Сладкая месть - Джеллис Роберта - Страница 8

Правда на самом деле была совсем не такой ужасной. Ричард переживал серьезные политические проблемы, и он просто поместил женщин там, где их не могли бы схватить и использовать в качестве заложниц против него. А после этого он выкинул эту самую печальную и неразрешимую проблему из своей головы. Он использовал короткую передышку, которая появилась у него после получения графства Пемброкского, для того, чтобы съездить в Ирландию и посмотреть, как его младший брат Джилберт управляется со своими ирландскими поместьями. Но не успел Ричард вернуться, как Генрих сместил де Бурга с поста канцлера. После этого канцлером был объявлен епископ Винчестерский, и отношения с королем стали ухудшаться так быстро, что у Ричарда не находилось времени подумать о двух не любимых им женщинах, но даже если бы он напряженно размышлял об их удовольствиях, то вряд ли смог что-либо придумать. Вскоре он был, по существу, объявлен вне закона. У него не осталось ни денег, ни связей, чтобы удовлетворить их стремление к блестящей придворной жизни.

В конце 1233 года Ричард не по своей воле оказался во главе мятежа, выросшего из отдельных хаотичных атак и превратившегося в восстание. Между графом Пемброкским и принцем Ллевелином было достигнуто определенное соглашение о союзе, и их первая совместная акция окончилась блестящей победой соединенных сил валлийских мятежников против королевской армии в Гросмонте. Лишенные оружия и запасов, малочисленные английские сторонники короля в гневе отправились домой, а король со своими почти беспомощными наемниками отступил к Глостеру.

По мнению принца Ллевелина, наступил момент, чтобы подвести итоги и обдумать следующие шаги. А когда Ллевелин подводил итоги, он подводил итоги всему. Граф Пемброк мог забыть, что у него есть жена, но Ллевелин не забыл. Поэтому, когда он писал Ричарду приглашение на свадьбу Саймона и Рианнон, он добавил особую просьбу – в самой вежливой форме, – чтобы Пемброк привез с собой жену, которую Ллевелин никогда не видел, и, конечно, всех дам, которых она пожелает взять с собой.

Ричард держал приглашение дня два, пытаясь решить, что менее опасно: позволить Жервез и Мари отвести душу при уэльском дворе, где они наверняка обидят половину людей своим презрительным отношением к «варварам», или укрепить в мозгу Ллевелина недоверие к себе отказом привезти с собой женскую половину домочадцев. Наконец, Ричард признал, что присутствие Жервез и Мари на торжестве станет меньшим из двух зол. Будучи честным человеком, он признал, что колебался так долго только из-за собственного нежелания выносить ворчание Жервез и нытье Мари.

Когда Ричард принял решение, его взгляд скользнул по залу и остановился на Уолтере де Клере. Через несколько минут до Уолтера дошло, что Ричард смотрит на него, он извинился перед людьми, с которыми разговаривал, и подошел, чтобы выяснить, чего хочет Ричард.

Оторвавшись от своих неприятных мыслей, Ричард сразу понял, почему его невидящий взгляд остановился на Уолтере. Уолтер представлял собой еще одну проблему, почти столь же неприятную, как Жервез и Мари. Нет, Уолтер не ворчал и не ныл – на самом деле Ричарду он очень нравился, его общество доставляло ему удовольствие, – но, тем не менее, его присутствие в данное время огорчало графа. Уолтер был его последователем, бередившим рану в слишком деликатной душе Ричарда.

Все мужчины, собравшиеся под эгидой Ричарда, тем или иным образом потерпели от короля или его ставленников, кроме, конечно, валлийцев, присоединившихся по своим причинам. Но валлийцы никогда и не были вассалами короля Генриха, за исключением каких-нибудь особых случаев. Уолтер же приносил присягу Генриху; более того, он не потерпел от короля ничего такого, что могло бы оправдать его неповиновение. Преданность Уолтера делу Ричарда имела под собой основу простого мужского благородства.

