Меч и лебедь - Джеллис Роберта - Страница 45

— Кэтрин, мы уже более двух лет женаты. Почему ты прячешь от меня лицо? Что вызывает у тебя отвращение?

Кэтрин не ответила. Даже чувство вины не могло затмить понимание, что же важней для Рэннальфа, чем сон или еда. Она вспыхнула, стыдясь своей глупости, еще раз подтверждая догадку мужа о ее стыдливости. Очень довольный, Рэннальф рассмеялся.

— Мне следует уговаривать тебя, как застенчивую девицу?

Кэтрин засмеялась и вернулась в его объятия.

— Тебе не нужно этого делать, но что плохого в том, если ты все-таки немного поуговариваешь меня?

Эта ночь была лучшей из всех ночей любви в ее жизни. Рэннальф по обыкновению был нетерпелив, и его накопившаяся страсть яснее любых уговоров сказала ей, что он за время отсутствия не брал на ложе ни одну женщину.

Рэннальф же сделал для себя необыкновенное открытие — его жена не только принимала его ласки, но и настойчиво требовала их. Ее тело изгибалось под ним, льнуло к его телу, а руки жадно прижимали его бедра, не отпуская и требуя продлить удовольствие.

Даже в тот вечер, когда она выпила немного больше вина и потрясла его вдруг выплеснувшейся наружу страстью, она не была такой ненасытной к его ласкам. И когда Рэннальф отодвинулся от нее и осторожно погладил ее плечо, потому что глаза Кэтрин были закрыты, и он испугался, что сделал ей больно, она, очнувшись, не стала стыдливо натягивать на себя сбившуюся простыню, но потянулась за его рукой и потерлась грудью о его бок.

Он боялся напугать ее слишком пристальным взглядом, которым ощупывал, изучая, ее тело. Кэтрин улыбнулась ему какой-то особенной, ободряющей улыбкой, от которой его плоть вновь начала бунтовать и требовать удовлетворения.

Но сейчас он не спешил. Он взял ее маленькую ручку, такую белую и нежную, поднес к губам и стал нежно целовать кончики пальцев, потом — ладонь, а когда его губы коснулись тыльной стороны запястья, из груди Кэтрин вырвался такой долгий вздох, что казалось, она стонет.

Рэннальф ощутил страшную жажду. Он хотел встать и разыскать кувшин с вином, но Кэтрин каким-то одновременно властным и нежным движением притянула его к себе.

Нет, это была уже другая женщина! Не испуганный затравленный зверек, свернувшийся калачиком на краю кровати, а настоящая, прекрасная в своей природной страсти зрелая женщина.

Как и ожидала Кэтрин, утро было серым и туманным от дождя. Они оба долго спали. На этот раз Кэтрин проснулась первая, ощущая тепло постели и набитого шерстью и пухом матраса. Она собрала волосы и осторожно вытащила их из-под руки Рэннальфа. Затем отдернула прикроватную штору, чтобы впустить немного света, и подняла голову.

Все, что она могла видеть, — это спутанные кудри, широкое в шрамах плечо и вздымающиеся бицепсы на одной руке. Кэтрин легла снова, сонная и счастливая, думая о том, что пора вставать. Рэннальф повернулся во сне, потянувшись к ней. Секундой позже он был разбужен ее сдавленным смешком и открыл глаза.

— Что случилось, Кэтрин?

— Твое бедное лицо! О, Рэннальф, я так расцарапала тебя!

Он улыбнулся.

— Могла бы и не говорить, я сам это чувствую. Что скажет дворня? Ты сделала меня посмешищем в глазах моих слуг. Однако и в этом есть некоторое утешение. Теперь я знаю, ты не отдашься насильнику.

— А до этого ты так не думал?

— Конечно же, я знал это и раньше, хотя ты выглядишь так, будто тебя может унести и порывом ветра. У меня есть предчувствие, Кэтрин, что ты покорно не уступишь ничему, если не захочешь этого сама.

Они весело болтали, радуясь теплу и пониманию, возродившемуся после ночи любви. Рэннальф нахмурился, осознав свои слова. В них было правды больше, чем насмешки. Кэтрин, чье чувство вины испарилось, рассмеялась, повернувшись, чтобы надеть рубашку.

— Тогда тебя еще больше должно радовать то, что я покорно уступаю тебе.

Рэннальф удержал жену. Ему хотелось признаться ей в любви, но он не знал, как это делается.

