Разрушенный мост - Пулман Филип - Страница 8

Отыскав чайник, пластиковую тару с водой и спички, Джинни зажгла маленькую газовую плиту и придерживала чайник, чтобы тот не свалился: трейлер весь трясся и раскачивался, пока Энди и Стюарт устанавливали его на опоры. Когда вода закипела, она нашла несколько относительно чистых чашек и сделала кофе. Молока, конечно, не нашлось, как, впрочем, и сахара. Стоило открыть дверцу маленького кухонного буфета, как оттуда потянуло сильным рыбным духом. Джинни поморщилась и отступила назад, прежде, чем присмотреться. Внутри лежал большой розовый кусок рыбы.

– Что у тебя в шкафу?! – спросила она, вынося на улицу две чашки кофе. Энди и Стюарт сидели на ступеньках, и им пришлось подвинуться, чтобы она могла поместиться посередине.

– Так это же мой копченый лосось! – ответил Энди. – Нам бы его сегодня доесть, а то запах слишком уж ядреный. Хочешь кусочек?

Джинни скривилась.

– И кофе не будешь? – спросил Стюарт.

– Я видела, в каком состоянии были чашки.

Он с подозрением покосился на свою, но все равно сделал глоток.

– А кем ты работаешь на самом деле? – спросила она Стюарта. – Ты же ведь не плейбой? Я вообще не думаю, что они существуют.

– Еще как существуют, – ответил Стюарт. – Играют в поло и в карты, ездят кататься на лыжах и катерах, ведут шикарную жизнь.

– Но не у нас же.

– Нет, я просто в отпуске, – рассмеялся он в ответ. – Знаешь, жизнь, полная удовольствий, изрядно выматывает. Нет, ты права, на самом деле я антрополог.

– Кто? Ты ездишь по джунглям, что ли?

– Стараюсь не ездить. Я изучаю религию, магию, колдовство. В этом году побывал в Бразилии. Удивительная страна.

– А на Гаити ты был?

– Да, был.

– Моя мама оттуда родом.

– Вот как? Ты говоришь на креольском?

– Нет. Она умерла, когда я была совсем маленькой. Я никогда не была на Гаити.

– Это потрясающий остров. Я там долго общался с одним жрецом вуду, пытался разобраться.

– Можешь научить меня вуду?

– Конечно.

– Тебе нужна кукла вуду этого Джо Чикаго, – заметила Джинни, поворачиваясь к Энди.

Тот напрягся и несколько секунд молчал, так что Стюарт даже повернулся к нему, пытаясь понять, в чем дело.

– Кто такой Джо Чикаго?

– Головорез. Белая шваль.

– А почему его так зовут? – спросила Джинни.

– У него кожаная куртка прямиком из Чикаго, – объяснил Энди.

– Только и всего?

– Но это правда!

– То есть я могу звать себя Джинни Корея, раз мои кроссовки там сделаны?

– Что ему нужно от Энди? – спросил ее Стюарт.

– Не знаю, он мне пока не сказал.

– От него лучше держаться подальше, – коротко оборвал их Энди. – Этот человек опасен. Не стоит иметь с ним никаких дел.

Больше они ничего от него так и не добились. Стюарт вскоре засобирался домой, потому что хотел еще узнать, как арендовать лодку. «Приходи в гости», – сказал он на прощание, прежде чем завести мотор и уехать с поля. Большая часть его кофе так и осталась нетронутой.

– Он богатый, да? – спросила Джинни.

– Его отец миллионер. Но он слишком занят, чтобы тратить деньги, поэтому Стюарт тратит их за него.

– Но милый. Мне он понравился.

Энди закрыл глаза. Несколько минут они сидели на солнце, прислушиваясь к крикам детей на пляже и верхушках песчаных дюн и звуку двигателей далекого самолета, взлетевшего над устьем реки.

– Энди, скажи, тебе в детстве не казалось, что ты отличаешься от остальных из-за цвета своей кожи?

Он так долго не отвечал, что Джинни пришлось в конце концов потыкать его ногой.

– Я думаю, – буркнул он. – Мне казалось, я отличаюсь от остальных, но на то было очень много разных причин. Из-за того, что у меня черная кожа. И из-за того, что меня усыновили. И из-за… из-за того, какой я в целом. Конечно, я чувствовал себя другим.

– А ты знаешь, кто твои настоящие родители?

– Нет, но мне плевать.

В это Джинни не могла поверить.

