Меч и лебедь - Джеллис Роберта - Страница 30

— Но…

— Подожди, Саймон, — предостерегающим жестом остановил Рэннальф графа Нортхемптона. — Я понимаю, что такое войско обойдется очень дорого, потому что не в состоянии себя обеспечить. Но есть и положительная сторона. Наши вассалы будут далеки от посягательств Юстаса. Молодые люди сильны и полны желания сражаться, они будут драться из одной любви к войне. Кто-то завоюет земли во Франции, кто-то погибнет. Главное, мы избавим от них страну. Вы знаете, они для нас хуже чумы. Девять из десяти младших сыновей подберут весь мусор с земли вокруг и станут грабить соседей.

— Конечно, это предложение заслуживает большого внимания. Пусть лучше грабят Францию, чем Англию, — согласился Лестер. — Наконец ты говоришь дело, Рэннальф. Это прекрасный ответ. Но почему ты не можешь ехать во Францию?

Рэннальф покраснел.

— Если хочешь насмехаться, Роберт, пожалуйста. Ты ведь хорошо знаешь, что Юстас наотрез отказался от моего сопровождения.

— Хорошо знаю, но ты так ревностно заботишься о его благополучии. А ведь он открыто назвал тебя предателем на собрании.

Рэннальф заскрежетал зубами.

— Я не стану клятвопреступником и не подниму руку на наследника своего сеньора, пусть даже такого неблагодарного.

— Милорды!

Этот возглас заставил всех повернуть головы — голос юного пажа дрожал от слез; перепачканное пылью лицо выражало боль и муку.

— Королева умерла!

Глава 8

— Боже!!! — одновременно выдохнули Уорвик и Нортхемптон.

— Как скоро! Мы погибли! — закричал Лестер. Лицо Рэннальфа стало серым.

— Как она умерла?

Паж, совсем еще мальчик, вытер слезы.

— Она сказала, что устала и поедет отдохнуть в Гедингем. Когда мы приехали туда, все увидели, что ей нездоровится, но она не созналась и не послала за королем. И вот двадцать восьмого или двадцать девятого апреля она уже не могла скрывать свою болезнь и послала за священником. Ее духовный отец успел вовремя, и она умерла в мире и покое, но король опоздал и очень переживает.

Посланца отправили подкрепиться и отдохнуть, а четверо мужчин остались, молча глядя друг на друга.

Теперь продолжать спор было бесполезно. Любой план требовал коренного изменения. Какое-то время они еще говорили, хваля королеву и оплакивая потерю, но каждый хотел уединиться, чтобы обдумать новости и решить, как поступить. Лестер ушел первым, сказав, что должен написать жене. Нортхемптон с облегчением ухватился за это объяснение и тоже ушел. За ним последовал сэр Уорвик, оставив Рэннальфа с Кэтрин.

Рэннальф не смотрел на жену, но ощущал ее присутствие. В голове все смешалось. Кэтрин сидела молча, устремив на него свои прекрасные глаза. Он вдруг испугался этой женщины, симпатизирующей мятежникам, которая так завладела его помыслами, что он не может думать ни о чем другом.

— Рэннальф! Что значат слова лорда Лестера «мы погибли»? Почему вы так расстроены? Ведь пока король жив. Я не собираюсь вмешиваться в ваши дела, милорд. Ты знаешь, я никогда ни о чем тебя не спрашивала и не жаловалась на то, как ты управляешь моими вассалами. Но я хочу понять, что происходит.

— Твоими вассалами, да… — Днем раньше Рэннальф взорвался бы, но теперь промолчал. Зная теперь, как она может влиять на мужчин, он лишь сказал тихо:

— Они — мои вассалы… пока я жив, и все! Не забывай об этом!

Кэтрин опустила глаза и покраснела, не желая новой ссоры. Рэннальф слишком хорошо помнил, что она сказала прошлой ночью. Если она снова охладеет к нему… Нужно говорить о королеве. Это отвлечет ее.

— Смерть королевы… — Рэннальф остановился и взглянул на толпу слуг и вассалов в зале. Они разговаривали, но все слышали. То, что он собирался сказать Кэтрин, лучше рассказать наедине. Служанкам наверху не надо напоминать дважды, чтобы они удалились, они уходят, прежде чем хозяин начнет говорить. Дверь была полуоткрыта, кто-то просил разрешения войти. — Войдите!

Белокурый юноша осторожно приоткрыл дверь.

