Гений разведки - Бортников Сергей Иванович - Страница 26

Уже в следующий приезд он плюхнулся на колени перед всем строем:

— Дорогая Анечка, выходи за меня замуж!

Сладкие юношеские грёзы!

Девушка мечты заходит в душную армейскую палатку, выбирает именно его из нескольких десятков мирно посапывающих бойцов непобедимой Красной армии (к счастью, лежит он лицом кверху рядом с самым запахнутым на шнурки входом!), берёт за руку и уводит на заливаемую ярким утренним солнцем чудесную лесную поляну.

Чёрт, это и не сон вовсе…

— Т-с, — прикладывает указательный палец к губам прекрасная фея, которую в "миру" совершенно несправедливо дразнят капитаном Самусенко.

"Что, забыл о нашем уговоре?" — спрашивают её горящие плутовские глаза.

"Я думал, вы шутите… насчёт наловить ещё", — так же, по внутренней, междушевной линии связи, молча, отвечает Громак.

"Какие шутки, боец? Бегом в воду! Начальство на самом верху одобрило нашу безумную затею… Оно, как оказалось, тоже не прочь полакомиться членистоногими!"

Иван выволок из кустов трофейный защитный костюм (как будто знал, что он ещё пригодится!) и следом за Александрой обречённо поплёлся к воде, над которой нависал густой молочный пар.

— Ты с Подгорбунским давно знаком? — включая громкость звука, а на самом деле просто слегка повысив голос, окончательно развеяла его утренние иллюзии Самусенко.

— Нет. Чуть больше месяца…

— И как он тебе?

— Отличный парень. Прямой. Резкий. Немного бесцеремонный. Однако непродажный и крайне порядочный. Из тех, с кем без боязни можно идти в самую рискованную разведку…

— Вот и ходи!

— Слушаюсь! — пробурчал Иван.

— Мы с Володькой, между прочим, — родственные души, — продолжила Шурочка. — Оба рано остались без родителей, беспризорничали, бродяжничали, в общем, пережили трудное детство.

— Я тоже.

— Догадываюсь… Сам давно на фронте?

— С первого дня.

— Выходит, по идее вроде как не совсем чужой для нас человек?

— Наверное… — пожал плечами Громак.

— Где служил?

— Сначала на крейсере "Красный Кавказ". Как и ты — воспитанником.

— Наводил справки?

— Капитан рассказал… Затем в первой штурмовой комсомольской. Её у нас в Мелитополе доформировывали. В Виннице и Николаеве попросту не успели.

— Фашист не дал?

— Он, гад.

— Да… Первое время он пёр так, что мама не горюй! Казалось, ещё чуток — и нам каюк: побежим за Урал, аж пятки сверкать будут. А оно вон как обернулось!

— Ещё ничего не закончено. Надо бы немного поднатужиться, поднапрячься, собрать все силы в кулак… Перед последним и решительным, — высказался Громак.

— И я того же мнения! — И неожиданно спросила: — Ходят слухи, что ты отличился в рукопашной под Смоленском?

— Было дело, — попытался отделаться ничего не значащими фразами Иван, но не тут-то было.

— С этого места, пожалуйста, поподробней, как любит выражаться товарищ Подгорбунский, — потребовала Александра.

— Мы брали высоту, удерживаемую частью, воины которой… если, конечно, этих ублюдков можно так назвать… повинны в смерти легендарной Зои Космодемьянской, первой в стране женщины — Героя Советского Союза.

— Да знаю я, знаю… Не следует разжёвывать мне каждое слово, как какой-то тупой безмозглой курице! — нахмурилась Самусенко.

— Виноват.

— Проехали…

— Можно продолжать?

— Будь добр!

— Замполит тогда так и сказал: "Товарищи комсомольцы, против нас стоит 197-я дивизия вермахта… В плен это зверьё не брать — Сталин лично дал добро!" И такая злость меня тогда взяла, такой гнев обуял… Готов был их всех голыми руками порвать!

— Знакомое чувство… У меня тоже иногда случаются слабо контролируемые приступы невероятной, жуткой, всепоглощающей ярости. Как увижу разорённые сёла, поля, сплошь и рядом изрытые братскими могилами, так и хочется вскочить в танк и давить на ходу фашистскую гниду…

— Согласен… Давить и гнать до самого Берлина!

