Кристалл силы: дьявольская любовь (СИ) - Смертная Елена - Страница 44

— Да перестань уже ёрзать! — прикрикнул он на неё.

— Отпусти меня! Я точно не стану одной из тех девиц, что видят в тебе Аполлона, а потом смотрят, как через пару дней ты уже «становишься джентльменом» с другой! — Ева звучала всё также обиженно.

В какой-то момент она чудом высвободила руки. Конечно, это ей бы не помогло, вот только кристалл, который девушка выпустила из ладошки, резко засиял почти ослепляющим светом. Мерриман успела лишь зажмуриться, а вот дьявол с полнотой ощутил, как между ним и пленницей его объятий разгорается пламя. К сожалению, в буквальном смысле. Голубой неестественный огонь вспыхнул в ту же секунду, как кристалл перестала сдерживать ручка его хозяйки. Он выплеснул заряд силы прямо в грудь мужчины, на уровне которой находился. Огонь никак не вредил Еве, но одежда дьявола моментально загорелась, а за ней он буквально ощутил запах тлеющей плоти. Осознание боли пришло не сразу, ведь для дьявола получать какой-либо вред от огня было чем-то совершенно противоестественным. Но это было что-то больше, чем пламя. Оно будто бы не жгло его, а пыталось проесть дыру, чтобы добраться до самого сердца и испепелить то, если будет нужно.

Райнхард тихо зарычал, отпуская Еву. Как только девушка смогла отпрянуть назад, пламя тут же стихло и исчезло. Вот только ожог на мужской груди остался и продолжал неестественно ныть.

Наследница. распахнула глаза, как только свет перестал слепить её. Она с испугом уставилась на дьявола, видя его огромный, почти черный ожог на обнаженной из-за сгоревшей рубашки груди. Пространство вокруг теперь освещал кристалл. Он продолжал нервно прерывисто подсвечиваться, как мигающая лампочка, что вот-вот выйдет из строя.

— Что это было? — с волнением произнесла Мерриман, кидаясь обратно к мужчине. — Это я сделала?

Она потянулась пальцами к ожогу, но, конечно же, не решилась дотронуться.

— Не бери в голову. — с болезненной хрипотой ответил Райнхард. — Просто Слезе Авеля не очень нравится всё происходящее. Это нормально.

— Нормально?! Да у тебя же вся грудь! — она просто растерянно показала руками на огромный ожог.

— Заживет. Минут через пять всё будет в норме.

Ева безвольно села на брошенное на землю пальто, опуская руки и не находя слов.

— Давай… давай я попробую залечить его?

— Глупая что ли? — дьявол усмехнулся. — Попробуешь излечить силой кристалла то, что он сам же и сделал?

— Эта штука — кусок камня. Он не имеет права делать что-то подобное без моего на то разрешения. А я бы никогда… никогда бы такого не сделала!

— Я знаю. — голос Райнхарда стал ровнее. — Он просто защищает тебя.

— От кого? От тебя? — с непониманием возмутилась Ева. — Да если бы не ты, меня бы давно убили в мой же день рождения или изнасиловали на его празднестве. Ты вообще единственное, что случилось со мной хорошего, после появления этой штуки.

Девушка была на взводе. Она хотела исправить произошедшее, но не могла. Это чувство бессилия даже перед собственной силой, которой ей нужно было управлять, злило её. Даже камень решал что-то за неё! Она больше не плакала и не опускала руки, вместо всех этих чувств в душе зародился обжигающий гнев.

Смотря на неё, такую разозленную, хмурую, источающие эмоции, Райнхард вдруг вспомнил, что обычно Ева испытывает такую бурю негативных решительных чувств, лишь когда дорогим ей людям причиняют боль. Дьявол невольно усмехнулся. Неожиданно он коснулся руки девушки, уверенно сжимая ту в своей широкой ладони. Кристалл моментально загорелся сильнее. Поверх сомкнутых рук вновь появилось голубое пламя, что начало пожирать кожу дьявола, и лишь слегка щекотать ладонь Мерриман. Райнхард с пронзительной решительностью смотрел теперь на наследницу, а она же подняла на него глаза полные испуга.

— Что ты делаешь? Тебе же больно!

Ева нервно со всей силы задергала рукой, пытаясь высвободить ту, понимая, что кристалл реагирует так на соприкосновения дьявола с ней. Однако ничего не выходило, Райнхард держал её крепко, несмотря на то, что пламя жгло кожу и отдавалось неестественной болью.

— Ты хочешь узнать, что я чувствую к тебе? — с ухмылкой на губах заговорил он громко, освещаемый голубым свечением огня.

