Путешествие на 'Снарке' - Лондон Джек - Страница 9

Что касается будущности "Снарка", я теряюсь, я сейчас ничего не знаю. Будь у меня деньги или кредит, я построил бы другой "Снарк", который непременно  л о ж и л с я  б ы  в  д р е й ф. Но мои средства на исходе. Мне приходится принимать нынешний "Снарк", каков он есть, или бросать все, - а я не могу бросить все. По-моему, мне следует теперь попытаться заставить "Снарк" лечь в дрейф кормой вперед. Я жду следующего шторма, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Я думаю, что это может быть сделано. Все зависит от того, как хорошо его корма выносит волны. И кто знает, не будет ли бурным утром в Китайском море какой-нибудь седобородый шкипер протирать себе глаза и глядеть на зрелище, которое представляет небольшое суденышко, очень похожее на "Снарк", лежащее в дрейфе кормой вперед.

P. S. Вернувшись по окончании нашего плавания в Калифорнию, я узнал, что длина "Снарка" по ватерлинии равнялась не сорока пяти, а сорока трем футам. Его строители были, по-видимому, не в ладах с рулеткой или с двухфутовой линейкой.

Г л а в а  III

ЖАЖДА ПРИКЛЮЧЕНИЙ

Нет, авантюризм еще жив, назло паровым двигателям и конторе Кука и К°. Когда появилась в печати заметка о моем предполагаемом путешествии на "Снарке", то молодых людей со "склонностью к бродячей жизни" оказалось чуть не легион, а также и молодых женщин - не говорю уже о мужчинах и женщинах более пожилого возраста, предлагавших себя мне в спутники. Да что говорить, даже между моими личными друзьями нашлось около полудюжины очень сожалевших о недавно состоявшихся или предстоящих в скором времени браках. А один из таких браков - это я знаю наверное - чуть было не расстроился и все из-за "Снарка".

С каждой почтой я получал груды писем от избранных натур, задыхающихся в "копоти и вони городов", и я скоро был раздавлен истиной, что Одиссею двадцатого столетия нужно иметь в распоряжении целый корпус стенографисток, чтобы справляться со своей корреспонденцией. Нет, авантюризм, конечно, не умер, раз вы можете получать письма, начинающиеся, например, так: "Несомненно, что когда вы прочтете эту жалобу души одной иностранки, попавшей в Нью-Йорк", а дальше вы узнаете из этого письма, что эта иностранка весит только девяносто фунтов, хочет быть мальчиком для услуг и жаждет посмотреть белый свет и поплавать по морям.

У одного из претендентов оказалась "страстная любовь к географии"; другой писал: "надо мной тяготеет проклятие вечной тоски по вечному движению - отсюда и письмо к вам". Но лучше всех был один парень, который хотел ехать, потому что у него "очень уж зачесались ноги".

Некоторые писали анонимно, выставляя кандидатами своих друзей и давая этим так называемым друзьям самые лестные характеристики, но мне в таких письмах мерещилось всегда что-то подозрительное и даже роковое, и я их обычно до конца не дочитывал.

За исключением двоих или троих, все сотни моих волонтеров были вполне искренни. Очень многие прислали фотографические карточки. Девяносто процентов соглашались на какую угодно работу, девяносто девять предлагали работать без вознаграждения. "Только присутствовать при вашем путешествии на "Снарке" - писал, например, один, - только сопровождать вас, невзирая ни на какие опасности и исполняя любую работу - было бы кульминационным пунктом моих честолюбивых мечтаний". Это мне напоминает еще одного юношу, который пространно излагал мне, что ему семнадцать лет отроду и что он "крайне честолюбив", а в конце письма очень серьезно просил, чтобы все это осталось между нами и не было помещено ни в газетах, ни в журналах. Были письма и в другом стиле, например: "Буду работать как черт, а платы не нужно". Почти все просили меня сообщить о моем согласии по телеграфу, за их счет, и многие предлагали внести залог, гарантирующий их своевременное появление на "Снарке".

Некоторые довольно своеобразно представляли себе работу на "Снарке"; так, например: "Я взял на себя смелость написать вам, чтобы выяснить, не представится ли какой-нибудь возможности поступить в команду вашего судна для изготовления эскизов и иллюстраций". Другие, не имея, очевидно, ни малейшего представления о миниатюрных размерах "Снарка" и его потребностях, предлагали себя, как выразился один из них, "чтобы оказывать помощь по сбору материалов для ваших романов и повестей". Вот до чего может довести страстное желание утилизировать себя во что бы то ни стало.

"Позвольте мне самому дать свою характеристику, - пишет один. - Я сирота и живу с дядей, ярым революционером и социалистом, который утверждает, что человек, в жилах которого нет любви к приключениям, просто тряпка".

Другой пишет: "Я умею плавать, хотя и незнаком со специальными приемами плавания. Но вода - моя стихия, а это самое важное". "Если бы меня посадили одного в парусную лодку, я смог бы отправиться куда угодно", - писал о себе третий - и характеристика эта была много лучше нижеследующей: "Я видел также, как разгружались рыбачьи суда". Но высшей награды достоин, вероятно, тот, который тонко подчеркнул глубокое знание мира и жизни, сказав: "Мой возраст, считая только годы - двадцать два года".

Были также простые, неприкрашенные, по-домашнему искренние письма мальчиков, которые, "правда, не умеют красно выражаться, но очень хотят путешествовать". Отклонять эти просьбы было труднее всего, и всякий раз, когда приходилось делать это, мне казалось, что я даю пощечину юности. Они были так искренни, эти мальчики, и так ужасно хотели уйти в море. "Мне шестнадцать, но я широк в плечах", - писал один юноша, "мне семнадцать, но я крепкий и здоровый", - писал другой. "Я во всяком случае не менее силен, чем средний мальчик моего роста", - писал, очевидно, слабенький мальчик. "Не боюсь никакой работы", - говорили многие, а один, рассчитывая, очевидно, соблазнить меня экономией, предлагал оплатить свой проезд через Тихий океан, что, "очевидно, будет для вас удобно". "Объехать вокруг света - одно-единственное мое желание", - говорил один, не подозревая, что это было "одним-единственным" желанием еще нескольких сотен мальчиков. "Никому на свете нет дела до того, уеду я или останусь", - патетически восклицал какой-то мальчуган. Один прислал фотографию, говоря по поводу нее следующее: "На вид я домосед, но внешность бывает обманчива". "Мне девятнадцать лет, и я невысок, а следовательно, не займу много места, но я вынослив как дьявол", - писал еще один, и я уверен, что этот оказался бы вполне пригодным. И наконец, был один претендент тринадцати лет, в которого мы оба с Чармиан совершенно влюбились, и наши сердца чуть не разбились от горя, когда надо было послать ему отказ.