— Думаешь, дойдём?

— Не сомневаюсь!

— Скорее бы… Я, кстати, с родным братом Зои на фронте пару раз пересекалась. Санькой его звать. Александром.

— Выходит, вы тёзки?

— Ага…

— И что он, такой же лихой боец, как его сестра?

— По крайней мере — не хуже. Наш парень, танкист, закончил училище в Ульяновске[67].

— Вот как? Стыдоба, конечно, но я о его существовании и слыхом не слыхивал… Куда только политинформаторы глядели? А вы, часом, ничего не придумали, товарищ капитан?

— Всё точно. Он на КВ воюет. Что, как известно, означает "Клим Ворошилов".

— Так! Что вы там говорили про курицу?

— Какую ещё курицу?

— Безмозглую.

— Курица — не петух.

— Стоп. Хватит. Так можно в такие дебри забраться, ни один спец по крепкому слову не разгребёт.

— Принимается… КВ, между нами, отличная машина. Но явно недооценённая…

— Возможно.

— Мощная, тяжёлая, но вместе с тем довольно маневренная, даже юркая…

— Я бы не сказал!

— Снаряды от её брони, между прочим, отскакивают, как горох от стенки.

— В курсе… Только вот, по мнению некоторых, сведущих в бронированной технике товарищей, в первые дни войны наши доблестные командиры чаще использовали эти непробиваемые чудища не для ведения боевых действий, а для эвакуации с поля брани драгоценных собственных тел.

— Как ты говоришь: было дело, — тяжело вздохнув, согласилась с начинающим интеллектуалом Самусенко. — Но нам с Владимиром Николаевичем столь очевидные, как он говорит, косяки пришить точно не удастся. Равно как и к лейтенанту Космодемьянскому. Кстати, знай — на броне его КВ, насколько мне известно, красуется уникальная надпись личного характера…

— Какая?

— "За Зою!"

— Круто! — Иван наклонился и, изловчившись, за один миг сорвал целую охапку разных — синих, жёлтых, розовых луговых цветов; после чего учтиво поклонился и вручил букет своей очаровательной спутнице.

— Спасибо, — как-то растерянно пробормотала та, видимо, не ожидая от зелёного юнца подобной прыти. Или наглости? Но быстро пришла в себя и спокойно продолжила: — Ты вот что… Командира своего береги. Таких отчаянных раз в сто лет русская земля рожает. А иные земли и раз не могут!

— Есть беречь, товарищ капитан!

— Как говорит Фёдор Петрович…[68]

— Липатенков?

— Он самый. Ты уже познакомился с ним?

— Нет. Что вы!

— Давай на "ты". По крайней мере, в личных беседах. Один на один. Мы же почти ровесники!

— Давай… У него таких, как я, тысячи… Видел как-то раз издалека и то одним оком.

— Почему одним?

— Да так, к слову пришлось… А если честно, напоролся на сучок, когда в лесу дурачились… Мол, кто кого… Две недели после того ни хрена левым глазом не видел. Слава богу, всё наладилось — со временем!

— Веруешь?

— Ну да… А как же иначе?

— Тогда должен знать, что Господа не стоит поминать всуе.

— Понял. Исправлюсь…

— Чтобы ты понял, каков человек наш комбриг, скажу лишь, что он лично выписывал на Володьку представление к званию Героя Советского Союза… Многие не советовали этого делать, мол, босяк, бывший урка, что скажет партийное руководство, а он не убоялся и таки настоял на своём. Мол, кому ж тогда Героя давать, если не Володьке?

— Молодец! Всё верно подметил. Хотя, думаю, не шибко он и рисковал… Ты можешь и не знать, но у Подгорбунского сложились прекрасные отношения с самим товарищем Попелем…

— Членом Военного Совета армии?

— Так точно.

— Влиятельная фигура… Но я не о нём. Стоп! Чего вдруг мне вспомнился Фёдор Петрович?

— Не помню.

— Совсем из башки вылетело…

— Это я виноват. Перебил на ровном месте, прошу прощения…

— Вспоминай, о чём это я хотела сказать, заглаживай вину…

— Так… Сейчас… Постараюсь… О! Ты сказала: "Как говорит наш комбриг…", и мы переключились на другие темы.