История одного гоблина: Символ веры (СИ) - Болотов Андрей Тимофеевич - Страница 67

– А теперь попробуй еще раз.

Глава 33

Темные не иначе есть порождение злых духов и скверны.

Из разговора в Льонасе

Да что они вообще о себе возомнили?

Темные эльфы о светлых

Оживление необычных экспонатов прошло без сучка и задоринки. Прикосновение намоленного посоха теперь легко стряхивало с застывших фигур оцепенение. Три легких касания – три живых существа вместо мертвого мрамора. Спасенные компаньоны наперебой принялись благодарить за избавление из каменного плена. Досталось и Антонио на орехи за самовольную отлучку в опасное место.

– Есть вопрос, – прервал их излияния монах. – Этих оживлять будем?

Гарб посмотрел на группу каменных эльфов и с сомнением покачал головой.

– Они тут уже больше года стоят. Надо ли?

– Они все же живые, – настоял Михель. – Можно хотя бы попробовать.

Гоблин дотронулся посохом до одной из статуй. Камень осыпался, обнажая темную, почти синюшную кожу, неестественно белые волосы, заостренные черты лица и мантию мага, расшитую звездами. Протянутая к витрине рука бессильно опустилась, но тут же вскинулась, выпуская смертельное заклинание. Магия отразилась от витрины и вернулась к автору, обратив его в кучку пепла.

– Вот и поговорили, – огорчился Михель. – Давай следующего.

Посох коснулся второй статуи. Оживший темный эльф встрепенулся, дико завращал глазами и бросился бежать, не обращая внимания на крики компаньонов, предостерегающие об опасности. В соседнем зале остроухий столкнулся с древним доспехом и упал. Из открывшегося в потолке люка на несчастного обрушился поток какой-то зеленой жижи. Предсмертный крик бедняги звоном отозвался в голове каждого из друзей.

– Может, их после оживления сразу по голове бить? – предложил Каввель.

– Кости черепа тонкие, можно не рассчитать, – ответил Гарб, – но идея хорошая. Буду на них следом паралич накладывать.

Посох прошелся по третьему экспонату. Едва подопытный сделал первый вдох, шаман сковал его заклинанием. Светлый эльф рухнул на каменный пол и посмотрел на своих спасителей – взгляд у него был совершенно безумный.

– Пьер, – сказал он.

– Гарб, – представился шаман.

– Пьер! – повторил эльф. – Пьер, пьер, пьер, пьер…

– По-моему, это не его имя, – усомнился Аггрх. – Пьер на их языке означает камень. Похоже, он бредит.

– Он свихнулся, пока торчал тут каменным болваном, – робко подал голос Бурбалка. – Я тут пробыл час, не больше, и то чуть крыша не поехала.

– Ценное замечание, – прокомментировал Гарб. – Последнего оживлять будем или смилостивимся?

– Надо попытаться, – не сдался Михель.

– Будь по-твоему, – сказал гоблин и оживил четвертую статую.

Этот темный эльф несколько отличался от своих собратьев троу: наряд и экипировка выдавали в нем представителя одной из древнейших профессий – барда. На кожаном ремне у него с плеча свисала лютня. Она печально тренькнула, упав вместе с хозяином.

Распластавшись на полу после наложения паралича, троу не стал причитать. Напротив, его слегка косящие красные глаза принялись с интересом рассматривать странную компанию, а рот при этом не издал ни звука.

– Ты в порядке? – спросил его Михель.

– В настоящий момент испытываю легкий дискомфорт от общения с вами, а так мне немногим лучше, чем в качестве каменной статуи. Теперь я хотя бы могу говорить, как рыбы перед обедом.

– Прошу прощения за паралич, но это вынужденная мера, чтобы мы могли убедиться в вашей нормальности, – сказал Гарб.

– Вы всерьез считаете, что в этом безумном мире кто-то может считаться нормальным? Я, например, законченный псих.

– Э-э-э, – смутился шаман.

– Все барды немного сумасшедшие, – пояснил Аггрх.

Лежащий на полу эльф издал безумный смешок и, насладившись реакцией компаньонов, подтвердил слова орка.

