Русский Робинзон - Сибиряков Николай - Страница 19

— Так-то оно так. Да что толку в цветах-то?

— Только грубые животные наслаждаются одною пищей, а человек, Василий, получил способность высших наслаждений. Ведь тебе приятно слышать хорошо спетую песню, полюбоваться зеленью луга, золотистыми колосьями хлеба, прекрасной картиной природы. Представь же себе, что сюда может забрести такой же странник, как и мы с тобой. Какова будет его радость, когда он найдет здесь превосходные цветы, ягодные кусты и плодовые деревья; он невольно ободрится, найдя в этой пустыне следы человека просвещенного.

— Сергей Петрович, позвольте и мне помогать вам сажать семена, — расчувствовался Василий.

Обладая необыкновенной силой и ловкостью, Лисицын с помощью Петруши легко управился с полевыми работами. Теперь у него было время на ловлю рыбы и добывание дичи. Рыбу он ловил вершами, ставя их в мелких проливах между островками Архипе лажного озера, а дичь добывал особенным образом. Архипелажное озеро изобиловало птицами, особенно стаями гусей и уток, но, напуганные охотниками, они держались далеко от берега, поэтому стрелять стало трудно. Изобретательный ум Лисицына вскоре нашел способ победить это неудобство. Однажды утром он предложил Василию поохотиться с ним на озере. Василий был порядочный стрелок и из-за слабости ног любил охоту на лодке, для него неутомительную. Утро было серенькое, туманное, благоприятное для стрелков. Они захватили достаточно пороху и дроби и отправились в бухту. Лисицын помогал Василию идти.

— Где же лодка? — спросил Василий, подойдя к воде.

— Ты ее не видишь? — засмеялся Лисицын.

— Знать, ветром унесло…

— А что это зеленеет у берега близ старой лиственницы?

— Мужжевеловый куст… С нами крестная сила! Как это он на воду попал?

— Это и есть наша лодка. Ежели ты ошибся, то неразумная птица и подавно дастся в обман. Видишь, я прикрепил к бокам лодки сплошную массу можжевеловых ветвей, за которыми ни сверху, ни с боков не видно, что делается в лодке. Мы же, осторожно раздвигая ветви, можем видеть все, что происходит на озере. Весла так привязаны к шканцам, что совсем погружены в воду и можно работать ими, не производя ни малейшего шума. Птицы примут нас за островок и подпустят близко. Теперь ты меня понял?

— Как не понять, штука и хитра и проста. А ведь вот мне же не пришло в голову такого пустого дела.

Охотники весело сели в лодку и поплыли в Архипелажное озеро.

— Дивлюсь я, Сергей Петрович, почему это наш остров оприч всех других островов один так высоко над водою выскочил? — спросил Василий.

— Как это случилось, один Бог знает. Но вода и подземный огонь беспрестанно изменяют поверхность Земли и творят поистине чудеса. Я полагаю, что в незапамятные времена, когда еще Алмазная река не прорыла себе путь в каменной горе, там, где теперь пороги, вся масса воды бросилась в эту сторону, прорыла и затопила долину теперешнего Архипелажного озера. Так возвышенные места и холмы образовали множество островов и островков. Там, где теперь пролив, соединяющий оба озера, находилась плотная каменная гора, удержавшая напор воды, тогда река, не имея выхода, проложила теперешнее русло. Спустя, может, тысячи лет от сильного землетрясения часть земли, составляющая Приют, поднялась вверх, а окружающая местность опустилась, от той же причины треснула гора, ограничивавшая Архипелажное озеро, и вода из него промыла теперешний пролив. Может, это случилось иначе — это одни мои предположения. — Дивны дела Господни! Но от чего же случаются землетрясения?

— Видишь ли, внутренность Земли заключает в себе огонь, который так силен, что плавит не только металлы, но и камни. Огонь этот заключен в земной коре, которая толщиною не более пятидесяти верст, что по сравнению с величиною всей планеты не толще скорлупы куриного яйца. При расплавлении металлов, камней и прочего образуются упругие пары, которые, стараясь вырваться из сжатого пространства, легко волнуют и потрясают тонкую земную кору, отчего на ней случаются трещины, делаются провалы, поднимается и опускается почва — словом, происходят изменения земной поверхности, сопровождаемые страшным подземным гулом. Вот и выдвигаются в морях острова из пучин вод, на земле же поднимаются горы.

