Бык из моря - Джеллис Роберта - Страница 21

— Это все, что ты Видел? — спросила Ариадна — быть может, чересчур пылко; но не надеяться она не могла. Однако Дионис покачал головой — и она ничуть этому не удивилась.

— Нет. — Ее рука несла ему покой, одеяла согревали его, и все же его била дрожь. — Худшее впереди, — признал он. — Мужчина исчез, а корова начала мычать. Скоро через луг галопом примчался удивительный белый бык, и чем ближе он подбегал, тем лучше я видел: под рогами — голова человека, а не быка. А лицо... это было лицо Посейдона.

— Мать Милосердная, охрани нас! — выдохнула Ариадна. — Только не ты! — Одеяла полетели в стороны, пальцы Диониса впились в плечи Ариадны. — Бык-Посейдон покрыл эту корову, она ревела и мычала от наслаждения. Не ты! Я позволил тебе танцевать для Матери, ибо даже боги почитают Ее, но добычей Посейдона тебе не быть. Ты моя жрица. Ты не станешь коровой на потребу его похоти.

— Нет-нет! — вскрикнула Ариадна. — Это не я! Я никогда не была ею — и никогда не буду!

— Тогда почему же лицо твое серо от страха? Ариадна закрыла глаза.

— Не от страха, — прошептала она. — От стыда. Та корова была моя мать — и отцу это ведомо.

Повисло долгое молчание. Потом Дионис сказал:

— Ты поняла, что это все значит, да? Это связано с Кноссом и быком из моря — с тем первым Видением, что едва не свело меня с ума. — Внезапно он притянул Ариадну к себе и закутался в одеяла вместе с ней. — Ты дрожишь, дитя. Прости, я не заметил, что ты тоже обнажена. А теперь открой мне, что же я Видел.

Туман серебристых лепестков заклубился вокруг них, соединяя жрицу и бога, неся и сплетая воедино прозрение, знание и память. Ариадна вновь ощутила, что разделилась: внешне она была девочкой, не знавшей ласки и теперь едва ли не тающей в теплых, добрых объятиях своего бога; в глубине же она стала женщиной, умудренной годами, которая могла вникнуть в то, что несли серебристые лепестки и которая много раз выслушивала — и столько же раз успокаивала — это весьма беспокойное и опасное божество.

— Ты ведь знаешь, мой отец согрешил, не принес быка из моря в жертву Посейдону, — сказала она. — Я думаю, это воздаяние за тот грех.

— Но почему? С тех пор минул почти год — так почему же сейчас?..

Ариадна вздохнула и свернулась калачиком.

— Точно не скажу. Возможно, бык значил для Посейдона так мало, что он на время забыл о нем или он думал, что отец дожидается определенного времени, праздника бычьего танца, и за это время сам забыл о быке. По-моему... по-моему, случилось что-то, что напомнило ему о Кноссе — и о непринесенной жертве.

— В этом есть смысл — но какой же дурак станет дразнить Посейдона?

— Да хоть бы и моя мать.

Дионис слегка отстранился, чтобы видеть ее лицо.

— Твоя мать?

— Когда ты признал меня своей жрицей — народ стал поклоняться мне, приветствовать, воздавать мне почести, почитая в моем лице тебя. Мать не думала, что ты придешь, она считала — мое посвящение в твои жрицы будет просто пустым обрядом. Она обожает, когда восхваляют и славословят — но одну лишь ее. Ей завидно, когда салютуют и кланяются мне, а не ей. Она пыталась привлечь твое внимание, но ты отверг ее.

— Отверг. Это я помню. Это ведь та самая баба, что отказалась уйти, когда я пожелал остаться с тобой наедине? Но при чем же тут Посейдон?..

— Ей нужен был бог, который признал бы ее так же, как ты признал меня, — чтобы народ славил ее и почитал больше, чем меня. А потому она отправилась в храм Посейдона и попыталась Призвать его...

Дионис расхохотался.

— Надеюсь, она нашла более удобное время, чем ты. Полагаю, Посейдон счел бы побудку на заре еще более неуместной, чем я, — как ни крути, а я в это время все же бываю порой на ногах... если вообще не ложусь.

Ариадна по-детски улыбнулась.

— Так ты поэтому возражаешь против ранних церемоний? Может, если ты не будешь пить и танцевать всю ночь...

