Мотылёк над жемчужным пламенем (СИ) - Прай Кэрри - Страница 25

– Сон плохой приснился, – фыркаю я. – С кем не бывает?

Тусклый свет от монитора попадает на ее взволнованное лицо.

– Плохой сон? – изумляется она, но шепотом. – Ты чуть в окно не выпал. Я едва успела тебя снять.

Поднимаю голову и пораженно наблюдаю, как зимний сквозняк теребит занавески. Девчонка говорила правду. Мои сны заигрались со мной. Минуту назад я был на шаг от смерти. Минуту назад я мог навсегда остаться в том сне и до бесконечности пускать кораблики по воде – это ли не душевное умиротворение?

– Кто просил тебя лезть? – рычу, как псина. – Кто просил спасать?

Прикрыв рот ладонью, девчонка трясет головой.

– Ты сумасшедший. Психопат. Идиот.

Теперь становится смешно, но смех мой истерический.

– А ты настолько глупа, что называешь психопата идиотом, находясь с ним в одной комнате? Идиотка здесь ты, Варя.

У перепуганной девчонки все не получается поставить оценку происходящему. Я буквально слышу, как ломается ее мозг.

– Что это, твою мать, было? – спрашивает она, игнорируя угрозу.

В моей мутной голове рождается дебильный ответ.

– Ты что лунатиков никогда не видела?

– Кого?

– Лунатиков, – уточняю я, пытаясь выглядеть непринужденно. – Можешь, кстати, об этом стих написать. К примеру… Над луной висит квадратик, называется «окно». На окне сидит лунатик, понял он, что жизнь дерьмо.

– Это не смешно.

– Разве? А мне до чертиков весело.

– Ты точно псих, Звягин, – обиженно бурчит Варя, накрывается одеялом и отворачивается к стенке. – Тупой идиот.

– А меня тошнит от твоей фальшивой заботы, – бросаю через плечо.

– Урод.

– Спокойной ночи, любимая.

– Скотина.

Она об этом никогда не узнает, но сейчас я был с ней полностью согласен. Что со мной? Что происходит? Неужели, теперь я опасен даже во сне?

Из-за ночных прогулок я порядком не выспался, а еще эта доставучая девица все утро шарахается по комнате, кашляет, чихает и будто нарочно спотыкается обо все, что попадается ей под ноги. Стерва. Наслаждаюсь последними минутами полудремы, представляя Тарасову пристегнутой к батарее с намордником на лице, а потом и вовсе отправляю в чертову обитель и кидаю в кипящий котел. Волшебно.

– Через сорок минут начнутся уроки, советую поторопиться, – деловито начинает она, когда больше не может биться об мебель. – Я серьезно, Звягин. Поднимайся.

– С чего ты взяла, что я собрался туда идти?

Это было одно из тех пробуждений, что сопровождались мучительным недомоганием, и дело не в нехватке сна, мне не хватало кое-чего другого. Посетить сегодня школу было издевательством для своего организма, издевательством над самим собой. Я был намерен пропустить уроки, но крайне жаждал навестить поставщика смерти – Геру. Тарасова в мои планы совершенно не входила, но думала, балда, иначе.

– Ты пойдешь в школу, без обсуждений. После того что ты устроил ночью я не оставлю тебя одного. Даже не надейся.

– Не понял, ты снова мне угрожаешь?

– Думай как хочешь, но на урок ты явишься.

– Боже, ты наивнее китайской болонки…

Когда мне в голову прилетел математический справочник, коем меня наградили на городской олимпиаде, я без раздумий вернул его отправителю и только потом открыл глаза. И кто бы мог подумать, что следующей моей эмоцией будет щекочущее чувство вины.

Варя выглядела, мягко сказать, подавленно: темные мешки, распухшие веки и синяк над губой. Эта ночка ее изрядно помотала. Сначала она охраняла подъезд и поливала пролеты слезами, потом гонялась по комнате за обезумевшим зомби, а тот в знак благодарности настучал ей по зубам. Вывод один: девчонка не дружит с головой, раз продолжает оставаться здесь или судьба познакомила меня с отъявленной мазохистской, которая возомнила себя поэтессой, что еще безумнее.

– Ты ведь не отстанешь, так? – корчусь я от яркого света.

– Нет.

– А если я клал…

– Молчи!

– Слушай, засунь свои командирские права в задницу тому, кто тебе их выдал.

– Тогда снимай свои портки, Звягин, ведь это был ты.

Тут я окончательно просыпаюсь и отрываю голову от подушки.

– Извращенка. Тебе лишь бы меня раздеть.

Варя закатывает глаза и бросает в меня вещами.