— Я тому дивлюсь, как про все это люди узнали, ведь не спускался же никто в тартарары-то.

— Это узнали ученые, наблюдая землю в течение многих сотен лет, через раскопку гор и тому подобное. Однако ж замолчим пока, за проливом я вижу стаю гусей. Охотники прошли пролив и начали грести к своим жертвам с такой медленностью, что лодка казалась почти стоящей на месте, чтобы птицы приняли лодку за кустарник. Действительно, без всякого опасения гуси резвились в воде, грациозно поднимая свои красивые головы. Расстояние между ними и охотниками с каждой минутой уменьшалось, и вот наконец охотники приблизились на верный ружейный выстрел. Лисицын знаком предложил Василию стрелять, а свое двуствольное ружье приготовил для выстрела влет, когда испуганная стая поднимется с воды. Почти одновременно раздались выстрелы, и звук их, повторенный эхом прибрежных высот, слился с криком тяжело взлетевших гусей, которые поспешили скрыться за первым островком.

— Четыре гуся разом! — вскричал Василий.

— Нужно было метить в самую середину стаи и не так близко подплывать, — отвечал Лисицын, тогда дробь рассыпалась бы дальше и мы застрелили бы не четырех гусей, а больше.

Только охотники подобрали в лодку гусей, показалась стая уток, вероятно, испуганная их выстрелами. Судя по направлению их полета, утки должны были пролететь над самой лодкой. Лисицын поспешил зарядить ружье.

— Неужели вы хотите даром потерять выстрел? На такой высоте и на лету мудрено попасть, — забеспокоился Василий.

— Это гораздо легче, чем ты думаешь. Я не буду целить в одну птицу, а в целую стаю и выстрелю из обоих стволов. Мое ружье бьет далеко, можно рассчитывать на верную добычу.

Лисицын выстрелил из обоих стволов — и пять жертв, тяжело кувыркаясь в воздухе, упали на воду вблизи от лодки.

— Вы славный стрелок, Сергей Петрович, с вами охотиться весело.

— С десятилетнего возраста отец приучал меня к ружью, а в шестнадцать лет я часто охотился с соседом — известным стрелком, который научил меня всем премудростям стрельбы по разной дичи. Теперь гуси успокоились, обогнем ближний островок и наверняка их увидим.

Охотники поплыли сперва к острову, потом продолжали свой путь вдоль берегов, чтобы быть неприметными. Лодка обогнула мыс островка, и они увидели большую стаю гусей на расстоянии дальнего ружейного выстрела. На этот раз охотники действовали удачнее. К вечеру они возвратились на Приют, обремененные добычей.

В последствии, рассчитав, что порох лучше приберечь для красного зверя, Лисицын перестал стрелять дробью. Он сделал большой лук из гибкого дерева и аршинные стрелы с железными наконечниками. Стреляя из лука, он не пугал дичи и без труда убивал ее на близких расстояниях то из обставленной лодки, то из засад на островках. Лисицын и прежде умел хорошо стрелять из лука, но теперь, практикуясь каждый день, приобрел такой навык, что не давал промаха даже по резвой белке.

Праздники он употреблял исключительно для дальней охоты, чтобы лучше ознакомиться с окружающей местностью. Во время таких дальних походов он примечал, где именно водятся разные породы пушных зверей. Каждый праздник он приносил по нескольку соболей, или лисиц, или куниц, или енотов, от которых Василий приходил в восторг, зная толк в хороших мехах.

В одну из таких прогулок Лисицыну случилось быть зрителем забавного происшествия. Обувь его, если припомнят читатели, состояла из полос медвежьего меха, обертывавших ногу наподобие онучей, мехом наружу, поэтому шагов его не было слышно. Идя осторожно между деревьями, Лисицын услыхал сердитое ворчание медведя. Подкравшись ближе, он увидел мишку, влезшего на старую липу и пожиравшего мед из дупла. Рассерженные пчелы тучей кружились вокруг его головы и мстили врагу своими длинными жалами, а медведь сердился и отмахивался лапами. Эта картинка навела Лисицына на мысль добывать медвежьи шкуры, не тратя пороха.