Сладкая месть - Джеллис Роберта - Страница 49

– Вы такой же, как все мужчины. Стоит женщине бесповоротно оказаться в вашей власти, как вы тотчас же проявляете жестокость.

– Положить конец нашей игре заставила меня не жестокость, а забота о вашем здоровье и добром имени, – с исключительной важностью заявил Уолтер, хотя в глазах его танцевали веселые огоньки. Он отлично понимал, что Сибель имела в виду совсем не это. – Несмотря на огонь, вы бы наверняка простудились, если бы мы улеглись прямо на пол, а что бы вы сказали после нашей брачной ночи, лишившись доказательств своей девственности?

– Ах вы фат этакий! – воскликнула Сибель сквозь смех. – Сначала вы искушаете меня, а затем обвиняете в похоти.

– А разве это не так? – вполне серьезно спросил Уолтер.

Сибель снова стало неспокойно, и она подняла встревоженные глаза.

– Вы думаете, это неправильно? – спросила в свою очередь она неуверенным голосом. – Моя матушка говорила мне, что нет ничего плохого в том, если ты получаешь наслаждение от любви мужа, платя ему тем же.

Вместо ответа Уолтер снова увлек ее в свои объятия и крепко поцеловал, но на этот раз поцелуй не затянулся, и, отпустив ее, он отступил назад.

– Я настолько уважаю советы вашей матушки, любовь моя, что не смею подходить к вам слишком близко, чтобы не рисковать преждевременно вашей и моей честью.

Сибель не приблизилась к нему, а взгляд ее стал еще озабоченнее.

– Что же в таком случае должна делать я? Теперь вы хотите, чтобы я вернулась с родителями в Англию?

– Нет! – воскликнул Уолтер, поднял руку и почесал затылок. – Я не знаю, – признался он. – Возможно, так было бы надежней.... Во имя Бога, Сибель, клянусь вам, что в пятнадцать лет я не был столь осторожен с женщинами. Я снова становлюсь зеленым юнцом, настолько пожираемым страстью, что не способен нормально соображать.

– И все же я знаю, что вы не причините мне вреда, – тихо сказала Сибель, протягивая ему руку. – Позвольте мне остаться, муж мой, поскольку мое желание поступить так непреодолимо.

14

В течение всего этого дня замок стремительно освобождался от гостей. Как только предложенные Ллевелином празднества и развлечения исчерпали себя, землевладельцы южного и восточного Уэльса вспомнили, что война шла полным ходом, и королевские войска не были на празднике. В эти дни их земли вполне могли понести ущерб или подвергнуться нападению захватчиков. Знать северного и западного Уэльса, возможно, была склонна остаться, поскольку их собственности не угрожала опасность войны. Однако во время войны существовали не только такие опасности, как атаки войск короля Генриха.

Принц Ллевелин мог потребовать от них помощи или поддержки, и едва ли удалось бы отказать ему, обратись он со своими требованиями немедленно. Письма же можно было проигнорировать, по крайней мере, на некоторое время, под благовидным предлогом, что вы отсутствовали в том месте, куда их доставляли; к тому же вы могли бы написать ответ, задавая вопросы и представляя оправдания. Таким образом, все, кто был не уверен в исходе войны или не горел желанием вступать в нее, быстро разъехались по домам. Кое-кто, конечно, желал присоединиться к любым военным действиям, планируемым Пемброком и Ллевелином, и такие люди остались, но все же теперь Билт был гораздо безлюднее в сравнении с переполненной свадебной обстановкой.

Якобы для того, чтобы Вильям хоть одну ночь мог провести в условиях, более удобных, чем лежанка на полу, Уолтер перебрался в одну из освобожденных палат. Однако у него имелись личные мотивы желать уединения, главный из которых заключался в том, что в следующий раз, оказавшись наедине с Сибель, он просто мог забыть о всякой чести, если как можно скорее не приведет в свою опочивальню женщину. Хотя Уолтер и понимал, что поступает неправильно, он без раздумий согласился, чтобы она осталась, если удастся получить на то разрешение. Она просила его об этом так ласково, а затем быстро убежала прежде, чем он успел все тщательно взвесить и обдумать еще раз.

