Мама поневоле (СИ) - Доронина Слава - Страница 2

Телефон выпал у меня из рук, а в голове сильно зашумело, словно я оказалась в бушующем море в шторм. По спине покатился холодный пот, и я упала в обморок. Когда пришла в себя от жуткой боли в животе, а мысли прояснились, то я ощутила, как по моим ногам течет что-то теплое. Я просунула руку между ног, подняла ее к лицу и увидела кровь... 

Все последующие события происходили со мной, словно я находилась в бреду. Как-то дотянувшись до телефона, я позвонила в клинику, в которой наблюдали мою беременность, и постоянно молилась о том, чтобы с ребенком все оказалось хорошо. Страх за нашу жизнь с малышкой опоясал меня стальными жгутами, боль внизу живота помогала оставаться в сознании, пока в голове то и дело всплывали слова следователя. Но может быть, он ошибся, а Гончаровы живы? Ведь они так ждали эту девочку. Даже имя ей придумали, хотя мне оно совершенно не нравилось. Как они могли умереть, не дождавшись ее рождения? 

– Миланочка, держись… – шептала я, пока меня везли на скорой помощи в клинику. 

Тело трясло как в лихорадке, сознание путалось, и меня сильно тошнило.

– Сильная кровопотеря, сердцебиение плода слабое… Не довезем, – это последнее, что я услышала и провалилась в черную темноту.

2. Ксения          

Открыв глаза, я увидела белый потолок, чувствуя во рту сильную сухость. В голове стоял плотный туман, из которого я никак не могла выбраться. Я лежала, прислушиваясь к собственным ощущениям и по крупицам пыталась воспроизвести все, что со мной случилось накануне, восстанавливая ход событий. Вспомнила, как позвонила Гончаровым, а затем упала в обморок, узнав об их гибели, затем была скорая помощь и преждевременные роды...

Я схватилась руками за живот, но его не было на месте, словно я и беременной не была. А была ли вообще? Нет, точно была! Только где моя девочка? Что с ребенком? Я попыталась привстать, но у меня все закружилось перед глазами в хаотичном беспорядке. Потянувшись руками к кнопке вызова медсестры, которая находилась над кроватью, я нажала на нее. Такое сильное, удушающее чувство страха перед неизвестностью я переживала полтора года назад, когда надеялась, что Андрей на самом деле жив и его ещё можно было спасти.

 – Колесникова? Очнулась? – в палате показалась медсестра, она подошла ко мне и поглядела на приборы. – Нет-нет, не вставай! Ты сейчас в реанимации, потеряла много крови, еле довезли, – произнесла она твердым голосом без каких-либо эмоций.

– Девочка... Что с ребенком? Она жива?  Вы дозвонились до родителей? – прохрипела я.

Мой голос походил на карканье вороны, мне жутко хотелось пить.

– Так, лежи, сказала! – строго повторила она. – Сейчас сделаю укол, тебе нужно отдыхать и набираться сил.

Она будто со стеной разговаривала или с неживым человеком. Медсестра мне даже в глаза не смотрела и на автомате выполняла все действия. 

– Прошу, скажите, что с девочкой! Умоляю!

Из моей груди вылетел сдавленный хрип. 

– Жива она, но состояние тяжелое. Больше ничего не знаю. Это тебе лучше у врача потом спросить, – она опустила голову и наконец-то удостоила меня равнодушным взглядом. 

Главное, что жива! Я надеялась, что и Гончаровы были живы, а следователь ошибся. 

– А вот Гончаровы, родители девочки, погибли... – вдруг печально заговорила она. – Забирать и выхаживать ее некому. Ты пока в отключке была, приезжала сестра биологической матери и подписала отказ от ребенка. Жаль мне тебя, но считаю, что тебе повезло – с того света вытащили, матку врачи сохранили, вон, даже денег, слышала, на восстановление получишь немного. А ведь могли и не выплачивать ничего… Так что, давай, не нервничай, оклемаешься, и домой отпустим. 

– Что? Что значит подписала отказ? Так получается, что Гончаровы действительно погибли? – тихо спросила я, испытывая мучительный страх за судьбу девочки. 

– Радуйся, что обе выжили. Поступила ты в ужасном состоянии, но у нас здесь прекрасные специалисты, – сказала женщина с неким воодушевлением, но радости в ее голосе не было ни грамма. 

