Гобелены грез - Джеллис Роберта - Страница 42

— Ты так нуждаешься во мне? — спросил он. — Может дело подождать пару дней?

Ощущения, которые губы Хью пробудили в Одрис, были чисто плотскими, поэтому не удивительно, что, поняв по-своему его вопрос, она испытала потрясение. Одрис сделала слабый оскорбительный вдох, но не могла найти слов, чтобы опровергнуть столь самонадеянное заявление.

— Не прислал ли король новых поклонников, чтобы извести тебя? — задал Хью следующий вопрос.

Одрис сделала еще один вдох и затем рассмеялась, так как ей стал понятен смысл его первых двух вопросов, и она осознала, насколько невинными они были и как она исказила их значение. Смеясь, она почувствовала странную неудовлетворенность. Сначала Одрис восприняла вопросы Хью как отражение его уверенности в сильной к нему страсти с ее стороны и неспособности пережить даже двух дней. Это оскорбило. Но вышло: он думал о ней только как о нуждающейся в его защите, что в равной степени вызывало неудовлетворенность. Затем обе насмешки над ее собственной глупостью и уязвленным самолюбием отступили перед болью, которую, как она увидела, причинил Хью ее непонятный смех.

— Не сердись, — сказала она грустным голосом. — Ты не представляешь, как я расценила твое высказывание насчет моего стремления. Я смеялась только над своим безумием, но не над тобой.

Страдание от того, что Одрис презрительно оттолкнула его, прочтенное Хью в ее внезапном всплеске веселости, было слишком острым и не позволило ему уловить смысл сказанных ею слов. Он мог только отступить в жесткие рамки формальности.

— У меня нет причин сердиться, — сказал он, отпуская ее руки и кланяясь. — Нет ничего удивительного в твоем смехе. Я был слишком самонадеян, забыв, какого верного защитника ты имеешь в лице своего дяди.

— Я смеялась не поэтому! — воскликнула Одрис. — Клянусь, не поэтому.

Но Хью начал поворачиваться, намериваясь уйти. В страхе и раскаянии, что заставила его мучиться, Одрис прошептала:

— Я подумала, что под словом «стремление» ты имел в виду воспылавшую страстью кобылу. Кобыла не может ждать два дня, и тогда я поняла и…

Пока она объясняла, Хью остановился, а когда до него дошло что она сказала, его охватило тупое бешенство.

— Леди! — протестующе воскликнул он.

— Очень сожалею, если шокировала тебя, — изрекла Одрис, но губы ее уже дрожали, готовые изобразить озорную улыбку. — Сейчас такое время. Именно об этом все время твердит дядя. — Затем ее лицо омрачилось. — Если, конечно, не будет войны.

— Насчет этого у меня добрые вести, — быстро сказал Хью, радуясь поводу оставить тему, которую нельзя было обсудить без последствий, которые, как ему казалось, могли поставить его в затруднительное положение. — Я пришел просить твоего дядю о размещении пятидесяти воинов и их коней.

— Передового отряда войска? — спросил сэр Оливер. Как Хью, так и Одрис вздрогнули, увлеченные беседой, они не заметили приближения сэра Оливера. Судя по тону, которым был задан вопрос, было ясно, что он ничего не слышал, кроме последних слов Хью, и не подозревал о напряженности их встречи. Хью повернулся к нему.

— Нет, — ответил он, — это отряд, сопровождающий архиепископа Тарстена, который направляется в Роксбро убедить короля Дэвида сохранить мир.

— Это хорошие новости, — промолвил сэр Оливер. — Далеко ли архиепископ? Ведь уже почти стемнело.

— Он остановился на ночь в Дареме.

Затем Хью перешел к рассказу о том, что Тарстен хочет остановиться в Хексеме, перед последующим самым изнурительным этапом поездки. Хью не смотрел на Одрис, но, находясь в поле его зрения, она вызывала в нем столь сильное чувство, что он был способен уловить, как спала ее напряженность когда последовал вопрос о недельном размещении отряда архиепископа.

— Конечно, — кивнул сэр Оливер. — Я с радостью приму его эскорт и буду содержать его до тех пор, пока архиепископ не будет готов к выезду, даже если он сочтет необходимым пробыть в Хексеме неделю-другую.