– Одевайся. Меня никогда не заинтересует такой зяблик.

– Бесстыжая лгунья, – улыбаясь, тяну я. – Уже заинтересовал.

Тарасова краснеет, прячет глаза и улыбку, я же начинает мысленно проклинать себя, за то что позволил себе долю флирта. Мне нельзя подпускать ее близко. Мне вообще нельзя ее подпускать. Но я, придурок, пошел на сумасшедшую авантюру, которой сам уже не рад. Кто бы мог подумать, что маленькая замухрышка станет такой большой проблемой? Пиявка. Кровопийца. Нечисть, ставлю крест.

– Ладно, - вздыхаю я и уваливаюсь обратно. – Иди в ванну, собирайся, а я пока приготовлю романтический завтрак.

– Правда? – пищит она.

Мои рот растягивается в широкой улыбке.

– Ну конечно, милая… Как насчет жаренных таракашек?

– Ты невыносим.

Через двадцать минут мы стоим у порога.

Тарасова нарочно толкается в прихожей: неуклюже надевает куртку, натягивает километровые сапоги и трясет бубоном перед моим лицом. Мне пора бы вспылить, но сжав челюсть я терплю, так как еще успею разочаровать ее, ведь в школу идти не намерен. Пока поэтесса чесала волосы, я уже успел договорится с Герой о встрече.

– Где твой отец? – интересуется Варя, заглядывая в комнаты.

– Не знаю. Может за диван закатился?

Обстановка напряженная. Каждый из нас не упускает возможности задеть и уколоть друг друга.

– Как его зовут? – спрашивает она.

– Фемистоклей.

– Брехня!

– Плевать.

Варя теряет терпение и нервно стучит сапогом по полу.

– Хорошо, – соглашается она, а потом орет на всю квартиру: – До свидания, Фемистоклей! Не скучайте без нас! До вечера!

Меня подкашивает.

– Какого еще вечера? – рычу я, закрывая дверь.

– Я не готова вернутся домой, так яснее?

– Но ты вернешься.

– Нет. Мне нужен день. Еще один день.

Спускаясь по лестнице я осознал, что сильно сглупил, когда не скинул с нее Тарасову. Сейчас бы горя не знал.

– В этом доме еще куча квартир, – говорю я. – Почему именно моя?

– Она мне нравится.

– Брехня!

– Плевать.

Ненавижу. Это гребаная губка впитывает все, что я ей говорю. Почему она не поступает также с мозгами? Ведь у девицы с этим явно проблемы.

Когда мы выходим на улицу, то я резко меняю маршрут.

– Куда ты? – возмущается Варя. – Школа в другой стороне.

Мне приходится нести полную чушь, чтобы отвязаться от нее.

– Я хочу прогуляться один. Помедитировать. Устал от тебя.

Как и предполагалось, дорогу мне преграждает огромный красный бубон.

– Хватит, Звягин, – устало просит она. – Мы должны хотя бы попробовать сблизится. Узнать друг друга. В чем тогда смысл этих отношений?

Игнорируя прыгающее веко, я натягиваю фальшивую улыбку.

– Свобода, глупая. Freedom, stupid [1].

– Но это бессмыслица. Ты должен дать нам шанс. Все может получится.

Вздыхаю и качаю головой.

– Impossible, Rayka. Impossible [2].

На этих словах я продолжаю путь, но будь проклят весь этот свет, Варя снова шагает по правое плечо от меня. Я готов заорать, но только лишь смотрю на причину моей головной боли и молчаливо требую объяснений.

– Что? – по-деловому говорит она. – Если у нас полная свобода действий, то я свободна делать то, что пожелаю. И идти в школу с тем, с кем пожелаю.

Мне ничего не оставалось делать, как пойти на первый урок, иначе Варя никогда бы не отвязалась. Нужно отдать ей должное, моя потребность заметно тускнела на фоне той нервозности, которую она провоцировала.

Тарасова была из категории тех людей, на которых кончались мои полномочия. За маской невозмутимой наивности она чувствовала себя вполне комфортно: отзеркаливала негатив, пропускала мимо ушей колкости и делала вид, что не чувствует пренебрежения в ее сторону. Я столкнулся с таким впервые, ведь раньше мне составляло труда отвязаться от человека. Один мой взгляд заставлял людей шарахаться, а порой и вовсе – перекрещиваться. Но что не так с этой особой? Неужели она настолько безнадежна, что готова вцепиться в первого попавшегося, кто хоть как-то с ней заговорил? Мне приходится искать всякие причины, так как все это не вяжется с любовью. Ну или очень больной, уродливой любовью. Только обезображенная душа способна на чувства ко мне. Только исковерканное сердце способно полюбить меня.