Нежный плен - Джеллис Роберта - Страница 23

— Отец, Джоанна доехала от Роузлинда до Уайтчерча за четыре дня, по моим подсчетам. Это так? Или я настолько пьян, что не могу считать?

— Я не разговаривал еще с ней, — ответил граф Солсбери, начиная хмуриться. — Но, конечно, очень быстро. Возможно, у нее были какие-то причины для такой спешки, раз юная девушка решилась перенести тяготы долгого пути.

Джеффри не обратил внимания на последнее замечание, которое в любом случае было риторическим. Успев очень полюбить свою мачеху, он не проводил пренебрежительного сравнения между ней и леди Элинор. Тем не менее Джеффри и в голову никогда не приходило, что, в сущности, женщины — хрупкие создания. Принимая за образец жизнь леди Элинор, он считал, что женщины, не способные стоически переносить тяготы жизни, просто притворяются и умышленно стараются казаться глупыми и слабыми созданиями. Начиная трезветь, Джеффри понял, что Джоанна, должно быть, ехала без багажа, как это часто делала Элинор. Теперь его волновало не физическое состояние невесты, а необходимость, побудившая ее к такой спешке.

— Сегодня я не поеду назад в лагерь, — сказал Джеффри. — Нельзя ли мне переночевать у вас, отец?

— Конечно, сын мой, но в чем дело? — спросил граф, улыбаясь.

— Я хочу поговорить с Джоанной…

— Поговорить и все?

Джеффри как будто и не заметил явной иронии в голосе отца.

— Если у нее были основания лететь сюда из Роузлинда с такой скоростью, я хочу услышать о них от нее лично. Я не намерен затевать с Джоанной разговор на ночь.

Граф Солсбери промолчал. Деловой тон Джеффри обеспокоил его. Он не удивился, когда Джеффри ворчанием встретил новость о прибытии Джоанны. В тот момент любой на его месте разразился бы ругательствами, даже если бы ему сообщили, что на него снизошла великая благодать. Однако теперь, когда потрясение уже позади, Джеффри следовало бы проявлять побольше энтузиазма. Джоанна так прекрасна, что способна пробудить страсть даже в каменной статуе, но, похоже, Джеффри интересовала только практическая сторона ее прибытия.

Размышляя над этим, граф Солсбери абсолютно не принимал во внимание отношения Джеффри с королевой. Графу никогда не нравилась Изабелла, но не столько из-за ее злобы к нему самому, сколько из-за того, что она и пальцем не пошевелит ради Джона, случись с ним беда. Она имеет известное влияние на мужа, ибо ему нравилось угождать ей и вызывать ее улыбку, но Изабелла никогда не сыграла бы традиционную роль королевы как примирительницы. Ни разу еще не подняла она голоса и не преклонила колени перед королем ради смягчения наказания кому-нибудь или чрезмерного налога. С другой стороны, граф Солсбери не испытывал к Изабелле ненависти и не боялся ее. Он знал, что королеву не волнуют политические проблемы, она слишком занята собой, чтобы тратить время на что-нибудь еще. Отлично понимая, что ей не настроить Джона против него, Вильям совершенно не брал в расчет враждебность королевы.

Однако графу Солсбери не приходило в голову, что Джеффри, сознавая все эти вещи, реагирует на них не так, как он. Мальчику было всего девять лет, когда он испытал первое горе, вызванное смертью деда и упадком его дома, Дела которого совсем расстроились не без участия Изабеллы. Шрамы остались. И хотя теперь Джеффри хорошо знал, что тщеславная, коварная и глупая Изабелла не способна причинить настоящего вреда, он не мог не приписывать ей все недостатки сил зла. Уж если она вмешивается в его жизнь, то дело принимает дурной оборот, что, по мнению Джеффри, может плохо кончиться. Поэтому он счел приглашение своей невесты ко двору королевы знаком надвигающейся беды, которую необходимо предотвратить. Это дурное предчувствие, добавившееся к головной боли, вызванной неумеренно большой дозой плохого вина, не могли поднять его настроения.