Личный протест Ричарда против короля имел ту же почву – король и Питер де Рош нарушили условия Великой Хартии Вольностей[1], на которой Генрих присягал, когда вступал на престол. Тем не менее, граф старался не вовлекать в борьбу людей, не претерпевших личного оскорбления или ущерба, который можно было надеяться возместить в случае успеха восстания. Желание Уолтера присоединиться к Пемброку тяжким грузом давило на сердце графа, поскольку молодой человек мог все потерять, ничего не приобретя взамен. До сих пор Ричарду удавалось уговорить Уолтера не кричать о своем неповиновении, что неизбежно заставило бы Генриха объявить его вне закона. Однако Ричард знал, что скоро снова начнется борьба. И если эта борьба нанесет обиду королю, а Уолтер примет в ней участие, долг чести потребует от де Клера официально отречься от присяги на верность Генриху.

Внезапно Ричарда осенила мысль, которая могла стать решением обеих проблем сразу.

– Да, – сказал он Уолтеру, – у меня есть к тебе поручение. Не знаю, понравится оно тебе или нет.

– Я к вашим услугам, – заверил его Уолтер, слегка озадаченный замечанием Ричарда.

Единственным, о чем был способен предположить Уолтер, из того, что могло заставить Ричарда заговорить о «нравится-не-нравится», мог стать приказ шпионить. Уолтер знал, что он, как никто другой, подходил для этого задания, потому что имел свободный доступ в дом брата короля, Ричарда Корнуолла, который женился на вдове старшего брата Уолтера. Но пока Уолтер размышлял над тем, найдет ли он в себе силы согласиться на такое поручение, Ричард разразился смехом. Уолтер часто заморгал. Он знал Ричарда. Необходимость подбить товарища на исполнение неприглядных обязанностей могла вызвать у него слезы, но не смех.

– У меня здесь, – давясь от смеха, Ричард толкнул пергамент на другую сторону стола к Уолтеру, – приглашение, по значимости равное приказу, принца Ллевелина привезти мою жену и ее дам на свадьбу Саймона де Випона. Я два дня держал его, размышляя над тем, что будет более смертельной обидой: привезти или не привезти ее.

– Что вы имеете в виду? – спросил Уолтер, тоже улыбаясь. Явное веселье Ричарда говорило о том, что его разговоры о смертельной обиде были не всерьез.

– Я полусерьезен, – переводя дыхание, сказал Ричард. – Очевидно, я не могу отказаться привезти моих женщин в Билт. Это вселило бы недоверие в душу лорда Ллевелина, чего мне на самом деле не хочется. С другой стороны, Жервез и ее сестра Мари по-своему очень милы. Они привыкли к элегантности французского двора, и я опасаюсь, что они станут насмехаться над манерами и обычаями валлийцев. Поскольку их приезда не избежать, я хотел бы, чтобы ты отправился в Пемброкскую крепость и сопроводил их до Брекона, где я вас встречу.

– Брекона? – удивленно переспросил Уолтер. – Вы захватили крепость Боун?

– Конечно, нет, – ответил Ричард. – Скажем так: ее сдали мне в аренду, поскольку она находится слишком далеко от остальных земель Херефорда и не используется сейчас. Таким образом, земли защищены от набегов. Но вернемся к Жервез и Мари. Если тебе удастся убедить их в необходимости вести себя вежливо и не демонстрировать своего презрения к убогости валлийского двора, я стану молиться на тебя. Если нет, – голос Ричарда внезапно приобрел сухой и грубый оттенок, – я не буду винить тебя. Я слишком хорошо знаю Жервез. Ее не всегда можно урезонить.

– Я постараюсь... – Уолтер не считал себя вправе задавать Ричарду вопросы по поводу его личных дел, но, видимо, выражение лица и голос выдали его сомнения.

Ричард попытался скрыть улыбку.

– Ты удивляешься, почему я сам не еду, поскольку никаких внезапных срочных действий не предвидится, и, скорее всего, до нашей следующей встречи с Ллевелином, ничего планироваться не будет. Ты думаешь, что это только разозлит мою жену, и она еще меньше захочет сопровождать меня, если я пошлю за ней незнакомца. – Он вздохнул. – Мы зашли намного дальше этого. Если я попрошу Жервез последить за своими манерами, она только рассвирепеет.

Уолтер открыл было рот, а потом снова закрыл его. Если Ричард имел обыкновение говорить своей жене, даме, которая столько лет провела при дворе, чтобы она следила за своими манерами, не удивительно, что она выходила из себя.