моя, у нас и без того достаточно забот, как задумаешься, до чего может довести короля безумство Винчестера. Твой отец и мой муж согласны на ваш брак. Давай оставим это, пока не наступит мир, а потом более пристально рассмотрим частные проблемы.

– Охотно соглашусь, – с явным облегчением ответила Рианнон.

Она опасалась, что мать Саймона рассердится и обвинит ее в том, что она использует Саймона ради достижения политических целей своего отца. Тем не менее ей было не по себе от того, что ей оказали такой теплый прием по недоразумению, и она не хотела притворяться. Только сказав правду, она могла теперь с чистой совестью наслаждаться знакомством с семьей из Роузлинда.

Здесь все было новым и другим. В Ангарад-Холле они с Киквой в основных вопросах обычно были согласны. Даже когда она спорила с матерью и злилась, гневалась обычно она. Большую часть времени, однако, они находились только вдвоем и общались друг с другом очень мирно. Рианнон была также знакома с толкотней, суетой и притворством двора своего отца. И все-таки там не было истинного единства. Даже в кругу друзей там каждый желал получить преимущество, искал личной выгоды. В Роузлинде же Рианнон ощущала, как взаимоотношения, подобные тем, которые она имела с Киквой, мирно сочетались с расхождениями во мнениях, которые порождали такое возбуждение при дворе Ллевелина. В Роузлинде тоже случались ссоры, громкие и яростные, но целью и источником их было желание помочь, а не обидеть или выгадать что-либо для себя.

Рианнон была готова к самым острым вопросам, но Элинор лишь спросила, захватила ли она с собой придворные наряды. В этом не читалось никакого оскорбительного подтекста. Девушка, приезжающая познакомиться с семьей своего жениха, должна, конечно, быть прилично одетой, но совсем не обязана иметь роскошные платья, какие носят при дворе. Тут Элинор вспомнила, что целью Ллевелина как раз и было отправить Рианнон ко двору, и начала извиняться, но Рианнон покачала головой.

– Разные страны – разные обычаи, – улыбнулась она. – У меня есть придворные наряды, но годятся ли они для Англии, судить вам.

Она принялась раскладывать платья, пока Элинор вышла из комнаты, чтобы посмотреть, где там замешкалась служанка, которой было велено распорядиться насчет ванны. Вернувшись, Элинор вытаращила в изумлении глаза.

– Это не в вашем стиле, я знаю, – сказала Рианнон, – но моя цель – вызвать внимание короля. Если вы думаете, однако, что это способно вызвать скорее насмешки, чем внимание, у меня есть еще вот что, – она показала ткань с птицами. – Может быть, можно еще успеть сшить платье.

Элинор стояла с открытым ртом.

– Где ты взяла такое? – спросила она благоговейно.

– Это моя мать соткала. Птицы – мой знак. Меня назвали так же, как принцессу из старой валлийской сказки: Рианнон из рода птиц.

– Это была кропотливая работа, – сказала Элинор, пристально глядя в глаза Рианнон.

– Моя мать порой обладает даром предвидения, – призналась Рианнон, чувствуя себя несколько неуютно, но снова вызванная на откровенность вниманием Элинор. – Она заправила станок вскоре после того, как Саймон впервые приехал к нам. Я… Возможно, она как-то предугадала, что мне потребуется платье пороскошнее тех, что я обычно ношу.

Элинор помолчала несколько секунд, а затем, не в силах перебороть себя, со спокойной важностью, скрывавшей веселье, произнесла:

– Твоя мать обладает даром предвидения, а ты – нет?

– О, нет, никогда, – уверила ее Рианнон, с радостью отмежевываясь от столь подозрительных способностей.

Саймон предупреждал ее, что о подобных вещах лучше вообще не разговаривать, и после ужасного случая с Мадогом Рианнон была с ним совершенно согласна. Но Элинор вовсе и не помышляла о нечистой силе. Она просто забавлялась. Элинор была абсолютно уверена, что Киква предвидела потребность вовсе не в придворном, а в свадебном наряде, а для этого, учитывая поведение Саймона, особых способностей к волшебству не требовалось.

– Времени сделать из этого платье скорее всего не будет, – сказала Элинор, – но ты не переживай. Если потребуется, у нас найдется достаточно одежды, чтобы нарядить тебя.