Когда Джеффри вошел в зал, его лицо было хмурым: рот плотно сжат, над бровями залегли вертикальные складки. Музыка тут же стихла, танец кончился, мужчины и женщины рассыпались по залу хаотичной массой, создавая отдельные группки. Джеффри огляделся и направился к довольно большой группе, которая, похоже, состояла исключительно из молодых мужчин. Граф Солсбери, собиравшийся напомнить сыну, что тот должен отыскать Джоанну, а не примыкать к веселой компании, лишь улыбнулся. Когда один из молодых мужчин наклонился, чтобы поцеловать чью-то руку, Джеффри успел разглядеть украшения на женской голове и сверкание серых глаз. Инстинкт не подвел Джеффри в центре мужской группы находилась Джоанна.

Звуки свирели и лютни уже возвестили о начале следующего танца, когда Джеффри подошел ближе. Генри де Брейбрук, только что поцеловавший руку Джоанны, сказал с видом самоуверенного ловеласа:

— Этот танец принадлежит мне, леди Джоанна…

— Увы! — громко перебил его Джеффри, — он принадлежит мне, как и эта женщина.

Джоанна бросила на Джеффри неодобрительный взгляд, затем присела в низком реверансе и потупила очи.

— Ваши манеры, сэр, присущи выходцам из трущоб, — не сдержался Брейбрук.

— Вы опять ошибаетесь! — парировал Джеффри. — Они подобны манерам солдата из лагеря, где, кстати, не мешало быть и вам. И не утруждайте себя попытками оскорбить меня. Король не потерпит между нами ссоры во время бала. Через день-другой меня ждут более серьезные дела. Вот когда я вернусь из Уэльса, мы сможем возобновить нашу беседу.

— Джеффри! — возмутился Энжелар д'Атье.

Мельком взглянув на приятеля, Джеффри ничего не сказал. Он повернулся к Джоанне.

— Ты действительно хочешь танцевать, Джоанна? — спросил он таким тоном, будто его совершенно не интересовал ответ. — У меня раскалывается голова…

— Нет, милорд. Если вам будет угодно… — пробормотала она, краснея.

— Уйдем от этого шума подальше, — сказал Джеффри и, согласно приличиям, предложил Джоанне руку.

Она сделала реверанс группе молодых мужчин и изящно положила свои пальчики на запястье Джеффри. Он быстро повел ее к глубокой нише с окном, где имелось свободное место. Как только они оказались вдали от людских ушей и глаз, провожавших их к нише, Джоанна со злостью воткнула свои длинные острые ноготки в руку Джеффри. Он вскрикнул и отдернул ее. На коже осталось несколько красных отметин. Эти тонкие белые пальчики оказались удивительно сильными!

— Твои манеры приличествуют скорее свинарнику, нежели трущобам! — прошипела Джоанна, улыбаясь обворожительно-ядовито. — В трущобах, по крайней мере, живут люди. Не смей вести себя так со мной на людях, когда я не могу защитить себя, чтобы не уронить твоего достоинства!

— По-другому я не мог увести тебя от толпы этих похотливых жеребцов, — проворчал Джеффри и, прежде чем Джоанна успела ответить, добавил: — Ради Бога, помолчи! У меня действительно раскалывается голова!

— И могу сказать почему: от тебя несет прокисшим вином. Зачем ты приехал? Тебе лучше лечь и проспаться!

— Меня вытянул сюда отец, чтобы мое отсутствие не оскорбило вашу милость!

— Меня скорее оскорбляет твое присутствие!

— Я не буду долго навязывать тебе свое общество. Что заставило тебя примчаться сюда за четыре дня? Тебе угрожает какая-нибудь опасность?

Злость Джоанны мало-помалу начала исчезать. Положив на одну чашу весов непонятную необходимость для графа Солсбери «вытягивать» сюда Джеффри, а на другую — явную ревность в действиях своего жениха по отношению к «похотливым жеребцам», Джоанна убедилась, что чаша с ревностью оказалась тяжелее. Улыбка, застывшая на ее губах, стала более естественной и выражала теперь удовлетворение. Как бы там ни было, Джеффри мог бы и не ревновать. И ее земли, и она сама уже принадлежат ему, а поскольку ее действия не могут лишить Джеффри земель, его ревность относится только к ней самой. Но главное — ей определенно понравилось, что Джеффри мгновенно почувствовал опасность в письме Изабеллы. Послание Джоанны не содержало всех деталей. Она писала только о факте приглашения и о своем намерении подчиниться воле королевы. И хотя гонцу наказали сохранять строгую секретность, Джоанна не осмелилась написать о своих опасениях. Послания имели свойство таинственно исчезать, особенно при королевском дворе.