— Мне жаль беспокоить тебя, отец, но мне нужно поговорить с тобой.

— Что случилось, Джеффри? — Он увидел, что его старший сын вопросительно указал на Кэтрин. — Говори. Пусть тебя не беспокоит присутствие леди Кэтрин.

— Могу я присесть?

— Садись, — Рэннальф понял, что разговор будет долгим. — В какую беду ты попал на этот раз?

— Я очень беспокоюсь.

— О чем? Это женщина или деньги? Отвечай!

— Ни то, ни другое. — Серьезные голубые глаза смело смотрели в серые глаза Рэннальфа. — Я не знаю никого, кроме тебя, кто мог бы мне сказать правду. Я пришел, чтобы ты ответил на мои вопросы. Почему я должен ненавидеть Генриха Анжуйского?

Рэннальф нахмурился.

— Кто тебе сказал такое? Я, что ли?

— Ты никогда не говорил мне, чтобы я ненавидел кого-либо. Однако говорят, что ты ненавидишь его. Я и сам понимаю, что ты против него. Почему?

— Я не ненавижу его как человека, — медленно ответил Рэннальф, — но я нахожусь в оппозиции к нему по двум причинам. Первая тебе известна: я присягнул Стефану Блуасскому. Генрих собирается отнять у него трон, и я должен воспрепятствовать этому. Другую причину объяснить труднее, так как это касается формы управления страной. Бароны должны иметь возможность решать важные вопросы. Дедушка Генриха полагал, что все должен решать один король. Мнение Генриха совпадает с мнением дедушки, а я не хочу, чтобы такой человек стал королем.

— Но, папа, разве человек в одиночку может решить такие вопросы? Первый Генрих сосредоточил всю власть в своих руках. А этот Генрих, став королем в стране, где бароны очень могущественны, не сможет сделать то же самое. Имеет ли право кто-нибудь решать, кто будет королем? Разве это право не принадлежит Богу? Может быть, Генрих на верном пути?

— Что это значит, сын?! — взорвался Рэннальф. — Ты хочешь сказать, что желаешь поступать не по моим правилам? Ты действительно веришь, что Анжуец достоин быть королем? Или боишься за свое наследство?

Юноша подпрыгнул, как будто его ударили.

— Нет, отец! — Он встал перед Рэннальфом на колени. — Ты знаешь, я не это имел в виду. Я последую за тобой, даже если у тебя не будет ни земель, ни дома, даже если я буду считать, что ты не прав.

Рэннальф рассеянно потрепал сына по голове.

— Только Бог всегда прав,. Все люди ошибаются. Я не могу дать тебе ответа, так как не уверен, что ответ существует. Конечно, время, в которое мы живем, не самое лучшее. Во времена Генриха I был хоть какой-то мир. Возможно, такой мир лучше сегодняшней смуты. Король — всего лишь человек, он тоже может ошибаться. Мой дорогой сын, прекрасно, что ты задумываешься над этими вопросами.

— Отец, скажи, что мне делать?

Рэннальфу почудился детский крик — обращение к всезнающему отцу, и он отозвался на этот крик. Он помнил, как держал Джеффри на руках, как учил ездить верхом и обращаться с мечом, как отвечал на его вопросы о добре и зле. Желание дать немедленный ответ, защитить своего ребенка от боли было таким сильным, что глаза Рэннальфа наполнились слезами.

— Я не могу ничего ответить тебе. Боже мой, я не знаю, что мне самому думать! Могу лишь сказать тебе, как поступить, потому что я дал клятву Стефану перед Богом и должен ее выполнить. Для меня нет другого пути. Пока Стефан жив, я буду ему предан.

Джеффри поднял голову, его глаза сияли, в них были обожание и благодарность.

— Мне этого достаточно, отец. Так и должно быть. раз ты дал обет чести. Могу я еще спросить?

— Можешь спрашивать обо всем.

— Почему Юстас ненавидит тебя? Это шептали за моей спиной. Граф Лестер громко говорил об этом сегодня, он сказал, что Юстас обвиняет тебя в измене. Это, конечно, ложь, но почему он порочит тебя?

— Причина кроется в том, что он обвиняет меня за поражение при Дурели и Девайзесе. Тебя это беспокоит, Джеффри?

— Нет. Я разобрался с теми, кто осмеливался говорить в моем присутствии. — Его голубые глаза были ясными и доверчивыми. — Это не имеет значения, отец. Иногда даже лень сражаться с теми, кто обвиняет тебя.