Коварный заговор - Джеллис Роберта - Страница 19

— Именно так, — ответила Элинор. — Папа по-прежнему любит нас всех, но ему больше не нужно мое тело, Джоанна, а он не такой человек, чтобы упорно хранить то, что ему не нужно, только за тем, чтобы кто-то другой не воспользовался. Папу мое замужество не будет волновать. Его волнует только, чтобы не забыли о нем, а я никогда не забуду и никогда не перестану любить его.

Ответ вроде бы удовлетворил Джоанну, и она уже наклонилась вперед, чтобы слезть со стула. Но тут внезапно нахмурилась. Очевидно, в ее голову пришла еще одна мысль.

— Но тогда как же быть с Иэном? Если ты любишь папу и выходишь замуж за Иэна — разве ты не потеряешь целомудрие, став его женой, но не боясь его расстроить.

— А кто сказал, что я не люблю Иэна, Джоанна? — с ударением произнесла Элинор. — Знаешь ли, очень возможно любить нескольких людей одновременно. Я люблю тебя. Разве это означает, что в моем сердце нет места для Адама, ведь он тоже мой ребенок. Почему я не могу также любить и Иэна, продолжая любить твоего папу? А если я люблю Иэна, то ничего такого не сделаю, что расстроило бы его. Уверяю тебя, я буду такой же целомудренной женой для Иэна, какой была для твоего отца.

На этот раз Джоанна уже спрыгнула на пол, прежде чем вспомнила еще один вопрос:

— Джеффри заболел, мама?

Элинор не вздохнула с облегчением, но произнесла про себя благодарственную молитву. Какой долгий путь ей с Иэном придется пройти, пока в душе этого ребенка не воцарится покой.

— Нет, — начала она, и тут ей пришло в голову, что упоминание имени Джеффри может сослужить хорошую службу. Она притянула Джоанну к себе поближе, чтобы иметь возможность говорить тихонько, не боясь, что их могут услышать служанки. — Ты спросила меня, почему необходимо быть целомудренной. Джеффри — хороший пример. Его мама не была целомудренной и не была женой его папы — я не знаю почему, так что не спрашивай меня об этом. Конечно, это совсем не вина Джеффри, но многие жестокие и глупые люди издеваются над ним за это и называют его ублюдком, словно он виноват в своем рождении. Джеффри не заболел. Он просто испугался, что, раз он перестает быть гостем и остается жить в нашем доме, ты, Адам и я можем быть недобры к нему. Если ты не будешь целомудренной, у тебя может появиться ребенок, и этот ребенок будет страдать из-за того, что ты сделала. Это, конечно, несправедливо.

— Почему же его мама и папа не защищают его? — спросила Джоанна, пренебрегая вопросом целомудрия ради более интересной темы.

— Его мама умерла. А папа очень любит его, но не в состоянии защитить Джеффри от всего мира. Он не может постоянно держать Джеффри при себе. Ты же знаешь, что и Адам через несколько лет уйдет в другой дом на воспитание. Мы с Иэном постараемся найти людей, которые будут любить его и будут добры к нему, но ошибки возможны. Кто-то оказался очень недобр с Джеффри до того, как он попал под опеку Иэна. Ты не можешь представить себе, как ему было тяжело! Поэтому так же, как ты не должна трогать раны на спине Иэна, ты не должна называть Джеффри байстрюком или ублюдком даже в гневе. — Элинор улыбнулась. — Называй вошью, или слабоумным червяком, или придурком, если очень захочется, но не теми словами.

— Приличные дамы не употребляют таких слов, — торжественно заявила Джоанна.

— Что ж, я никогда и не говорила, что ты приличная дама — я только пытаюсь сделать тебя такой, — едко ответила мать. — И если учесть ссору с Адамом, прямо в этой комнате, которую я нечаянно подслушала, я не слишком преуспела в своих попытках, — поддразнила она дочку и улыбнулась, когда Джоанна начала горячо возражать, почему это братьям, особенно младшим, дозволено использовать слова, которые не годятся для приличной дамы.

— Не будем об этом сейчас, — оборвала ее Элинор. — Мы и так потратили много времени на болтовню.

Но даже выслушивать лекции было лучше, чем вязать.

— Но, мама… — завела опять Джоанна.

— На свадьбе мы должны выглядеть красивыми и богато одетыми, — искушающе остановила ее Элинор, — и новая одежда должна быть самой лучшей, чтобы мы не опозорились перед гостями. Что бы лучше тебе подошло, как ты думаешь? Давай пересмотрим сундуки.

