Метаморфозы. Тетралогия - Дяченко Марина и Сергей - Страница 13

– При чем здесь армия?

– При том, – жестко сказал Костя. – Как по-твоему, мужчина должен служить в армии?

– Не знаю, – сказала Сашка. – Наверное, должен… – И тут же добавила на всякий случай: – А не хочет, так и не должен.

Костя вздохнул. Помотал головой.

– Мне родной отец такой ультиматум выставил… Я ведь на юрфак пролетел, как фанера над Парижем. Второй раз уже. Меня этой осенью должны были призвать. Так отец… – Костя замолчал. Покосился на Сашку, будто удивляясь, с чего это ему вздумалось посвящать попутчицу, с которой и часа не знаком, в такие интимные подробности.

– Значит, ты не хотел в этот институт?

Костя пожал плечами:

– Хотел, не хотел… Какая уже разница?

Они замолчали. На перроне по-прежнему было пустынно, не появлялся ни обходчик, ни уборщик, вообще никто. Из-за кустов поднималось красное августовское солнце. Пели птицы. На высоких травах, росших вдоль полотна, выпала роса, и каждая капля переливалась цветными огнями.

– А тебе ведь в армию не надо, – задумчиво сказал Костя.

Сашка промолчала. Ей очень не хотелось рассказывать историю своего знакомства с Фаритом Коженниковым. Она надеялась, что и у Кости случилось что-то в этом роде, а оказалось, все просто: провал экзаменов, осенний призыв на носу, суровый отец…

– Нам не пора? – спросила она немного нервно.

Костя посмотрел на часы:

– Ну, пошли… Там на остановке автобуса тоже скамейка есть…

Вопреки Сашкиным опасениям, железные дверцы ячеек открылись легко. Костя сгрузил на пол оба чемодана. Ко дну Сашкиного приклеился скомканный бумажный листок.

– Мусор какой-то, – пробормотал Костя и двумя пальцами отклеил бумажку.

Это была записка – крупные карандашные буквы можно было прочитать даже теперь, когда листок изрядно пожелтел и замызгался:

«Уезжай сейчас».

Подписи не было.

Через полчаса они сидели в маленьком автобусе, который Костя назвал «похоронным». Проклятая бумажка испортила обоим настроение, хотя каждый старался продемонстрировать другому полное к ней равнодушие.

Сашка знала, что не сможет уехать. Первое сентября – завтра, она должна быть на месте. Требование Фарита Коженникова она выполнит, а там – как придется.

Костя молчал. От его инициативности не осталось и следа. Автобус подъехал без пяти минут семь, за рулем был обыкновенный крепкий дядечка-водитель в поношенной джинсовой куртке поверх черной футболки. Сашка и Костя купили билеты и уселись на заднем сиденье. Водитель завел мотор, тут же, откуда ни возьмись, появились старушка с корзиной, женщина с лопатой, завернутой в мешковину, и два молодых парня безо всякого багажа. Сашке показалось, что парни приметили их с Костей. Она снова почувствовала себя одинокой и беззащитной.

Сначала катили среди полей, где здесь и там виднелись человеческие фигурки. Потом въехали в Торпу. Это не был поселок, каким он представлялся Сашке: кирпичные пятиэтажки вперемежку с «частным сектором». Это был город, очень старый и совсем не «модернизированный»: тяжелые каменные дома, иногда с колоннами, иногда с лепниной на фасаде. Кривые улочки, иногда залитые асфальтом, но чаще – мощенные черным булыжником. Окна, закрытые зелеными ставнями. Скаты черепичных крыш. Выщербленные ступеньки.

– Смотри-ка, – приглушенно сказал Костя. – Прямо хоть кино снимай. Ничего так городишко, а?

Сашка молчала.

Автобус остановился на маленькой площади, под навесом обыкновенной остановки.

– Торпа, – сказал водитель. – Приехали.

Сашка дождалась, пока выйдут два подозрительных парня, и потом уже выбралась вслед за Костей из автобуса. Водитель передал им чемоданы, уселся в свое кресло, газанул – и автобус скрылся из глаз прежде, чем Сашка и Костя успели оглядеться.

Они снова были одни. И старушка, и женщина с лопатой, и парни куда-то подевались.

– И у кого тут спрашивать дорогу? – саркастически осведомился Костя.

– Тут указатель есть, – сказала Сашка, присмотревшись. – Вот: «Сакко и Ванцетти, 1,5 км».

