Песнь сирены - Джеллис Роберта - Страница 58

– Моя жена оскорбила меня, – сказал Моджер. – Она неверна мне, и я решил ее наказать. Ты будешь ее тюремщицей, останешься в этой комнате вместе с ней и не станешь пускать никого, кроме меня. Понимаешь? Во время моего отсутствия дверь всегда должна быть заперта на засов. Я не желаю, чтобы эта любопытная сучка Мод или кто-нибудь еще приходили сюда и тем самым доставляли удовольствие моей шлюхе жене.

Не в состоянии вымолвить ни слова, Эмма уставилась на любовника. Она дрожала от ужаса. Моджер не сомневался в том, что она будет повиноваться, но сомневался, сможет ли выполнить все правильно.

– Иди и поройся в сундуках, – приказал он. – Принеси мне несколько шарфов и тонких платков. Из-за твоей глупости я не рискну оставить без внимания и самой малости.

Когда Эмма принесла все, что он просил, Моджер связал руки и ноги Элизабет и вставил ей кляп в рот. Потом перевел взгляд с одной женщины на другую, и тут его осенила идея, доставившая удовольствие воображению. Он поднял Элизабет с кровати и бросил на пол.

– Разденься! – приказал он любовнице.

Девушка посмотрела на него широко раскрытыми глазами, потом на Элизабет. Он ударил Эмму по лицу, но не сильно, а желая только напомнить, кто ее хозяин. Из глаз любовницы брызнули слезы, но она повиновалась. До сих пор с ней не случалось ничего подобного. Эмма всячески избегала священников, твердивших ей о порочности ее поведения и осуждавших то, что она считала своим предназначением. Поэтому она не могла уяснить, отчего совокупление с мужчиной, с которым не состояла в браке, – грех. Эмма и в самом деле никогда не считала себя грешницей ине испытывала стыда. Но сейчас ее впервые охватило такое отвращение, что она пришла в ужас от одной только мысли о половом акте.

– Теперь раздень меня, – приказал Моджер.

Плача и дрожа, любовница повиновалась. Ему обычно не нравились покорные женщины, но сейчас Моджер наслаждался горем Эммы. Ее явно неохотное повиновение смягчило разочарование, угнетавшее его в течение нескольких месяцев. Пока она раздевала Моджера, тот, бормоча грубые непристойности, пощипывал соски и гладил ее, а когда встала на колени, намереваясь снять с него башмаки и подвязки, он согнулся над ней и стал покусывать ей шею и уши.

Моджер счел ситуацию настолько возбуждающей – всего в нескольких футах от него лежит его обнаженная и связанная жена с кляпом во рту, а его нагая любовница стоит на коленях у ног, – что не захотел больше ждать.

– Возьми меня в рот, – сказал он, тяжело дыша и притягивая Эмму к себе за волосы. – Соси!

Полученное сексуальное удовлетворение было столь полным, что Моджер навалился на Эмму. Он сознавал: в немалой степени этому способствовало присутствие беспомощной Элизабет. Эмма не в счет, любая женщина могла сыграть ее роль. Именно падение Элизабет вынудило его имйти за рамки обычного сексуального поведения. Он повернулся к жене и, увидев ее глаза плотно закрытыми, рассмеялся.

– Тощая, безобразная сучка! Ты не можешь закрыть своих ушей!

Моджера тотчас осенила другая идея, но он настолько пыдохся, что не смог сразу приступить к ее осуществлению. Он опять взглянул на Эмму, скорчившуюся, старающуюся унять дрожь в теле.

– Поднимись и подай мне одежду, да побыстрей! – приказал он.

Только одевшись, Моджер заметил, что жена замерзла и ее бьет сильная дрожь. Он собрался было уходить, но тут же понял: Элизабет может действительно заболеть, а этого допускать было нельзя. Он хотел сделать ее свидетельницей своих сексуальных удовольствий. В жару же она ничего не воспримет. Моджер поднял жену и бросил на кровать. Потом приказал Эмме закрыть за ним дверь на засов, но не пытаться заговаривать с Элизабет или прикасаться к ней. Затем, удовлетворенный, почти освободившийся от ощущения своего бессилия и неудач, постигших его в последнее время, Моджер сошел вниз, чтобы потребовать на ужин жареных пирогов, хлеба и сыра, а также выслушать сообщение Эгберта о том, как идет подготовка к убийству Раймонда.

Жаль, что минут за пятнадцать до того, как Моджер спустился с лестницы, покинув комнату Элизабет, он не присутствовал в Марлоу, а то, бы стал свидетелем сцены, не на шутку разъярившей бы его.