Он было заулыбался в ответ, но вдруг улыбка его погасла, и он негромко спросил:

— Ты это о чем? Или возражаешь против того, чтобы бог вина пропустил чашу-другую?

— Нет, просто... Когда я Призывала тебя, чтобы разобраться с приношениями, у тебя в постели была женщина...

— Довольно! — рявкнул он. — Ты Жрица и мои Уста, но не имеешь права...

— Нет-нет, господин мой! У меня и в мыслях не было тебя упрекать. Просто это напомнило мне о том, почему отец присвоил быка. Он хотел получить от него телят, потому что этот бык лучше всех быков в его стадах — его и любого другого. И мне приходит в голову жуткая мысль...

Дионис озадаченно нахмурился. Потом рот его приоткрылся — а еще миг спустя он уже заливался смехом.

— Не думал я, что Посейдон такой шутник, — выговорил он наконец. — Вот это кара! Минос присвоил быка Посейдона, чтобы покрыть своих коров — ну, так Посейдон покроет корову Миноса.

— Но это не смешно, господин бог мой! — вскричала Ариадна. — Ты разве забыл то первое Видение, о котором поведал мне? Забыл про быка с головой человека, а не Посейдона, того, что бросался на коров и рвал их рогами и зубами, того, что убил пастухов, а после опустошил округу? — Она содрогнулась. — Что за плод родится от Посейдонова гнева и гордыни моей матери?

Дионис успокаивающе коснулся ее руки.

— Да, ты — истинные Уста. Ты сплела воедино Видения — и изрекла правду. Посейдон не умеет шутить. Он постарается, чтобы его семя дало росток — и чтобы плод не обрадовал Миноса. — Дионис мягко разжал объятия, поднял Ариадну на ноги и поставил перед собой. — Из двух зол надо выбирать меньшее. Я знаю — ты боишься быть наказанной, если поднимешь голос против воли родителей, которые к тому же царь и царица этой земли, но я присмотрю за тем, чтобы тебе не причинили вреда. Я защищу тебя. Ты можешь Призвать меня, когда во мне будет нужда, и я приду. На сей раз ты должна стать моими Устами и поведать о моем Видении во весь голос — и перед всеми.

— Я сделаю это, — похолодев от страха, выдохнула Ариадна, — Я сделаю все.

Ариадна готова была идти прямо сейчас, но Дионис настоял, чтобы она провела оставшуюся часть ночи в спальне жрицы, а во дворец возвратилась утром. Если то, о чем говорило его Видение, должно свершиться этой ночью — оно уже свершилось. Если же еще нет — она никак не сможет помешать Посейдону, вмешательство же Диониса способно только испортить все еще больше. Если он разозлит Посейдона, Коле-батель Земли может погрузить Крит на морское дно.

Ариадна побелела, когда он это сказал. Гнев Посейдона не раз сотрясал Крит, а однажды земля вспучилась — и остров едва не погиб. Чтобы успокоить ее, Дионис напомнил, что если Видение говорило о будущем, утром будет еще не поздно предупредить мать о том зле, которое неминуемо принесет ее замысел, — а если деяние уже свершилось, попытаться убедить ее вытравить плод. Ариадна с облегчением согласилась. Объяснения с матерью — не сахар, даже если происходят при свете дня; ночью же подобный разговор станет подобен кошмару.

Успокоив девушку и убедившись, что она заснула, Дионис вернулся на Олимп, где тоже отправился прямиком в постель — и обнаружил, что не может заснуть. «Ну что я за дурень, — сказал он себе. — Кноссцы сами творцы своих несчастий». Ничего, что может потрясти мир или как-то отразиться на Олимпе, они не сотворят, а его внутреннее чутье говорило, что Видениям, которые так мучили его, пришел конец. Толкования юной жрицы более не нужны ему. Но вместе с этой капризной мыслью пришло воспоминание о милом личике с похожими на сияющие черные жемчужины доверчивыми глазами. Кроме того, Дионис дал слово защищать ее, а он — единственный из олимпийцев — всегда держал слово. Даже самый беззаботный олимпиец всегда берег свои Уста. Дионис вздохнул и перестал спорить с собой. Утром он поищет Гермеса.

Ореховоглазого юного бога чуть старше его самого Дионис отыскал, когда тот любовался пекторалью столь прихотливой работы, что она могла выйти лишь из рук самого Гадеса. Дионис одобрительно — и понимающе — прищелкнул языком, и Гермес со смехом поднял взгляд.