Метаморфозы. Тетралогия - Дяченко Марина и Сергей - Страница 54

Стерх за преподавательским столом ссутулился, отчего его горб сделался больше. Сашке показалось, что он смотрит на нее с интересом. Как будто идея, поданная студенткой, вовсе не так уж глупа.

– Вот что, Саша. Сегодня в шесть часов подойдите, пожалуйста, в учебную часть. Кое-что обсудим.

– Давай поженимся, – предложил Егор.

Они сидели на горе матов в спортзале. Егор только что помог Дим Димычу установить столы для настольного тенниса, девчонки-первокурсницы разобрали ракетки, и от стены к стене летало жизнерадостное «пинг-понг».

Сашка сидела, будто не слыша его. И только когда он готов был обидеться – на подобные предложения люди, как правило, хоть как-то должны реагировать, – обернулась и очень внимательно посмотрела Егору в глаза:

– Зачем? Разве нам плохо так?

Егор растерялся.

– Ну как – зачем… Зачем люди женятся?

Стучали теннисные шарики. Целлулоидная капель.

– Сегодня в шесть Стерх меня ждет в учебной части, – сказала Сашка.

– И… что?

Сашка набрала в грудь воздуха – и выдохнула снова. Ее надежда ни на что не опиралась – ни на что серьезное. Просто хотелось, страшно хотелось надеяться. Если я вырвусь, то наверняка освобожу Егора, думала Сашка. Только выбраться. Только пусть скажут: мы ошиблись. В тебе нет таланта к нашей специальности, поезжай домой.

Сашка видела мысленным взглядом, как горбун печально качает головой и говорит эти слова. И Портнов протирает очки подолом рубашки навыпуск. И она, Сашка, делает вид, что страшно удручена, идет, и собирает вещи, и возвращается домой…

– А потом? – спросил Егор.

Сашка вздрогнула, как будто он прочитал ее мысли:

– Что – потом?

Егор положил ей руку на плечо:

– Сашка. Я тебя люблю. Я… После шести ты ведь освободишься?

Сашка автоматически поддернула рукав спортивной куртки. Улыбающаяся рожица была ярко-красной, будто от сильного стыда. Сашка натянула рукав на ладонь. Зябко поежилась.

– Егорка, я ничего сейчас не знаю. Давай решим… после.

Ровно в шесть часов она стукнула в дерматиновую дверь с табличкой «Учебная часть». Потянула ручку на себя – и заглянула внутрь.

Раньше она бывала здесь только один раз. В длинной комнате по-прежнему стояли диваны вдоль стен, вешалка с чьими-то пальто, но голого манекена, как в прошлый раз, не было. Здесь разговаривали Портнов и Стерх; Портнов курил, уже, по-видимому, не первую сигарету: под потолком тянулись сизые пряди дыма.

– Самохина, подожди, – резко сказал Портнов.

Сашка вышла. Прислонилась к стене и обхватила себя за плечи.

Остановить фантазию не представлялось возможным. Стерх уговаривает Портнова отпустить Сашку. Признать профнепригодной и отпустить. Сейчас она войдет, и ей велят написать заявление…

В первый же день занятий на первом курсе Портнов сказал, что из института не уходят по собственному желанию. Но не бывает ведь правил без исключений. Не бывает! Они так рассчитывали на Сашку, а вот – осечка. Разумеется, тяжело признавать собственные ошибки…

Время шло, никто ее не звал. Сцена, в которой Портнов и Стерх отпускают ее на волю, прокрутилась перед глазами, будто кино, пять или шесть раз – и стерлась, вылиняла, потеряла убедительность. Разве они дураки, чтобы вот так, до половины «переработав» Сашку, терять над ней контроль, дарить свободу?!

Она поверила в невозможное. Как ребенок верит, что на Новый год ему подарят живого пони. Эти двое спорят, скорее всего, что теперь делать с Сашкой, каким путем ее, негодный материал, утилизировать.

Подземный коридор уходил в полутьму. Справа и слева виднелись двери, обитые дерматином, а кое-где, наверное, кожей. Возможно, под этим коридором есть еще один, и еще; может быть, третьекурсники после зимней сессии – а также четверокурсники и дипломники – живут и учатся в подземелье?