Некоторое время Уолтер оставался один, глазея на огонь и убеждая себя пойти и сказать родителям Сибель, что небезопасно позволять ей оставаться там, где он мог добраться до нее, но ему не удавалось решиться на это. Вместо этого, он поклялся себе ни при каких обстоятельствах не оставаться с ней наедине. Если соблюдать осторожность, то можно получать наслаждение и радость от ее общества, не гуляя при этом по краю пропасти. Он сглупил, затянув ее в эту боковую комнату. Если бы там присутствовали другие люди, они бы не зашли так далеко. Даже если бы он не смог удержаться от поцелуя, прикосновение губ было бы недолгим, и ничего бы не последовало.

Когда погодя Уолтер понял, что сидит в пустой комнате, ожидая возвращения Сибель и результата решения ее родителей (совершенно не отдавая отчета в своих действиях), он тотчас же покинул это место. Однако он и тогда не стал искать Джеффри или Джоанну. По сути дела, он, стараясь не привлекать к себе внимания, незаметно устроился в кресле рядом с камином в большом зале. Здесь все теперь иначе, говорил он себе, хотя место было совершенно безлюдным, и именно здесь он несколько раз беседовал с Сибель. Если бы она догадалась, где он, и нашла бы его, это место вполне подошло бы для разговора.

Однако в этот день Сибель он больше не увидел. Вместо нее его нашла Мари. Она остановилась, словно удивляясь, увидев его, и воскликнула, обнаружив, что он один. Уолтер с живостью поднялся с кресла и с искренней теплотой приветствовал ее. Он был очень доволен Мари, полагая, что она вела себя с крайней деликатностью. Он думал, что она прониклась ревностью, заставившей Сибель, не раздумывая, принять предложение, и избегала его, чтобы предотвратить дальнейшее разрастание этой ревности.

До известной степени Уолтер был прав, хотя Мари считала, что позиция Сибель скорее ближе к положению собаки на сене, чем к ревности из-за любви. Ни Уолтер, ни Мари не понимали, что главным оружием Сибель являлось сочетание невинности, самоуверенности и чувства превосходства перед Мари. Эта обычная ошибка натолкнула Уолтера на мысль, что лучше Сибель не видеть его в обществе Мари. В связи с этим он вскоре предложил перебраться в более «удобное» место.

Мари мельком взглянула на кресло, из которого поднялся Уолтер, но не улыбнулась, хотя поняла, что это место было, не менее удобно, чем любое другое, на которое он намеревался его сменить. Угол у камина был вполне надежен для любых целей, если не считать самых интимных намерений. Она была достаточно занята в течение трех дней, ушедших на свадьбу и турниры. Женщин было мало, к тому же Мари была милой и опытной кокеткой. Ни секунды она не чувствовала недостатка в мужском обществе, поэтому ничуть не скучала по Уолтеру.

Вдобавок к этому, Мари постоянно убеждала сестру попытаться установить лучшие отношения со своим мужем. Тут она действовала скорее в собственных интересах, нежели для блага Жервез. Мари понимала, что стоит Жервез досадить Ричарду, как ее без промедления отправят назад в замок Пемброк, и Мари, несмотря на полное отсутствие вины, придется отправиться с сестрой. Мари признавала, что рыцари из свиты Ричарда и вожди валлийских кланов и в подметки не годились мужчинам французского двора. Тем не менее, она считала, что, за неимением ничего лучшего, и они были хороши.

Жервез соглашалась с этим, может быть, неохотно, но все же соглашалась. Два года фактической изоляции научили ее кое-чему. Она достаточно урезонила свои манеры, так что Ричард не испытывал негодования от постоянных выискиваний недостатков и жалоб. Более того, время, проведенное им в обществе Элинор, Джоанны и их мужей, напомнило ему, что брак в глубине души может быть не только надоевшей ношей. Этот факт, в совокупности с чувством вины из-за его обращения с женой превратил попытки Жервез в прекрасные всходы на благодатной почве. Ричард и словом не обмолвился о том, чтобы отправить супругу и ее сестру назад в Пемброк. Не перебрался он и в отдельные апартаменты, когда Жервез стала доступной.