Гений разведки - Бортников Сергей Иванович - Страница 22

— В Сибири народ больше пельмени предпочитает. Навалял, бросил в ледник — на всю зиму хватит!

— И опять — согласен.

— Постой… А при чём здесь Азов?

— Я из Ногайска[60], где река Обиточная… — пояснил Громак.

— Какая?

— Обиточная!

— Блин! Выходит, мы с тобой в какой-то степени ещё и земляки… — удивлённо покачал головой Подгорбунский.

— А ты сам откудова? — озадачился Иван.

— Родом из Читы. А призывался с Иваново, знаешь такой город?

— Слыхал. Ткацкая столица. Девчат там вроде бы видимо-невидимо. Сила-силенная, как говорят у нас на Украине. На любой вкус!

— Да — немерено… — улыбнулся Подгорбунский. — Природа, между прочим, тоже ничего. Речка всё же знатная: Уводь — приток Клязьмы! Опять же: рыба всякая, раки… Но до наших, нетронутых цивилизацией таёжных потоков ей, конечно, далековато. Вот закончится война и махнём мы вместе за Урал, порыбачим, поохотимся… Отдохнём так, что мало не покажется!

— Хорошо, что о раках вспомнили… У нас этого добра тоже хватает… Полные трусы, бывало, набивал! — похвалился Громак.

— Как это?

— Элементарно! Нырнул, впихнул руку в нору, вытащил чертяку за клешняку или ещё лучше за усы и завернул за резинку.

— Научишь?

— Запросто!

Капитан широко и довольно улыбнулся.

— Стоп, — опомнился Громак. — Чита. Иваново… Какие ж мы тогда земляки, а, командир?

— Самые натуральные. Дед мой по материнской линии — Иннокентий Шнее — на Обиточной косе жил. Только с другой, Крымской, стороны, — пояснил Владимир.

— И как он в Сибири очутился?

— А то ты не догадываешься?

— Тоже воровал? — предположил Иван.

— Нет. Он политический. Проходил по так называемому процессу "ста девяносто трёх". Слыхал?

— Конечно. Я историческую литературу страсть как уважаю.

— Кстати, супруга его, моя бабка, тоже с Украины была. Янченко её фамилия.

— Понял… Что ж — за Урал — так за Урал. После Победы, конечно… А сейчас куда? — вернул разговор в русло настоящего Иван.

— На запад Украины. Мои орлы рванули так, что без скоростной техники за ними не угнаться. Вот-вот на границу выйдут!

— Ты им телеграммку, что ли, отправь, — хихикнул Громак. — Предупреди, чтоб последний и решительный штурм фюрерского логова без нас не начинали.

— До последнего ещё далековато… Успеем!

— Как знать! Не дай бог, вздёрнут бесноватого без нашей помощи, что потом внукам скажем?

— Не знаю…

— Провтыкали! Прошлёпали! Только кто тогда уважать нас будет, а? — не унимался Иван.

— Согласен… Хочешь, анекдот расскажу на эту тему. Как говорят кавказцы — алаверды; в продолжение традиции? — неожиданно предложил Подгорбунский.

— Свежий?

— Свежее не бывает… И сейчас ты поймёшь почему.

— Ну, давай… — поторопил командира Громак.

— Даже не анекдот — притчу. Из будущего!

— Заинтриговал, земеля!

— Вот, как ты думаешь, что случилось бы с маршалом Жуковым, которого со дня на день представят в качестве командующего нашим Первым Украинским фронтом…

— Откуда такие сведения?

— От верблюда! Разведка знает всё. И даже больше… Я могу продолжать?

— Валяй, ёпсель-мопсель.

— А вот перекривлять меня не надо, даже несмотря на завязывающуюся близость отношений, — предостерёг Владимир.

— Слушаюсь…

— Значит, так… Вот, скажи мне по секрету, что будет, если не он — Жуков, а кто-то иной из выдающихся наших полководцев, к примеру, Конев, который только что тоже стал маршалом, повесит на куполе Рейхстага красный флаг, а?

— Что?

— Георгий Константинович без лишних раздумий пустит пулю себе в лоб.

— Да? — озадачился Иван.

— Да! А если всё-таки именно он возьмёт Берлин?

— Тогда застрелится Иван Степанович! — догадался Громак, смекалки которому было не занимать.

— А знаешь, что случится, если это сделает вообще иная сторона? — продолжал настойчиво допытываться Подгорбунский.

— Какая ещё иная?

— Союзнички хреновы. Англичане с американцами, давно обещающие Сталину открыть в Европе второй фронт…

— И что же?

— Наш главнокомандующий прикажет пустить первую пулю в лоб Жукову, а вторую — Коневу…

— Да уж… Поучительно… Но…

— Всё, никаких "но"… Хватит разглагольствовать… Садись за штурвал, Иван Григорьевич, — покажешь свои выдающиеся способности.

— Есть!

— На меня больше не оглядывайся. Устраивайся поудобней и жми на всю катушку. Чтобы успеть к Победе…

— Слушаюсь, товарищ командир!

Через несколько дней Подгорбунский и Громак наконец-то догнали быстро уходящие на запад передовые советские войска.

И обрадованные разведчики в честь их прибытия устроили пир на весь мир.

А как же иначе?

Командир вернулся, да ещё и с новым, виртуозным — по его же мнению, механиком-водителем.

Плюс четвёртая звёздочка на погоны; опять же Герой Советского Союза, — самое высокое в стране звание, которое ещё не успели "обмыть", — в общем, поводов для веселья — хоть отбавляй!

Жаль, конечно, что в подразделении — сухой закон, но и с трофейным сидром можно вволю порезвиться. Было бы желание!

После кратковременного застолья, как водится, устроили песни-танцы и прочие "шманцы".

Вот только Громак песню, вдохновенно исполненную разведчиками, не поддерживал — он попросту не знал её слов.

Зато, как и все мы, сразу понял, откуда командир подцепил одно из самых любимых своих выражений.

— Ну, чего не поём? — заметил "непорядок" наблюдательный Подгорбунский.

— Не умею!

— Ну да ладно! Казак — и "не умею". Быть такого не может — апри… априо… Как правильно, Вань?

— Мне откуда знать?

— Ты же сам хвалился, что книг много читаешь!

— Наверное, априори. То есть основываясь на предшествующем опыте.

— О! Точно! Услышал словцо, — понравилось, а запомнить никак не могу; как ни скажу — так и перевру! Так чё ты не подвывал?

— У меня свои песни, — огрызнулся, привычно уходя в себя, Громак.

— Какие, если не секрет?

— По-украински поймёшь?

— Попытаюсь.

— Кидай плуг, козаче, бери ніж. Та де здибав воріженька — та й заріж[62], — то ли прошептал, то ли негромко продекламировал, то ли напел младший сержант.

— Актуально, ёпсель-мопсель! — по-дружески потрепал его плечо командир, а теперь ещё и старший товарищ — надёжный, уважаемый, верный. Одним словом — авторитетный!