Восточная сказка (СИ) - Волкова Виктория Борисовна - Страница 38

- Хорошо, - киваю, обрадовавшись. Герман словно прочитал мои мысли. Провожу пальцами по крепкому плечу и охаю от неожиданности, когда Герман накрывает мои губы своими.

Жаркий и трепетный поцелуй будто возрождает меня заново. Хочется думать о свадьбе, а не о горестях Софьи и гибели Олеси.

«Что я за человек такой?» – вздыхаю тяжело и тут же упираюсь взглядом в настороженные глаза Лиманского. Приходится рассказать о своих переживаниях.

- Все так устроены, - пожимает плечами Герман. – У обычного человека средний уровень эмпатии. И собственные проблемы или заботы превалируют над чужим горем. Срабатывает защитная реакция организма. Инстинкт самосохранения. Наш мудрый мозг подкладывает тебе более радостную информацию, а грустную – прячет. И это не твое горе, Алина. Для Софьи уход Олеси – трагедия. А для тебя - нет…

- Они мне очень помогли, - шепчу, цепляясь рукой за пальцы Германа. – Без Софьи я бы пропала, понимаешь?

- Расскажешь? – осторожно спрашивает Лиманский, широкой ладонью убирая с моего лба спутавшиеся пряди.

- Конечно, - киваю печально. И чувствую, как, нежно касаясь, пальцы Германа зарываются в мои волосы. Успокаивающе бегут по затылку. Закрываю глаза, ощущая, как тепло разливается по всему телу.

Порываюсь сказать хоть слово, но все мысли тонут от простой и нехитрой ласки.

- Потом, - шепчет мне на ухо Герман. – Сейчас тебе важно успокоиться, а не рвать сердце забывшимися эмоциями. Закрой глазки, Алина. Нужно поспать. Завтра трудный день. Коль взялась нянчиться с Софьей, держись. Тут главное - не сорваться.

- Побудь со мной, - прошу, не желая расставаться с Лиманским. Даже пятнадцать минут без него для меня суровое испытание. Тяну его к себе и слышу приглушенный смех.

- Не могу, котенок. Даже не проси. Только после свадьбы, - усмехается он и, накрыв меня пледом, выходит из комнаты. – Я в соседней спальне, - заявляет на полпути. – Если что-то понадобится, зови.

71

В эту ночь я засыпаю с большим трудом. Долго прислушиваюсь к шагам Германа, топочущим где-то в глубине квартиры. Льется вода в ванной. Чуть слышно хлопает дверь в соседнюю комнату, а потом все затихает.

«Может, пойти к нему? – внезапно приходит в голову шальная мысль. – Сколько там осталось до нашей свадьбы? Чуть больше месяца! Застолби этого мужика, Алинка. Пусть оценит твою жертву!»

«Ну, какие жертвы?» – хочется закричать мне. Я люблю Германа. Очень. Но сделать первый шаг никогда не осмелюсь. В этой ли квартире или в загородном доме, но я войду в спальню Лиманского только законной женой.

Чувствую, как тянет низ живота от невыносимой, но бесконечно приятной боли. Желание. Мое!

«Он рядом! – кричит мое второе «Я». – Не мучься. Иди к нему! Герман знает, как облегчить твои страдания. Свои тоже».

Да, конечно, - вздыхаю я, плотно закрыв глаза. – Сейчас все брошу и пойду.

Кладу руку на живот и пытаюсь думать о чем угодно, только не о мужчине, спящем за стенкой.

Пытаюсь погоревать об Олесе. Но не получается. Она навсегда запомнится мне своей выходкой. Серьги… Бабушка Зарема… Наш дом в Эргонио, украшенный к свадьбе, и Айрат, вламывающийся в холл с телефоном в руках. Проваливаюсь в кошмар и тут же выныриваю от безмолвного крика. Обычно я кричу среди ночи и мечусь по постели. Но сегодня какая-то неизвестная сила отогнала мои ужасные сны, одним рывком вытянув в реальность.

Парфюм Лиманского. Как волшебная палочка, возвращает меня к жизни. Утыкаюсь носом в мягкий и нежный мохер. В который раз вдыхаю сводящий меня с ума запах. Безотчетно сжимаю ноги, стараясь унять желание.

Может, и правда, встать и пойти к Герману? – размышляю я, прижав к груди теплую тряпку. Провожу ладонью по мягкой рыхлой ткани. Закрываю глаза, представляя рядом Лиманского.