– Неужели тебе не хочется знать, откуда они и кем они были? Вдруг это хорошие люди. Вдруг они обрадуются тебе. Сейчас можно отыскать своих родителей, я читала о таком. Если тебя усыновили, ты все равно можешь найти родных.

– Это очень мило, – с горечью заметил Энди, – но зуб даю, я и так знаю, кем была моя мать. Проституткой. Отец? Один из ее клиентов. И когда я родился, она просто от меня избавилась. Дальше это была уже забота местного совета, который скинул меня на них, – он кивнул на юг, где жили его приемные родители. – Думаешь, это все были хорошие люди? Чушь. Думаешь, я хочу раскопать все это и узнать точно? Да мне плевать на свою мать. Она ведь бросила меня, верно? Ну и к черту ее. Я – то, что я есть. Я свободен, понимаешь. Ничто меня не держит.

Джинни оперлась спиной на дверную раму, глядя на друга. Энди смотрел куда-то вниз, лица его не было видно, но ей показалось, что оно наверняка сейчас холодное и отстраненное.

– Да, я отличаюсь от остальных, – после паузы произнес он. – Куда бы я ни поехал, я буду чужим и там. Я ведь даже на других чернокожих не похож, понимаешь. Возьмем Бристоль, где я учился кулинарии – я же там себя круглым идиотом чувствовал, потому что другие парни, вроде меня, – черные, понимаешь, – пришли в первый день познакомиться и поговорить, и оказалось, они все говорят на сленге или своем диалекте. Все эти растафарианские штуки, знаешь? Боже, да я себя бо́льшим дураком в жизни не чувствовал. Ни слова не понимал. И что бы я им ответил? Ребят, простите, я вообще понять не могу, что вы говорите, я из Уэльса. Глупость же. У меня речь выходца из Уэльса, но сам-то я не из Уэльса… И не из Африки. Я белый парень с черным лицом – вот кто я такой. Везде чужой.

– Точно! И я себя так ощущаю. Точно так, как ты описал.

– С тобой-то все будет хорошо. Когда пишешь картины, цвет твоей кожи никого не интересует.

– Если бы, – вздохнула Джинни. – Но это не так. По-моему, еще как интересует. Думаю, есть разница между тем, как пишут черные и как пишут белые. Точно так же, как между французской и китайской живописью, например. Ее легко заметить.

– И в чем она, разница между искусством черных и искусством белых?

– Этого-то я и не знаю, понимаешь! В том и суть. Поэтому я и чувствую себя так же, как ты, и не знаю, где буду своей…

– Ладно. Но ты свободна, разве нет?

– Свободна?

– Свободна делать, что душе угодно. Как и я. Я везде чужой, но это значит, я свободен. Никто не может меня удержать.

«Кроме Джо Чикаго», – подумала Джинни. Но Энди отказывался говорить об этом. И на самом деле все было гораздо сложнее, чем она могла объяснить. Поэтому они просто продолжали сидеть у трейлера, а потом пошли к двум старушкам, купили по мороженому и отправились на пляж искать крабов, но крабы прятались очень хорошо, так что охота не увенчалась успехом.

4

Телефонный звонок

Все вокруг считали, что Джинни хорошо рисует. Учителя быстро замечали это, и ее работы всегда висели на выставочном стенде. В одной из школ она даже специально попыталась рисовать хуже, но ее все равно хвалили, а рисунки все равно брали на выставку. Именно тогда Джинни поняла, насколько там все глупые, возненавидела их за это и расстроилась так, что едва могла дышать.

Это было в том городе, где они жили в подвале. Папа спал в гостиной, а ей досталась единственная спальня. Плита, холодильник и кухонная раковина тоже стояли в гостиной. А наверху жил маленький мальчик. Они пытались играть во дворе вместе, но он постоянно плакал. Как-то раз его унесли наверх только из-за кошачьей царапины. Когда родители забрали его, Джинни осталась во дворе одна; за большой угольной ямой среди цветочных горшков она принялась строить город для своего игрушечного кролика, гадая, не умрет ли от царапины ее товарищ по играм.

В другой школе все должны были носить темно-зеленую форму и соломенные шляпы, которые удерживала на голове только тугая резинка под подбородком. Чтобы попасть на площадку для игр, нужно было пройти две улицы, поэтому учителя выстраивали их парами и требовали держаться за руки. Джинни в пару всегда доставалась девочка по имени Джеки, которая вечно отпускала ее руку, пока учительница не заметила этого и не отругала ее.