Пламя зимы - Джеллис Роберта - Страница 50

Вероятно, я должен был радоваться, что Стефан так нуждается во мне, но радости не чувствовалось. Я видел, как другие, более дорогие и близкие ему люди теряли его расположение потому, что стали богаты и влиятельны, а Стефан не был таким человеком, который открывается перед теми, кому он больше не доверяет. И эти люди потеряли гораздо большее, чем просто возможность стать еще богаче и влиятельнее. Но если король уволит меня, то он уволит простого наемника. Более чем когда-либо я хотел, чтобы Мелюзину полюбили в Джернейве, и более чем когда-либо я хотел осмотреть ее земли и решить, смогу ли я упросить короля, чтобы он отдал их мне.

Всю ночь с субботы на воскресенье я чувствовал себя как человек со связанными руками. Я думал, что король потребовал, чтобы я спал в его внешней спальне, для того, чтобы он мог легко позвать меня, если понадоблюсь. Возможно, он считал, что я почувствую себя лишенным общества своей жены, как он чувствует себя лишенным моего, но я был этому несомненно рад. С одной стороны, я надеялся, что у короля пройдет его злость, (он иногда злился, но это никогда не продолжалось долго), а с другой – у меня были две спокойные ночи, без всяких соблазнов.

Однако расслабляться в воскресенье не пришлось, потому что Стефан ворчал все время, пока давал мне инструкции и подписывал распоряжения, в которых указывались награды всем значительным людям, сражавшимся в Норталлертоне. Помимо присутствия при выполнении королевских дел, я должен был еще закончить и свои. Я уже достал отличные шерстяные одеяла, которые мы сможем использовать на стоянках если не найдем ночлега. Я узнал так же, что у Мелюзины есть лошадь с седлом, но нужно было достать из хранилища и принести в конюшню нашу дорожную упряжь, чтобы там вместе с королевским грумом привести ее в порядок. Я не забыл сделать уйму маленьких дел, и воскресенье было ужасным днем.

Утро понедельника оказалось еще хуже. Стефан послал меня с поручением к Роберту де Виру. Это мог сделать любой паж, и мне пришлось напомнить королю, что я надеялся, как только проснется Мелюзина, быть уже в пути на север. Он пожал плечами и сказал, что нет никакой разницы, когда мы уедем – сегодня или завтра. Потом я понял, что Стефан не станет открыто противиться желанию Валерана избавиться от меня, но будет удерживать сколько сможет.

Роберт де Вир, королевский констебль, ожидал увидеть не меня, а простого пажа, и поэтому не думал, что королевское поручение будет выполнено настолько быстро.

Роберт де Вир любил меня. Он был моим поручителем, во время посвящения в рыцари, и, я думаю, что не ошибся во мне. Он ничего не сказал о нежелании короля давать отпуска тем, кого любил, а пошел со мной к Стефану и, когда тот отпустил меня, тепло пожелал хорошего путешествия и попрощался со мной так, как если бы не предполагал увидеть меня долгое время. Я выскочил из королевской спальни так, как будто бы за мной гнались. Если сэр Вир сможет задержать Стефана, пока я не уеду из Винчестера, то король, наверное, потом разозлится, но вряд ли пошлет кого-нибудь догонять меня. А пока я буду з отъезде, Стефан забудет про все и будет рад встретить меня. Я хорошо знал: король может разозлиться, но он не злопамятен.

Но говоря Мелюзине, о том что мы должны спешить, я забыл, что она не знает об этом. Я полагал, что за восемь месяцев при дворе она уже узнала непостоянный характер Стефана, даже несмотря на то, что была поглощена своим горем. Она должна понимать, что нужно ловить любую возможность, когда она представляется. И конечно, я не предполагал, что у нее есть личные причины для опасения. При погрузке повозки я обратил ее внимание на то, чтобы там было место для Эдны и, чтобы сундуки случайно не упали и не раздавили бы ее. Затем я свернул четыре отличных одеяла в узлы с необходимой одеждой и вещами, которые могут понадобиться нам в походе, так как скоро мы будем далеко от повозки. Внутри узла Мелюзины я нащупал маленькую кастрюльку и молча поблагодарил ее за то, что ей знакомы трудности путешествия. Краешком глаза я видел, как Мелюзина взяла у грума поводья своей лошади, но был занят погонщиком повозки и двумя охранниками, которым давал указания, когда они были уже во внешних воротах.