— Это очень великодушно, — сказал Хью, стараясь скрыть свое удивление. Он достаточно слышал от сэра Вальтера и от Бруно, что сэр Оливер — человек очень экономный, а расходы на содержание пятидесяти воинов и стольких же коней не столь уж малы.

Губы сэра Оливера искривились.

— Каждый день, который благодаря архиепископу удается прожить без нападения шотландцев, приносит нам достаток. В следующем месяце — пора весеннего сенокоса, а это значит, что меньше придется зарезать коров, овец, лошадей, если потребуется загнать их с пастбища за стены. И если архиепископ сможет удержать короля Дэвида, до того как будет собран урожай, мы будем избавлены от мучительных потерь.

Настала очередь кивнуть Хью.

— Я уверен, что он знает об этом, но по дороге напомню ему о необходимости затянуть переговоры, особенно если станет ясно: убеждать короля Дэвида сохранить перемирие — дело безнадежное.

— Надеюсь, ты замолвишь о нас словечко, — улыбнулся сэр Оливер. — Мне бы не хотелось нарушать покой, столь нужный архиепископу Тарстену, однако, если ты считаешь, что мне поможет поездка в Хексем для разговора с ним, то я готов и к этому.

— Может быть, он и хотел бы поговорить с вами, — ответил Хью. — Завтра я должен скакать в Дарем и там присоединиться к эскорту. Тогда спрошу его.

— Ты имеешь прямой доступ к архиепископу? — в голосе сэра Оливера звучало удивление, его тон явно означал, что он считал Хью обычным гонцом.

— Да, — ответил Хью, и губы его плотно сжались. Сэр Оливер неправильно его понял и отрицательно покачал головой.

— Я не наделен такой милостью, чтобы обратиться с просьбой, — заметил он с ироничной улыбкой. — Совсем было запамятовал о набожности сэра Вальтера и его многочисленных дарах церкви. Любопытно знать, как тебе удалось поступить на службу лично к архиепископу, но, надеюсь, тебя передали ему, а он, по всему видно, проявил учтивость ради сэра Вальтера.

Вывод, сделанный сэром Оливером, был вполне естественным, и при обычных обстоятельствах вызвал бы у Хью не более чем легкое негодование, которое он подавил бы в себе. Одрис слегка отступила, и Хью уже не мог ее видеть. Однако он ощущал присутствие девушки, и то, что Одрис пришлось услышать о нем как о ничтожном простом гонце, которого прогнали и которого можно было просто так передать ради дела, не сожалея ни о чем, кроме разве старой накидки, пробудило в нем бешеную ярость. Стремление выглядеть влиятельной персоной в глазах Одрис заставило его забыть: упоминание о связи с архиепископом может вызвать обычное недоверчивое хихиканье. Хью был так разгневан, что понадеялся будто сэр Оливер усомнится в честности Тарстена, вот тогда он сможет бросить ему вызов и заставить взять свои слова обратно.

— Я приемный сын Тарстена, — прорычал Хью. — Именно архиепископ отдал меня на воспитание сэру Вальтеру, и служу я ему из любви. Меня попросили возглавить его эскорт, и мне доставляет огромную радость служить тому, кого считаю самым дорогим для себя человеком.

— Сэр Хью, — рука Одрис коснулась его. — Я уверена, дядя не подразумевал ничего оскорбительного.

— Конечно, нет, — сказал сэр Оливер, явно изумленный реакцией Хью. — Жена послала за мной слугу, чтобы я поговорил с человеком, прибывшим от сэра Вальтера. Я не мог знать, что ты был посвящен в рыцари и больше не связан с Эспеком. Все-таки, не вижу причины бросаться от злости на стену из-за сказанного мною.

После того как схлынули чувства, охватившие Хью, он почувствовал себя в глупом положении. Как объяснить, что он разгневался бы, удостой его сэр Оливер почестям, соответствующих рыцарскому званию. В самом деле, было бы гораздо лучше, сочти сэр Оливер его надменным фатом чем он догадался: причиной столь бурной реакции гостя была Одрис. Хью также очень хорошо понимал, что конфликт с сэром Оливером вряд ли расположит к нему Одрис любившую дядю.

Хью беспокойно засмеялся.

— Прошу меня извинить, сэр Оливер. Похоже я сердит на весь мир. Я люблю Тарстена, а он стар и слаб. Такая поездка опасна для него.