Когда слуга доложил Элинор, что отряд, отправившийся на поимку разбойников, вернулся, она отложила иголку и подошла к окну, выходившему во внутренний двор замка. Она сняла с окна шкуру, которая хоть немного защищала от холода, и увидела, как Иэн нежно будит Адама, который потягивался и зевал у него на руках. Элинор покачала головой, увидев на плече Иэна его щит, но понимала, что ей нечего возразить. Объяснение было очевидным. Они отсутствовали слишком долго, Адам устал, а Иэн не мог уязвить гордость мальчика, передав щит кому-то другому.

К ней вернулся страх. В замке Иэна ждал гонец от графа Солсбери, а сцена во дворе лишь усиливала беспокойство. Веселые голоса и смех солдат показывали, что они рады молодому хозяину. Когда они выезжали с Бьорном, то возвращались угрюмые, разочарованные повторяющимися неудачами рейдов. Даже Бьорн выглядел приободрившимся. Его походка пружинила, словно он сбросил с себя огромный груз. Оуэн, гораздо более подходящий компаньон для ее сына, нежели огрубевшие солдаты, проводил сонного Адама в дом. Элинор почувствовала глубокую признательность Иэну и уже не хотела потерять его.

Иэн вошел в зал вслед за Оуэном и пошатывающимся Адамом. Шел он легко, несмотря на тяжесть снаряжения. Щита на нем уже не было, отметила Элинор и, обратившись к Джоанне, велела ей отвести брата в женскую половину и проследить, чтобы его хорошенько вымыли. Джеффри, игравший с Джоанной в шахматы, вскочил на ноги. Элинор приказала ему привести посланца графа Солсбери к своему господину.

— Он сказал, откуда приехал? — спросил Иэн.

— Из Франции.

— Черт! Значит, Солсбери еще не вернулся, и это как-то связано с королем. — Для дальнейших догадок времени не оставалось, так как в этот момент вернулся Джеффри с гонцом. Иэн взял письмо, которое тот протянул ему. — Это моя нареченная жена, Элинор, — сказал он посланцу. — То, что тебе велено передать, можешь говорить при ней.

— Никакого устного послания нет, милорд.

Иэн опустил глаза на письмо и тихонько простонал.

— Собственноручное, — сказал он Элинор, жестом отпустив гонца.

— Значит, новости плохие?

— Да, похоже, — ответил Иэн с угрюмой улыбкой, — но хуже всего то, что я могу и не узнать, о чем в нем говорится. Я уже говорил тебе, что Солсбери не похож на других анжуйцев. Что бы о них ни говорили, в школярстве они все чувствуют себя, как рыба в воде. Все без исключения, даже дочери, пишут прекрасным почерком. — Он взломал печать, развернул письмо и, покачав головой, протянул свиток Элинор. — Солсбери же, спаси и сохрани его Господь, единственный из сыновей Генриха, который, кажется, абсолютно не способен к чистописанию.

Несмотря на беспокойство, Элинор не смогла не рассмеяться, просмотрев страницу. Судя по всему, Иэн скорее даже преуменьшал, чем преувеличивал. Слова перемежались чернильными кляксами и брызгами, располагаясь на бумаге под всевозможными углами. Порой было невозможно определить, принадлежит слово верхней или нижней строчке. В некоторых местах слова вообще не образовывали строчек, задираясь вверх или загибаясь по кругу у полей листа. Эли-нор не могла понять, то ли Солсбери не умел чинить перья, то ли он просто вырвал перо из хвоста незадачливой птицы и использовал его в натуральном виде. Толстые линии сливались — буквы «а», «о», «е» и «с» отличить друг от друга было просто невозможно, так же как «н», «м», «и», «п». Иэн нахмурился:

— По правде говоря, я не нахожу это забавным. Чтобы расшифровать все это, понадобится несколько часов, а нам после обеда следует отправляться снова, если мы хотим поймать грабителей. Однако я должен знать, что он сообщает.

— Если ты доверишься мне, — предложила Элинор, — я составлю тебе аккуратную копию.

— Ну конечно! — обрадовался Иэн и щелкнул пальцами. — Какой же я осел! Я же знаю, что ты умеешь читать и писать — я сам видел тебя за составлением счетов, — но это такое неподходящее для женщины занятие, что у меня совершенно выскочило из головы. Но ты уверена, что сумеешь справиться с этим? Книга или письмо, написанные писарем, — это совсем другое дело…