Когда я поспешил назад, Мелюзина подала мне наполненные до отказа седельные сумки, и я приторочил их к седлу Барбе, даже как следует не посмотрев на Мелюзину. И даже когда помог ей сесть в седло и она мягко сказала мне: «Ты нашел Кусачку для меня», я едва взглянул на нее, вскочил в седло и тронул Барбе вперед. Тем не менее я знал, что нет необходимости для спешки: если бы король решил вернуть меня, он бы это сделал сразу. Единственной причиной, по которой я спешил, как будто дьявол гнался за нами по пятам, была та, что я слишком устал от дворцовой жизни, слишком устал от необходимости опасаться оскорбить сильных и обидеть слабых, слишком устал, защищая короля от докучливых просителей. Я слишком устал видеть, как человек, которого я люблю за его доброту и щедрость, действует недостойно, даже иногда бесчестно под влиянием своего окружения. И когда мне дали свободу, а потом снова ее отобрали, я понял, что задыхаюсь без свободы высказывать свои мысли, не опасаясь, что единственное мое неосторожное слово может причинить громадный вред.

Стремление бежать было такое сильное, что я пустил Барбе быстрой рысью, как только убедился, что Мелюзина уверенно сидит в седле. Мы скоро обогнали нашу повозку, и я остановился лишь у ворот, коротко приказав пропустить ее. Потом мы выехали на дорогу, и Барбе перешел на галоп. Мне не нужно было оглядываться на тонкую морду лошади Мелюзины с ее злыми, окруженными белыми кольцами глазами, остановившимися на моем колене.

Я знал теперь, что Мелюзина горячо любит свою лошадь, но Кусачка была редкостной скотиной. Когда мы какое-то время ехали медленно, и лошади Мелюзины не нужно было применять всю свою силу и скорость, чтобы не отстать от Барбе, она поворачивала голову и пыталась укусить меня за бедро, но меня защищала кольчуга. Я несильно бил лошадь по носу, а она, не теряя хода, только косилась на меня глазом, и я был уверен, что она смеется надо мной, и смеялся ей в ответ.

– Мы теперь в безопасности, Бруно? – спросила Мелюзина сдавленным от страха голосом. Я сдержал Барбе, и он пошел шагом. Когда мы поравнялись с Мелюзиной, я повернулся и посмотрел на нее.

– Мы в большей безопасности, чем большинство путешественников, – ответил я мягко, заметив, как побледнела и напряглась Мелюзина. – Сейчас не те дороги, какими они были во времена короля Генриха, и я не думаю, что какие-нибудь бандиты побеспокоят себя тем, чтобы напасть на нас. Я хоть хорошо, но небогато вооружен, да и ты невзрачно одета.

Страх на ее лице сменился изумлением.

– Бандиты? – повторила она. – Я думала, что мы бежим от короля!

– Бог мой! – воскликнул я. – С чего ты взяла это?

– Ты дал мне понять это, – огрызнулась Мелюзина. – Ты сказал, что если мы не уедем сейчас, то мы вообще можем не уехать. Что ты имел в виду, если не то, что король в гневе?

– Совсем наоборот, – признался я. – Стефан, кажется, чувствует, что не может обойтись без меня. Мне жаль, что я напугал тебя, но почему ты подумала, что я так внезапно потерял расположение короля, что побег стал единственным выходом?

Мелюзина не сразу ответила мне, но потом объяснила, что она подумала про повозку и охранников.

– Я подумала, что то, что я рассказала епископу Винчестерскому о нашей поездке, представляло какую-то тайну. А когда ты вдруг не пришел ночевать и не прислал мне записку, я испугалась, что ты потерял доверие короля. Я позволил ей закончить свой рассказ, не задавая вопросов. То, что она рассказала мне, вновь пробудило мои опасения о натянутости в отношениях между королем и епископами. Видимо, я нахмурился, потому что Мелюзина добавила:

– Наверное, то, что я сделала, глупо и опасно. Мне так жаль. Я не могу избегать королеву, но я могу…

– Нет, нет. – Я улыбнулся и похлопал ее по руке, сжимавшей поводья лошади. – Твой рассказ Винчестеру не может принести никакого вреда ни тебе, ни мне. А если чем-то и повредит, то это моя ошибка, что я не предупредил тебя держать наш отъезд в тайне. Но ничего страшного здесь нет. Мой отпуск не был тайной. Бог видит, Стефан вздыхал и жаловался всем своим приближенным, что я попросил отпуск в самое неподходящее для него – время. Почему же об этом не знал Винчестер?