Путь в полтора километра они проделали почти за полчаса – Костя, пыхтя, тащил оба чемодана. Сакко и Ванцетти оказалась непомерно длинной улицей и начиналась со сто четырнадцатого дома – дальше нумерация шла по убывающей. Тротуары то делались широченными, то совсем пропадали. Улица то раздавалась, как река в половодье, и становилась бульваром, то вдруг сжималась и превращалась в ущелье.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Стильный городок, – бормотал Костя.

Камень и облупившаяся штукатурка. Плети винограда и плюща, протянувшиеся по водосточным трубам. Герань в подвесных вазонах. Сашка вертела головой: вот трехэтажный особнячок, похожий на замок, с уютными алебастровыми химерами. Вот унылое бетонное строение со старинными промышленными кондиционерами, навешанными на окна снаружи. Вот деревянная развалюха, на крыше которой успела подрасти молодая березка.

Под каждым карнизом лепились непременные ласточкины гнезда. Птицы пронизывали воздух, накрывая улицу подвижной черной сеткой, выписывали петли, иногда ныряли в разбитые чердачные окошки. В кронах каштанов и лип истошно кричали воробьи.

– Да нормальный вроде город. – Сашка потерла ладонью усталую шею.

Открывались магазины. Перед окошком хлебного стояла маленькая чинная очередь: три старушки с кошелками. У магазина «Вино-табак» курили трое мужчин в спецовках. На противоположной стороне улицы рабочие чинили крышу, натужно вращался блок, и почти над головами прохожих плыл чан со смолой, и трепещущие линялые флажки на проволоке отгораживали зону, куда ни в коем случае нельзя заходить…

Здание под номером двенадцать оказалось большим домом, много раз, по всей видимости, перестроенным: два этажа сложены из цветного кирпича в стиле «пряничный домик», третий – из белого силикатного безо всяких изысков, а четвертый этаж и вовсе деревянный. К парадному входу вело каменное крыльцо с пологими, истертыми до дыр ступенями. Высоченная черная дверь выглядела неприступно и строго. Слева тускло поблескивала табличка: «Министерство образования. Институт специальных технологий».

– Пришли, – сказал Костя, опуская чемоданы на булыжную мостовую.

Саша смотрела на дверь. Черный прямоугольник с отполированной медной ручкой. Четыре ступеньки, ведущие вверх.

Костя тяжело дышал. Он протащил два огромных чемодана вдоль длинной улицы Сакко и Ванцетти и мог теперь не скрывать ни одышки, ни сердцебиения, ни пота на лбу. Сашке было сложнее; выравнивая дыхание, она могла поклясться, что Костя и она сейчас думают об одном и том же: еще не поздно отсюда смотаться. Пока не шагнули через порог. Такое ощущение, что, когда эта дверь закроется за спиной, обратного пути не будет.

Костя молчал, не желая показаться малодушным в Сашкиных глазах. «Что я здесь делаю, – в панике подумала Сашка. – Почему я не дома… почему иду туда, куда не хочется идти, как покорная овца, как собака на поводке?!»

Костя огляделся.

– Нету ли здесь забегаловки какой-то, – сказал, будто бы про себя. – Чтобы хоть кофе выпить… А то во рту пересохло… Смотри, кафешка!

В самом деле, прямо напротив института имелся вход в полуподвал, над которым висела деревянная доска: «Пирожные, кофе, чай». На тротуаре стоял одинокий стол с раскрытым над ним полосатым пляжным зонтиком.

Сашка вздохнула и снова перевела взгляд на здание института. Окна – маленькие на первых двух этажах, широкие на третьем, тусклые на четвертом – смотрели на студентов фасеточным взглядом.

– Пошли, – хрипло сказала Сашка. – Не торчать же тут с чемоданами весь день.

В огромном полутемном холле никого не было. Стеклянная будочка вахтера пустовала. Направо и налево тянулись лестницы, а впереди, под столбом света, лившегося откуда-то сверху, возвышалась конная статуя невиданных размеров.

– Жеребец, – сказал Костя со сдавленным хихиканьем.

Сашка, как завороженная, подошла ближе. Лошадь в самом деле была «жеребец»; брюхо ее и ноги были изваяны с анатомической точностью. Колоссальные бронзовые копыта попирали гранитный постамент. Сверху свисали огромные сапоги в стременах. Лицо всадника разглядеть было невозможно – оно терялось вверху, и как Сашка ни пыталась выбрать угол зрения, видела только огромный вздернутый подбородок и выпирающий кадык.