— Хватит, Райнхард, отпусти меня, и он перестанет жечь!

Ева схватилась за кристалл второй рукой, почти озлобленно сжимая его в ладони. Она начала дергать тот вниз, чтобы сорвать, но нить не поддавалась. Тогда она попробовала потянуть его вверх, чтобы снять через голову и выбросить, но амулет вдруг показался неподъемно тяжелым. Её прикосновение к Слезе лишь наполовину потушил уже разгоревшийся магический огонь. Девушке ничего не оставалось, как пытаться вырваться и перестать быть связующим звеном двух сил, в эту секунду презирающих друг друга.

— Я хочу иметь возможность защищать тебя от всей мерзости всех трех миров целую чёртову вечность. — Райнхард говорил чётко, дерзко смотря прямо в глаза Еве. Его брови лишь изредка подрагивали от боли, а губы иногда сжимались, но он продолжал говорить, снова натягивая улыбку.

— Я хотел бы убить каждого мерзавца, который попробует прикоснуться к тебе. И переломать руки любому, кто просто об этом подумает.

— Райнхард, пожалуйста, хватит. Тебе же больно. — умоляла его Ева, не прекращая дергать руку.

— Каждый раз, когда я вижу тебя, когда ты говоришь со мной, у меня появляется чувство, что моя душа еще не прогнила насквозь, а сердце не окаменело окончательно. Ведь когда я смотрю на тебя, такую глупую, наивную, почти беззащитную дурочку, внутри у меня появляется что-то хорошее, что-то светлое. Даже моя давно мертвая совесть рядом с тобой проявляет признаки жизни.

— Пожалуйста! — на глазах у девушки выступили слезы, когда она в очередной раз посмотрела на горящую руку дьявола.

Его кожа не усеивалась волдырями, она просто чернела, покрывалась гарью, как будто в любой момент может обратиться в прах.

— Конечно, иногда ты невероятно меня раздражаешь! — он зарычал стиснув зубы, делая вид, что демонстрирует это самое раздражение, а не боль, но всё было ясно. — Эта твоя неоправданная доброта, она просто выбешивает меня до желания запереть тебя где-нибудь и никогда вообще не выпускать в этот мир!

Он говорил громко, быстро, чётко. Иногда нервно сглатывал и говорил снова. Его ноздри напряженно раздувались от очередного потока боли. Она была неестественной. Ничего подобного не испытываешь, когда просто горишь. Дьявол не знал, какого это — чувствовать жар огня, но зато его неоднократно пытались резать, рубить, протыкать — да что угодно. И эта дрянь не была сравнима даже с ощущением, когда в тебя вгоняют десятки лезвий сразу.

— Но каждый раз, когда я прикасаюсь к тебе, мне хочется растворить тебя в себе. Засунуть куда-нибудь под ребра, чтобы ты была только моей, и никакая дрянь не смела тебя испортить. Чтобы ты отогревала моё давно потерянное сердце, которое подает хоть какие-то признаки жизни, только когда ты рядом со мной.

На последнем слове Райнхард с резким рыком боли отпустил руку девушки. Ева тут же невольно отползла назад, игнорируя то, что под ней уже была мокрая холодная земля. Она смотрела на обугленную, почерневшую руку дьявола и была безмолвна. По щекам её текли слезы, губы были разомкнуты в немом восклицании. Кажется, она почти не дышала.

Мужчина болезненно поморщился, глубоко вдыхая и сбивчиво выдыхая. Его обгоревшая рука дрожала на весу. Он едва пошевелил пальцами, и звучно задышал носом от боли. Впрочем, конечность его слушалась, а значит, должна исцелиться.

— Примерно это я и чувствую к тебе, Ева Мерриман. — он издал несколько сбивчивых смешков, — Ты — мой столь желанный запретный плод.

Райнхард не знал, говорил ли он все эти слова искренне. Ему бы очень хотелось, чтобы они оказались ложью во благо его задумки. Всего лишь исполнением женского каприза в красивой, даже просто огненной упаковке. Однако все эти фразы не крутились у него в голове, как хорошо продуманная утонченная ложь. Напротив, они возникали абсолютно спонтанно, легко, без долгих раздумий. Наверное, смертные описали бы это как «шли из сердца», но дьявол всё еще был уверен, что этот его орган способен лишь гонять кровь по телу и для разных духовных дел оставался непригоден. Впрочем, мужчина до последнего лучше будет обманывать себя, считая, что все его чувства — лишь хорошо продуманный обман, нежели честно признается, что умудрился влюбиться в смертную.