— Нет в жизни ничего, что могло бы доставить мне такое же удовольствие, — наконец несколько неуклюже сказал он.

Глаза Кэтрин наполнились слезами. Для Рэннальфа эти слова были равноценны страстному признанию.

— Благодарю тебя, милорд, — пробормотала она, — это самые сладкие слова, которые ты когда-либо мне говорил.

— Я не искусен в комплиментах, — оправдываясь, ответил Рэннальф.

Ему было неловко, он стыдился своих чувств. Кэтрин поняла это и, улыбаясь, поспешила на помощь.

— О, нет, совсем не так. С какой стороны посмотреть. Когда бы ты ни опрокидывал меня, я всегда знала, что ты удовлетворен, и когда бы ты ни называл меня идиоткой, я понимала, что ты необыкновенно мною доволен.

— Кэтрин, когда это я опрокидывал тебя? Мужчины наказывают таких нахальных жен.

— Да, я хорошо помню, ты мне уже говорил это, когда был дома в последний раз. Ты наказывал меня гораздо суровее, но я поняла, что все зависит от того, как смотреть на вещи. Будучи всего лишь женщиной, я достаточно глупа, чтобы воспринимать такое наказание просто как комплимент. В любом случае я не испытываю отвращения, когда оказываюсь наказанной за нахальное поведение.

Озадаченное лицо Рэннальфа ясно говорило, что он не помнил такого случая, но Кэтрин не собиралась ничего объяснять. Она выскользнула из-под ширмы в женские покои, куда ее муж вряд ли за ней последует, и почти столкнулась с Мэри, которая удерживала Ричарда. Не слыша голосов, мальчик послушно и тихо ждал пробуждения Рэннальфа, потому что понимал, что отец приехал издалека и устал. А сейчас он боролся и извивался в руках Мэри, желая вырваться из объятий сестры. Несколько мгновений спустя крик радости и громкое недовольное ворчание Рэннальфа возвестили о счастливой встрече. Прислушиваясь к пронзительному детскому голосу и низкому, наполненному любовью и радостью мужскому, Кэтрин всем сердцем захотелось помолиться, чтобы время остановилось для них в это счастливое мгновение.

Но ни время, ни жизнь нельзя остановить по желанию. Кэтрин с удивлением очнулась, когда обнаружила, что ждет уже несколько минут, а женщины еще не принесли воды для умывания. Резкий вопрос Мэри, пара оплеух, достаточно сильных для таких деликатных ручек, и служанки вернулись к своим обязанностям.

Повторение приказания для слуг было обычным делом, но Кэтрин удивилась гораздо больше, когда вернулась в спальню и обнаружила Рэннальфа еще в постели. Невероятно, чтобы Рэннальф лежал в постели после восхода солнца. Ричард спрашивал, а он отвечал на вопросы, но обычно это происходило, пока Рэннальф одевался. Потом он брал мальчика с собой для обхода замка, чтобы посмотреть, все ли в порядке, проверял рыцарей, посещал оружейную мастерскую, кузницу, конюшни, псарни. Это было прекрасным воспитанием для сына.

Необходимым требованием была преданность многочисленных слуг замка. За исключением случайных подарков, слугам не платили, их более легкая жизнь и более высокое положение по сравнению с полевыми работниками зависели от их работы. Должность каждого, будь то оружейник, палач или охотник, передавалась по наследству, слово одобрения от хозяина за хорошо выполненную работу или порицание и наказание за плохо сделанную были единственным побудительным мотивом.

Рэннальф распоряжался жизнью любого из слуг, но он не имел права сместить их с должности. При достаточно серьезных проступках он мог приказать убить или покалечить человека. Но, так как сын, племянник, кузен или дядя провинившегося наследовал эту должность, суровое и незаслуженное наказание было обоюдоострым оружием. Это был один из верных путей уничтожить свое влияние на слуг и нарушить безопасность в доме.

Однако еще хуже было вмешиваться в наследственные права слуг. Многие хозяева были жестокими и неразумными. Слуги принимали это как Божье наказание, посланное для испытаний. Обычно они все равно продолжали преданно трудиться, мечтая о скорейшей кончине хозяина. Если один хозяин дьявол, то следующий может быть святым, а сыновья или сыновья сыновей оценят их смирение и терпеливость. Если у них отнимали эту надежду, канва их жизни рвалась и все их старания становились напрасными.