Раймонд дошел уже до конца списка грузов, когда Элис, перестав посмеиваться над тем, как он произносит названия товаров, скатала лист пергамента и поднялась. Последние искорки смеха пропали в ее глазах, когда она взглянула на отца. Теперь Элис уже не забавляло это немое страдание, скрываемое им под маской задумчивости.

– Тебе надо вернуться в постель, папа, – тихо произнесла она.

Вильям даже не пошевелился. Дочь тронула его за руку. Он вздрогнул, посмотрел на нее и улыбнулся.

– Прости, задумался. Ты что-то сказала, любовь моя?

– Прошло уже много времени, как ты встал, поэтому тебе надо вернуться в постель.

Опять в постель… Туда, где простыни и одеяла еще сохраняли слабый запах духов Элизабет. Сколько времени пройдет, прежде чем этот запах снова станет свежим? Когда он сможет окунуть лицо в распущенные волосы любимой и ощутить на губах тепло ее тела? Он опустил глаза, чтобы Элис не смогла их увидеть. На какое-то время Вильям, казалось, отрешился от всего, но затем встрепенулся, вспомнив о свитке в руках дочери.

– Я скоро уйду. Что у тебя на сегодня со счетами, Раймонд?

Но ответила ему Элис, так как уже подсчитала суммарный итог. И они тут же приступили к обсуждению городских торговцев, нечистых на руку.

– Не стоит расстраиваться, папа, – предостерегла Элис, когда обнаружилось, что торговцы ловчили и с пошлиной, и со стоимостью товаров. Она старалась не заострять внимание отца на фактах воровства, хотя предпочла бы видеть его разгневанным, чем печальным.

Он бросил на нее раздраженный взгляд и тотчас рассмеялся, поняв, что она только дразнит его.

– Ты три дня спускался утром вниз по реке, так? – спросил он Раймонда.

– Да, сэр. И я думаю…

– Ставлю золотую монету против медного гроша, – прервал его Вильям, – что движение торговых судов уже не то, каким было поначалу. Теперь самое время разослать сообщения вверх и вниз по реке. Пусть все знают – мой агент охраняет доки каждое утро. Мы попытаемся немного отступить от наших правил. Завтра ты отправишься вниз не утром, а после обеда и то же сделаешь послезавтра. Затем пропустишь несколько дней – нам все же надо закончить набор рекрутов, а я не хочу посылать одного Диккона. Он выбирает их не по желанию, а скорее по росту и телосложению. Потом один из нас сможет совершать поездки по нечетным дням. Через неделю я скорее всего буду достаточно здоров и смогу выезжать сам.

Элис отрицательно покачала головой.

– Сначала нужно выздороветь. Но ты не поправишься, если вместо отдыха будешь сидеть здесь и рассказывать Раймонду то, что он и сам прекрасно знает.

– Ладно, я иду, – сказал Вильям.

Он обрадовался той готовности, с какой Раймонд поспешил помочь ему подняться со стула и, подставив плечо, проводил в спальню.

Как только они ушли, появился Диккон с сообщением о состоянии людей, вернувшихся с Моджером. Элис вздохнула с облегчением, довольная, что вовремя выпроводила отца. Услышав эти новости, он стал бы неистово добиваться ответа, отчего Моджер вернулся домой и что происходит в Хьюэрли. Больше всего, и Элис знала это, он не хотел отпускать Элизабет; они часто ссорились, когда та настаивала на своем желании уехать.

Она боялась, что отец захочет отправиться в Хьюэрли, желая убедиться в безопасности Элизабет. Элис не могла понять, какая опасность могла ей угрожать, и ничего не знала о странном поведении Моджера. Диккон же, полагая, что Моджер разговаривал с Вильямом, вообще не упомянул о нем Элис. Если она скажет отцу о возвращении Моджера, он не будет спать всю ночь.

Усаживаясь поудобнее в своем кресле, Элис решила ничего не говорить отцу. Но если каким-то образом до него дойдет весть о возвращении Моджера, то она скажет правду… уже слишком поздно наносить визит и интересоваться новостями о кампании, а только это может оправдать посещение отца, которое и без того будет выглядеть неприличным. Надо полагать, а так оно и есть, человек, возвратившийся после двухмесячного отсутствия, может побыть наедине со своей женой. Да, думала Элис, на сегодня есть вполне убедительные оправдания, но как ей предотвратить поездку отца завтра?