«Пошли Аллах нам счастья, - прошу, засыпая. И постепенно погружаюсь в тихий и спокойный сон. Мой любимый рядом. Пусть нас разделяет стена. И осталось потерпеть. Немного. Совсем немножечко. Всего каких-то тридцать пять дней. Они пройдут быстро… Проваливаюсь в сон и будто со стороны вижу просторный зал и строгого муллу. Мою ненаглядную Зарему и хитро улыбающегося дядю Искандера.

- Кто отдает эту девушку? – спрашивает мулла.

- Я, - отвечает дядя.

Смотрю на себя в белом платье. Никакого кринолина и кружев. Обычное платье в пол с воротничком стоечкой и узкими рукавами. Очень строго и просто. Замечаю аквамариновую диадему в прическе – подарок Лиманского, а в ушах - бабушкины серьги.

И внезапно просыпаюсь от мысли, что видела во сне собственную свадьбу. Подскакиваю с дивана и несусь в кухню, где Лиманский уже готовит завтрак. Заспанный, лохматый, в мятой серой футболке и таких же трениках. Но бесконечно родной и любимый. Обвив руками торс, прижимаюсь всем телом.

- Доброе утро, - шепчет Герман, целуя меня в макушку. Зарывается носом в волосы. И замирает лишь на мгновенье. Но мне кажется, я могу простоять так вечность.

- Блины хочешь? – нежно спрашивает меня.

- Конечно, - соглашаюсь я, не чувствуя подвоха.

- Тогда пожарь, - протягивает мне кастрюльку с тестом и, чмокнув в висок, садится напротив за барную стойку.

- Как спалось, малышка? – улыбается довольно. – Как же мне кайфово видеть тебя в собственной кухне.

- Ты твердо решил поселиться за городом? – интересуюсь небрежно. - Даже не представляю, как смогу ездить в университет и на работу. Уезжать на целый день и возвращаться только поздно вечером? А может, удобнее поселиться здесь?

Наливаю тесто на раскаленную сковородку. Переворачиваю блинчик, затем второй, третий…

- Я давно мечтал поселиться недалеко от Москвы. Мегаполис становится невыносимым. Да и эта квартира не предназначена для семьи. Вдвоем еще можно, а как пойдут дети, придется все переделать.

- А дом? – спрашиваю осторожно.

- Я уже построил по собственному проекту. Пора приступать к отделке. Поэтому дизайном займешься ты, моя дорогая, - хмыкает Лиманский. – Обставишь дом по собственному вкусу.

- А ты? – вздрагиваю от неожиданного предложения. Смотрю на Германа во все глаза и не могу поверить в такое чудесное предложение. Мой взрослый и опытный жених делает мне королевский подарок. Вот только справлюсь ли я…

- Алина, блин! – фыркает Лиманский, и я, повернувшись, к своему ужасу замечаю подгоревшее на сковородке тесто. По давней привычке откладываю его на другую тарелку. А как только мы садимся завтракать, ставлю ее около себя.

- Выкинь, - велит Герман. – Я не могу позволить тебе есть испорченные продукты.

И сам встает из-за стола и выбрасывает блинчик в мусорник.

- Естественно, мы с тобой будем все обсуждать, - замечает он, садясь за стол и накладывая мне в тарелку румяный кружок теста. – Может, поругаемся или даже подеремся, - смеется Лиманский и добавляет весело. – Только ты меня сильно не бей, ладно?

Мы хохочем, целуемся и снова хохочем. Пальцы Германа скользят по моей шее. С каждым его прикосновением по телу бегут мурашки. Чувствую, как дрожат мои руки…

Тяжело вздохнув, Герман демонстративно пересаживается напротив.

- Не знаю, как доживу до этой свадьбы, - бухтит он недовольно.

- Ты уж постарайся, - улыбаюсь я.

- А куда деваться, - хмыкает Лиманский под дребезжание валяющегося на стойке сотового. Незамысловатая песенка Таркана резко меняет настроение.

Софья!

Там наверху она одна в горе и безысходности, а я тут с женихом кокетничаю. Подскакиваю как сумасшедшая и, схватив трубку, выдыхаю взволнованно.

- Да, Софьюшка! Да!

72

- Алина, - настойчиво просит меня Герман. – Доешь, потом вместе пойдем. И блины захвати наверх, чтоб еще раз завтрак не готовить.

Киваю смущенно, и кусок в горло не лезет. Лиманский, как всегда, все предусмотрел и позаботился обо мне.

- Интересно, кто займется организацией похорон? – бухтит он, выходя из кухни, и через пять минут возвращается в черных джинсах и свитере. – Сейчас к Софье народ набежит. Будут сидеть и вести пустые разговоры. Поэтому предлагаю вместе со мной заняться организацией похорон. Ну, там, цветы выберешь, еще что-нибудь…