А может, вдруг пришло ей в голову, нет никаких четвертых и пятых курсов? Может быть, «переводной экзамен» – всего лишь… жертвоприношение?! Жертвы, подготовленные определенным образом, входят в актовый зал – и больше никогда оттуда не возвращаются…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ей представился конвейер, вроде эскалатора в метро, тянущий третьекурсников, одного за другим, на алтарь. В руках у каждого зачетка; мерно опускается и взлетает истыканная шипами дубина. Еще живые, с переломанными костями, студенты скатываются с алтаря вниз, в мясорубку, и кровавые кляксы на страницах зачеток складываются в слова: «Зачтено. Три». «Зачтено. Пять…»

Распахнулась дверь учебной части.

– Самохина, иди, – сказал Портнов, выходя с сигаретой в коридор.

И, ничего не прибавив, ушел в темноту.

Сашка стояла не шевелясь. Эти двое что-то решили; возможно, ее, Сашку, отправят на «экзамен» прямо сейчас.

– Саша, – послышался изнутри голос Стерха. – Заходите, пожалуйста. Уже четверть седьмого.

Сашка вошла.

Горбун закрыл за ней дверь. Он казался еще печальнее и бледнее, чем обычно. Горб, судя по всему, очень ему мешал – расхаживая по узкой длинной комнате, Стерх то и дело нервно поводил плечами.

Сашка остановилась у двери. Горбун, в последний раз пройдясь к окну и обратно, остановился тоже.

– Значит, так… Саша. Я только что говорил по телефону с Фаритом Коженниковым… Не пугайтесь, речь идет о том, чтобы вам помочь. Вы не справляетесь с учебной программой, сессия на носу, время работает против вас. Фарит подсадит вас на колечко, это единственный способ как-то вас поощрить… подтолкнуть… Но в целом все зависит, конечно, от вашей решимости, настойчивости… Что с вами?

Сашка молчала. Ей было тяжело дышать.

– Сашенька, – горбун подошел, с беспокойством вглядываясь ей в глаза, – да что же вы… испугались?

Он был выше ее на две головы. Высоченный. В черном костюме, оттеняющем пепельное лицо. Сашка отступила.

– Да вы не поняли, о чем я говорю! Это всего лишь временное кольцо, обычное дело, можно сказать рутина. Сегодня шестнадцатое декабря, и завтра для вас будет шестнадцатое, и послезавтра… вы останетесь в этом дне столько, сколько нужно будет для работы. Я договорился с Олегом Борисовичем – он разрешает вам не заниматься в этот день ни модулем, ни упражнениями. Только практика. Только наше с вами занятие. Что в этом страшного?

– Но я не хочу, – сказала Сашка в панике. – Я… а если я никогда не смогу… я ведь даже не понимаю, чего вы от меня хотите! Какого результата!

– Я хочу от вас честных усилий, – горбун посуровел. – Как любой преподаватель. А когда появится результат – вы первая его заметите.

Егора не было в коридоре.

Сашка выбрела на парадное крыльцо института и остановилась – без шапки, в расстегнутой куртке, вдыхая морозный воздух, выдыхая белый пар.

На карнизе чистой ватной лентой лежал снег. Сашка набрала его в ладони и вытерла лицо. Мимо прошли две пожилые женщины, поглядели странно; в городе нас считают наркоманами, вспомнила Сашка.

Ее жизнь съежилась, превратившись в один тяжелый бессмысленный день. Так уже было однажды; тогда сохранялась иллюзия, что Сашка по своей воле распоряжается временем. «Я хочу, чтобы это был сон!»

Проснуться бы на раскладушке посреди лета, два с половиной года назад. Проснуться бы.

– Саня! Наконец-то! Я думал, они тебя уморили!

По улице, залитой белым светом фонарей, шагал Егор. Под мышками у него были лыжи – две пары, новенькие, узкие, без креплений.

– Смотри, что выкинули в спорттоварах! По смешной цене! Они старые, еще советские, но смотри какие классные! Теперь такое знаешь сколько стоит?! Завтра куплю крепления, мазь…

– Почему же не утром? – шепотом спросила Сашка.

Егор удивился:

– Утром? Что?

– Жаль, что ты утром их не купил.

И она посмотрела на небо, на единственную звезду в прорехе белой тучи. Это был бы настоящий день… Они с Егором катались бы на лыжах, а потом он, раскрасневшийся, говорил ей: «Давай поженимся». Если из всей жизни выбирать один день для вечного повторения – почему не такой?