Все ее слова звучали, как приговор. А в случае с Миланочкой, так и вовсе смертный... На мои глаза навернулись слезы, а тело забило крупной дрожью. Я была близка к истерике. Я так ждала эту девочку, так надеялась, что у нее все будет хорошо, и я передам ее надежной и благополучной семье, что она вырастет и будет счастлива... 

– Эй, ты чего? Ну-ка, соберись... – женщина продолжила мне что-то говорить, но только я ничего не слышала.

По моим щекам текли слезы, а в груди было так больно, что я не могла дышать. Но, наверное, медсестра вколола мне снотворное, потому что спустя несколько минут я почувствовала, как веки налились свинцовой тяжестью. Я не стала сопротивляться действию лекарства, прикрыла глаза и провалилась в беспокойный сон. Но даже в нем меня не отпускали мысли о ребенке и его дальнейшей судьбе. Разве такое возможно, что у крохи было столько ждущих ее людей, а теперь в один миг ее все оставили и бросили одну на произвол судьбы? Считай, я своими же руками загубила ей всю жизнь… А если бы я доходила до срока, то ничего бы этого не случилось! Это я приложила ко всему этому руку, и из-за меня от девочки все отказались... 

Когда я пришла в себя в следующий раз, то уже не стала звать медсестру, попыталась подняться с кровати сама, отключила себя от многочисленных проводов и направилась в детское отделение. Перед глазами летали черные мушки, меня сильно штормило, но я хотела увидеть девочку – маленькую крошку, которая осталась совершенно одна. Подсознательно я уже думала о том, что не смогу ее оставить и взять такой грех на душу, отправив ее в детдом. Я понимала, что у меня нет денег на ее содержание, особенно, если девочка окажется больна, но разве можно было так поступить с беззащитным существом?

– Ты куда? Здесь детская реанимация, сюда нельзя посторонним! – остановил меня голос проходящей мимо медсестры. 

– Я к дочери, я родила ее несколько дней назад. Меня зовут Ксения... Ксения Колесникова... – слабо проговорила я, держась за живот.

Шов тянуло и мне было больно даже стоять, не говоря уже о том, чтобы двигаться.

– Ах, ты к отказнице? Суррогатная мать? – догадалась она. – Пойдем, покажу тебе ребенка. Девочка подключена к аппарату искусственного дыхания. У нее гипоплазия легких, необходима операция… Но это тебе лучше с врачом поговорить.

– Почему это произошло? Ведь она была совершенно здорова, ни одно УЗИ не показало никаких отклонений... – вымученным голосом спросила я. 

– Ты только себя не кори, бывает, что и абсолютно здоровые мамы в срок рожают инвалидов, хотя ни одно УЗИ и анализ не выявили патологий. А ты, я слышала, с такой кровопотерей приехала, удивительно, как еще сама выжила.

Я слегка пошатнулась, вспомнив, что вставать мне еще не разрешали, да и сил как таковых не было совершать подвиги, но желание увидеть малышку было сильнее и пересилило мою боль. 

Мы подошли к кювезу, и я увидела детское тельце, обмотанное многочисленными проводками. Девочка была подключена к аппарату искусственного дыхания и не подавала признаков жизни. Она лежала такая беззащитная и красивая, такая хрупкая, что я только сильнее утвердилась в своем намерении не оставлять ее. Просто не смогу с ней так поступить. Она изначально была моя, несмотря на то, что кровь в ней текла не моя, но я была ее самым главным человеком все это время; гладила живот и разговаривала с ней, звонила по вечерам Максу и рассказывала ему, как провела день. Мы были с ней вместе с самого начала, и сейчас я просто не имела права оставлять ее, больную или здоровую – это совершенно не имело никакого значения. 

– А что… что, если я ее заберу? – спросила я, ласково погладив прозрачное стекло, мечтая прикоснуться к своей девочке. 

3. Ксения 

– Ну и зачем она тебе? – я повернула голову в сторону женщины и гневно посмотрела в ее лицо.

– Просто поразительно, что именно вы говорите мне эти вещи! Я понимаю, вы каждый день детей видите, как они появляются на свет, и для вас это обычные вещи, но я бы не хотела, чтобы моей дочери, – кивнула в сторону кювеза, в котором лежало крошечное тельце, – попалась такая нянечка, – мое сердце лихорадочно стучало в груди.