– Истинная правда. Мое естественное безумие уберегло меня от полной потери разума. Мне повезло в отличие от бедняги Вельбуэна, который сейчас что-то бормочет про свой ненаглядный камень. Лично мне этот булыжник порядком опротивел, пока я тут год стоял и пялился на него. И это притом, что я сюда шел, чтобы написать про него балладу! Вы, конечно, скажете, что я мог бы придумать балладу, пока был заперт в мраморе. А я вам на это отвечу: черта с два! Я больше не горю желанием развлекать публику пением, как дятел белку. По крайней мере, пока, но балладу так и быть напишу. Они мне для себя нужны. Так меня освободят от этого проклятого паралича, или вы меня оживили, чтобы поиздеваться?

Гоблин снял чары, и троу поднялся на ноги.

– Позвольте представиться! – сказал он, отряхиваясь от пыли потертый коричневый камзол и проверяя, цела ли лютня. – Меня зовут Адинук Хельвиафин, хоть я и не слишком жалую свое родовое прозвище, – бард, алхимик, изгой.

– Значит, свой в доску, – подмигнул остальным Аггрх. – Мы тут все такие отщепенцы.

После краткого знакомства троу попытался набиться компании в попутчики.

– Мы бы, может, и взяли тебя с собой, Адинук, но мы выполняем важную миссию, – тактично попытался отвадить его Гарб.

– Пфф, – фыркнул бард. – Все на свете заняты миссиями той или иной степени важности, но это не мешает мне путешествовать то с одними бродягами, то с другими.

– Мы не уверены, можно ли доверять кому-то из народа троу, – высказался минотавр.

– А, предрассудки, – понимающе улыбнулся Адинук. – Тогда вам нужно было убить меня сразу, как свирепая гадюка убивает зайца, а то ведь по обычаям моего народа я могу вас отравить на привале или всадить в спину кривой нож, смазанный ядом чешуйчатого скорпиона или пещерной многоножки.

– Давайте его оставим, он смешной, – предложил орк.

– А давайте, – согласился Михель. – Вы же взяли меня, а этот эльф ничуть не хуже. К тому же чует мое сердце, что он не предаст.

– Ты давно записался в провидцы? – поинтересовался Бурбалка. – Я просто к тому, что если ты ошибаешься…

Гарб склонил голову набок. Он понимал, что все ждут именно его решения.

– Ладно, пошли с нами, но учти, что мы идем в Льонас, – сказал Гарб.

– Город заносчивых, самодовольных, спесивых и задиристых светлых эльфов? Мне все равно, где именно меня не любят. Может быть, я даже соизволю им спеть, если они будут докучать мне своей ненавистью слишком сильно, – легко, но многословно согласился Адинук.

– А что делать с твоим приятелем? – спросил Михель.

– Он не мой приятель. Я пришел сюда в одиночестве, – ответил троу.

– Но ты же назвал его по имени! – попытался уличить барда во лжи Каввель.

Троу хитро прищурился.

– Э, нет. Ты вот знаешь, как зовут владыку Серебряного Чертога?

– Миримон, вроде, – ответил минотавр.

– Вот, ты знаешь его имя, но разве он твой приятель? – сделал невинные глаза Адинук.

Получилось плохо из-за яркого красного цвета радужки.

– Ладно, расскажу. Я тут первый очутился. Троу потом пришли, но я слышал их разговоры, пока стоял каменный. Этот вообще лусид. Пришел после темных. Следил, наверное, за ними. Я сразу понял, что он псих похлеще меня. Разговаривал сам с собой в третьем лице, все время упоминал свое имя и повторял что-то про его прелесть.

Троу умел убеждать.

– Все, сдаюсь, – поднял руки тауросу.

– Так что с ним все-таки делать будем? – обратился ко всей компании монах.

– Если у вас не хватит здравого смысла и сострадания его прирезать, можете просто оставить тут, – посоветовал бард. – Он очухается от паралича, прилипнет к своему ненаглядному камушку и снова станет мраморным. Не пропадет, короче, как прошлогодние яблоки в желудке медведя.

– Я думаю, надо его все-таки вывести наружу, может к нему сознание вернется, – сказал Михель.

Сомнения разрешил сам сумасшедший. Пока вокруг его персоны шли дебаты, он потихоньку начал шевелиться, а потом в самом разгаре спора вскочил и потянулся к витрине. Адинук сделал театральный жест в сторону новой каменной статуи, как бы говоря «Вуаля!». Гарб посчитал такой поворот событий перстом судьбы и решил не перечить.