Девочка в реакторе (СИ) - Котова Анастасия - Страница 47

“Нет, с ней все хорошо!”

“Но почему она тогда не отвечает?!”

— Чувствую, скоро наша жизнь изменится, даже моргнуть не успеешь.

— С чего это? — Тимофей позволил себе усмешку.

— Не нравится мне все это! Не пройдет это бесследно, вот увидишь!

— Ты просто переволновался. Так бывает.

— Ты не понимаешь…

“Что-то подсказывает мне, что он прав”

“Но тогда почему я это отрицаю?”

Самолет из Киева вылетел ранним вечером.

***

“Дорогой Тимоша!

Я пишу это письмо в надежде, что рано или поздно ты его прочтешь. Мне сложно представить, какие чувства могут вызвать ниже описанные мною строки, но я должна — нет, обязана! — тебе все объяснить. Держать тебя в неведении не имеет смысла. Да и мне самой станет легче. Не сейчас, когда я приняла твердое решение, о котором, скорее всего пожалею, но спустя какое-то время.

Не хочу больше никого обманывать. Мне надоело жить в страхе за себя и своего [зачеркнуто] нашего ребенка.

Вчера мы с мамой обсудили ситуацию, что складывается в нашей — ПОКА ЕЩЕ — семье: ты вернешься оттуда, полный смертельной радиации, наш будущий ребенок, да и я в том числе, подвергнутся заражению, и тогда возникает закономерный вопрос — кого мы родим с тобой, Тимоша?

Физического урода? Пожизненного инвалида?

Я не хочу обременять себя подобными заботами, да и тебя тоже.

Я знаю, что с мамой вы не особо ладили, вы совершенно разные люди. Но передо мной стоял непростой выбор — мама или муж, зараженный радиацией. Я понимаю, насколько это смешно сейчас прозвучало, я даже рассмеялась — ну что за глупость я пишу? Что это — влияние маминых слов или токсикоз?

Впрочем, неважно.

Ты знаешь, насколько бывает убедительна моя мать. Ее друзья и знакомые, те самые эвакуированные беженцы из Чернобыля, рассказывали нам немыслимые вещи. Я слушала их и не хотела в это верить, но понимала, что все сказанное ими — самая настоящая и самая суровая правда.

Каждый из нас привык жертвовать собой в угоду другому, пусть этот другой — наша общая с тобой страна.

Но я все равно считаю лишним бездумно жертвовать собой даже ради страны!

Особенно когда есть… или будет… семья и дети.

Мы, молодые, в нас течет горячая кровь, и некоторые превратности жизни познаешь лишь в глубокой старости.

Я тебя утомила, верно?

Я всего лишь хочу донести до тебя то, что с нами произошло. Мне пришлось принять непростое решение: наша семья, если ее можно так назвать, существовать больше не будет. Ей не суждено быть.

Радиация хуже чумы, она съедает все на своем пути.

Она съела нас с тобой. И нашего будущего малыша.

Ты скажешь глупости, но…

Мама…

Она была убедительна, как и ее друзья.

Я согласилась с ними.

И подала на развод.

Мы с тобой отныне чужие люди.

Я боюсь радиации, я боюсь Чернобыля в своем доме, мне не нужно, чтобы в меня и моего ребенка тыкали пальцем, я этого не заслуживаю!

И еще…

Я сделала аборт.

Мне пришлось!..

Радиация…

Заканчивая это письмо, хочу сказать: будь счастлив. Не жалей ни о чем. Ты поступил правильно, хоть и погубил нашу семью.

С любовью,

Твоя Люся.

Книга вторая. "Дети Чернобыля" Глава I

— Не нравится мне, что они живут среди обычных детей.

— Кто — “они”-то?

— Да эти, из Чернобыля…

— Их стоит отвести в Пальмиру…

— Думаешь?

— А как иначе? Они наших перезаражают!

— Ты что здесь делаешь?!

— А ну брысь отсюда!

Лена побежала по длинному коридору до упора, свернула направо и на одном дыхании преодолела лестницу, ведущую на второй этаж.

