Сказ о Владе-Вороне (СИ) - Кузнецова Светлана - Страница 41

— А я думал, он полюбил.

— Человечишка, — фыркнула змейка.

— Не только.

Она снова фыркнула, но произнесла:

— Ты сам посуди, что есть ваша человеческая любовь и для чего существует.

— Настоящая любовь не умирает с годами, едина она и для людей смертных, и для богов, и для прочих тварей, — сказал Влад. — Не знает она ни к кому жалости, убивает быстрее яда, но и счастьем одаривает.

— Ты где чуши этой наслушался? — разозлилась гадючка. — У девок в теремах высоких или у матрон глупых, на лавочках сидящих и перетирающих соседям косточки?

Влад прикусил губу.

— Вы, люди, любви подвластны, поскольку смертны. Вам бы поскорее в силу войти да расплодиться.

— Ошибаешься, царевна.

— Я, — сказала она со строгим достоинством в голосе, — змеиного царя дочерь. Поболее твоего на свете живу, многими знаниями да богатствами владею. Думай наперед, кто из нас ошибается.

— Ни число прожитых лет, ни богатство не способны превратить ложь в истину, — произнес Влад, ожидая ярости, но не отступая. — Правда же у каждого своя.

— Ну-ну, — усмехнулась гадючка. — Только ведь тот, кто годы не считает, ради себя живет, горя не зная и забот ваших, людских, не ведая, и мыслит по-другому. Если и захочет кого-то под боком держать, то времени присмотреться, притереться — вдосталь. Расчет холодный, разум, эмоций не знающий, — вот чем живут бессмертные. Думаешь, сладко таким от стеснения в груди? Для них любовь, что вам столь мила, тяжелее оков и немощи. Себя терять страшно, особенно когда иначе привык, а уж осознавать, от кого зависишь… — она покачала треугольной головой и предрекла: — Не завидую я тебе. Ждет тебя сильнейшее разочарование, Ворон Воронович.

— Поглядим.

— Бравада в бою лишь хороша, да и то не всегда, — осадила его гадючка. — Впрочем, сказывали мне, вам, людям, и невзаимная любовь в радость. А вот мы, бессмертные, ее злом первостепенным полагаем и болезнью, вытягивающей душевные соки. И он мнит точно так же, — прибавила она.

— Вот как? А то ли не любовь, если душа нараспашку. Болезнь?

— Да!.. — прошептала-прошипела змейка.

— Может и так. Да только и сила.

— Конь не убил Хельгу, поскольку спутала та его намертво голосом нежным да волосом золотым. Бережет ее сильнее любого сокровища; наверное, и выжил лишь потому, что принял и своей счел — во плоти, по духу и по душе — через свою привязанность вечной сделал, не знающей ни дряхлости, ни старости. Тебя за одну лишь песнь в болоте сгноить вознамерился по вине ревности жгучей. Однако это не означает, будто лишился он разума. Плохо ему, тоскливо, несвободно. И скинуть оковы хочется, и погибнет в одиночестве. И знаешь, что еще скажу: привязанности, дружбы, ученичества это касается не меньше. Поскольку нет для бессмертных особой разницы, коли связью себя опутывают.

— Так вот к чему ты клонишь… — догадался Влад и нехорошо прищурился.

— Кощей древнее, сильнее, могущественнее Коня Болотного — значит, либо избавиться от тебя пожелает, либо полностью подчинить. Хочешь себе подобной судьбы, а ему мучений? Зачем спасал? И не стыдно же, Ворон Воронович!

— А ты меня не стыди, — проговорил Влад. — Я — птица черная, злокозненная. Сама ведь сказывала!

Он снова храбрился, гнал от себя сомнения, но чувствовал, как яд их в кровь проникает и отравляет с каждым ударом сердца все сильнее. Ведь действительно, если подумать, никогда он не был нужен властелину Нави. Кощей лишь позволял рядом встать. Наверное, утопни Влад в болоте, и не расстроится, а то и вздохнет с облегчением.

— Птенец недооперившийся, — фыркнула гадючка. — Посадит тебя Кощей в клеть золоченую и не выпустит вовек.

— Не рассчитывай! — возразил Влад. — Не помешать мне ни тебе, ни тем паче какой-то водной лошади! — сказал для собеседницы и сам же поверил. Понял, что не утопнет в болоте этом, освободится, еще не зная как, но точно. — Конь, не иначе, услугу царю Навскому оказать решил, меня устраняя, да не на тех напал.

— Ну-ну, — фыркнула гадючка. — А я, значит, просто так приползла?

— Не смыслю я в резонах змеиного племени, — признался Влад, и прозвенело в его голосе самое настоящее превосходство. — Птица — недруг твари ползучей.

Кажется, задел ее словами. Гадючка аж на хвост поднялась и начала раскачиваться из стороны в сторону — вот-вот укусит.

— А Навь, по-твоему, что же, если не гнездышко змеиное? — прошипела она. — Как думаешь, кто мировое яичко охранял, из которого все на свете сделалось? Полоз золотой или все же Кощей, оттого смерти и не ведающий, которому даже боги не ровня, ведь значительно позже появились?

Влад лишь головой качнул и усмехнулся:

— Я в последнее время лишь эту байку и слышу. Ума не приложу, отчего всяк, кому не лень, только ее и сказывает.

— Полез не к тому, к кому следовало!.. — зашипела гадючка.

— Не тебе решать, и никому другому! — разозлился Влад. — То лишь мое дело, с кем водиться, посторонних ну никак не касающееся. К тому ж на каждое правило свое исключение найдется. Ты чего хотела-то, царевна?

Гадючка повела кончиком хвоста, на котором золотое кольцо сверкнуло.

— Время скоротать да тебя в безвременье проводить. Лежать тебе на дне до скончания веков! — и по глади водной ударила. Поднялась волна и накрыла Влада с головой.

Хотел он дыхание задержать, но грудь практически сразу стиснуло, внутри жжение образовалось. Муть вокруг переливалась синим и зеленью, в глубине водоросли к нему тянулись и будто бы щупальца. Перед глазами уже темнеть начало, однако в последний миг зацепился Влад за невесть что — не помнил он ни ветвей, ни тем паче листвы над поверхностью, но по ощущениям ухватился именно за них.

«Видно, совсем плохо со мной сделалось», — решил он, пальцев, впрочем, не разжимая, а, наоборот, держась со всей силы. Тотчас же выдернули его вверх да кинули на огромный лист, неясно как за пару мгновений выросший до столь чудовищных размеров, помнится, лишь тварям земноводным был впору.

Владу казалось, отдышаться он пытался целую вечность, а затем, когда в себя пришел, открыл глаза, глянул на своего спасителя и дара речи лишился. Стоял перед ним черный, будто ночь беззвездная, клыкастый, словно волк, конь Кощея. Скалился он и глазом косил недобро, но вытащил ведь. Глядя на него, закралось в голову подозрение: как так — конь на свободе, а сам Кощей в полон угодил и в застенках мучился. Однако, глянув на клыки, предпочел Влад ничего не спрашивать, на подгибающиеся ноги поднялся и молвил:

— Спасибо.

Конь фыркнул и смерил его тяжелым взглядом.

— Я лишь затем тебе помог, что ошибки собственные самому же и исправлять требуется, — проговорил конь человеческим голосом.