В эту минуту доставили ванну, за которой тянулся хвост мужчин, тащивших ведра с водой, и служанок с травами, мылом и полотенцами. Еще одна служанка несла поднос с холодным мясом и хлебом, поскольку обед был уже давно позади, а до ужина оставалось еще несколько часов. Элинор еще больше удивилась, когда Рианнон, вымывшись, переодевшись и поев, предстала перед ней во всей красе. Первоначально она думала, что, может быть, просто благодаря своей неуступчивости Рианнон поймала в силки Саймона. Теперь она поняла, что в девушке было кое-что поважнее – какая-то странность, намек на дикое, варварское прошлое.

– Насмешек не бойся, – хрипло произнесла Элинор. – Придворные дамы бывают очень жестоки от зависти, но смеяться не станет никто, это уж точно.

Платье, которое Рианнон выбрала на этот вечер, было черное, но так густо выткано золотыми и серебряными нитями и усыпано блестящими драгоценными камнями, что выглядело ярким, словно радуга. Оно не спускалось, согласно последней моде, изящными складками, но было туго стянуто под грудью и ниже пояса, до бедер, после чего резко расширялось. Нижнее платье было светло-голубым, настолько светлым, что казалось серебряным под широкими черными рукавами и там, где виднелось на шее. Манжеты и вырез туники тоже были украшены камнями: полированным ониксом, желтым цитрином, золотистым топазом, бледно-зеленым хризопразом, туманным хризолитом, аквамарином, аметистом, рубиновым шпинелем и сердоликом. Они создавали сложный узор, который настолько привлекал внимание, что требовались усилия, чтобы отвести глаза.

К тому же Рианнон украсила уши настоящими драгоценностями: алмазами, изумрудами и сапфирами. В последнюю очередь она надела на лоб золотой обруч, чтобы волосы не падали на лицо. С этого обруча свешивались тонкие золотые цепочки, связанные горизонтальными нитями в сеточку, тоже украшенную драгоценностями.

– Ллевелин опустошил для тебя свою сокровищницу? – прошептала изумленная Элинор.

Рианнон рассмеялась. Для нее все это было милыми побрякушками, помогающими в ее деле. Она не чувствовала их истинной цены.

– Нет, – ответила она, – они все мои. Мне подарила их Киква. Ее отец, Гвидион, привез их откуда-то издалека. Когда он был молод и добивался Ангарад, он много путешествовал в поисках вещичек, которые бы ей понравились. Какой он был глупый! Он завоевал ее сердце своим собственным талантом – пением. Гвидион был великим певцом – последним, я думаю.

– Если он заработал то, что ты сейчас надела, пением, тогда он был действительно великим, – иронично заметила Элинор.

Она никогда не была жадной, но менестрелям в Роузлинде платили медью или самым мелким серебром, а уж никак не золотом и драгоценностями без меры. Позднее, однако, ей пришлось усомниться в справедливости своих суждений. Рианнон взяла свою арфу и спела фантастическую историю любви, печали и власти. Элинор подумалось, что в прошлом, когда люди больше боялись волшебства, чем нынче, им действительно могли дарить самые ценные вещи, чтобы умилостивить тех, кто мог воссоздавать такие образы.

Когда песня закончилась, никаких восторгов не последовало. Все онемели, даже Саймон, который уже привык к искусству Рианнон. В Роузлинде, где практичное и возможное доводилось до высоты искусства, волшебное и невозможное поражало куда больше, чем, скажем, при дворе Ллевелина или в Дайнас-Эмрисе, пробуждая глубоко спрятанные, одновременно плохие и прекрасные воспоминания. Но Рианнон правильно оценила обстановку, не спутав молчание с безразличием. Она опустила голову и сложила руки на коленях поверх арфы, выжидая.

Мало-помалу к застывшим слушателям вернулось оживление. Джоанна глубоко вдохнула, Элинор выдохнула. Джиллиан подняла руку, вытирая незваные слезы, катившиеся по щекам. Иэн улыбнулся. Он был поражен меньше всех – ему при дворе Ллевелина приходилось слышать самого Гвидиона, хотя певец в то время был уже очень стар.