Дети, прибывшие из Чернобыля пару лет назад, вынуждены были сидеть в закрытой секции, куда никого не пускали. Для проверяющих они находились далеко отсюда, чтобы не возникало проблем.

— Ну что?!

Елену окружили у входа в секцию.

— Ничего. Ничего хорошего! — Лена раздраженно убрала длинный светлый хвост за спину. — Нас хотят отправить в Пальмиру!

Среди детей волной прокатился вздох ужаса и испуга.

— Что?..

— К “мутантам”?!

— Вообще-то, Пальмира — бывший пионерский лагерь, переделанный под санаторий…

— Для таких, как мы! Они нас за людей не считают!

— Лена, придумай что-нибудь, так жить больше нельзя!..

Елена обвела взглядом небольшую команду чернобыльских ребятишек. Пятеро девчонок и трое мальчиков. Среди них не оказалось новенькой, девятилетней девочки с волнистыми тяжелыми и темными волосами. Она как раз вышла из спальни, широко раскрыв рот, из которого не раздалось ни звука. На ней была надета пижама, которая, казалось, сшита на размер меньше, а босые ноги шлепали по холодному бетонному полу.

Малышка уставилась на небольшое собрание пронзительными синими глазами.

— О, смотрите-ка, Персик проснулась!..

Ее прозвали так из-за неестественного румянца на правой щеке.

Лена уперла руки в бока и испытывающим взглядом посмотрела на девочку.

Ее появление в московском, вполне обычном и старом, детском доме, выглядело весьма необычно: солдаты, одетые в форму и бронежилеты, с автоматами в руках, сопровождали девочку в бледно-розовом пальто, едва прикрывавшее колени, без каких-либо вещей. Впереди шли двое в защитных, белых, костюмах, которые Лена запомнила на всю жизнь — незваную гостью привезли прямо из Чернобыля.

— Поживи пока здесь, хорошо? — обратился к малышке один из сопровождающих. — Для тебя же будет лучше, если ты проведешь здесь какое-то время, пока мы не найдем твоего обидчика. А потом ты вернешься обратно.

Девочка лишь смиренно опустила взгляд синих глаз, пряча в густых ресницах огонек недовольства.

Уже поздним вечером, когда их отправили спать — им запрещалось по ночам покидать комнаты без особого разрешения, — Лена вытащила из-под подушки старую потрепанную фотографию отца в военной форме и, разглаживая снимок, любовалась его утонченной стройной фигурой. Не успела пустить слезу, как обычно она делала, уложив своих по постелям, как к ней подошла новенькая и внимательно вгляделась в изображение в ее руках.

— Это мой папа.

Девочка опустила глаза.

— У тебя родители есть? Мама? Папа?

На последнем произнесенном слове малышка тяжело вздохнула и, поджав губы, тихонько заплакала.

— Твой папа умер?

Она слабо кивнула.

— О… сочувствую.

Девчушка присела на краешек кровати и уткнулась взглядом в босые ноги.

— Мой папа жив, я просто очень хочу его найти. Он остался в моем родном городе, в Чернобыле. Ты же тоже оттуда.

Маленькая собеседница промолчала.

— Мне говорили, что ты немая. Это из-за радиации?

Девочка отрицательно покрутила головой.

— Я отлично тебя понимаю, солнышко. — Лена прижала ее к себе, позволяя положить голову на свои колени. Пропустила сквозь пальцы тяжелые темные пряди. — Я сама страшно скучаю по своему папе. Тебе я очень сильно сочувствую, правда. Нелегко пережить такое горе…

Елена почувствовала, как горячие слезы потекли по ее ногам.

— Мне месяц назад исполнилось одиннадцать. Пришлось приложить немало усилий, чтобы принять все как есть… и жить дальше. Я пообещала себе, что отыщу отца, как только выйду отсюда, и мы с ним будем жить дальше как прежде. И я все еще надеюсь, что эта трагедия останется в далеком прошлом. Ты мне веришь?

Малышка покачала головой.

— Делать нечего, придется ехать в этот пионерский санаторий, — заключила Лена, почесав затылок.

— А может, пронесет?

— И не надейся! Эти грымзы старые спят и видят, как сдадут нас куда-нибудь в специнтернат, чтобы совесть не мучила!