Важняк из двухтысячных. Внедрение в ЧК (СИ) - Чинцов Вадим Владимирович - Страница 23

На рынке тоже надо быть очень осторожным, так как бывают почти ежедневно облавы, оцепляют солдатами рынок и всех оцепленных, отобрав у них провизию, отправляют на принудительные работы, не считаясь со здоровьем и возрастом.

Все находятся на Советской службе, без службы жить немыслимо. Ум интеллигенции при приискании себе службы очень изобретателен, например: сойдутся два-три человека и изобретут какое-нибудь учреждение, например, лесостроительство на реке Свири. Живо получают разрешение и ассигновки у большевиков и начинают приглашать своих знакомых. Затем реквизируют квартиру и последовательно увеличивая количество служащих, увеличивают и помещение, реквизируя сначала соседние квартиры, наконец весь дом и соседние дома, пока не обратят на себя внимание чекистов. Те приказывают закрыть учреждение, но на это нужна опять-таки комиссия и новые средства. И так везде — всякое учреждение вырастает в нечто грандиозное. Минимум содержания пять тысяч рублей, максимум двенадцать тысяч рублей в месяц. Но что значит это жалование, когда пара дамских ботинок стоит двадцать пять тысяч рублей. Жалования не хватает на пропитание. Раньше давали пайки, но теперь и этого нет, оставили лишь небольшие пайки у железнодорожников (боясь забастовок) и в продовольственных учреждениях. Служить можно до пятидесяти лет. В приюты принимают от шестидесяти пяти лет, так что от пятидесяти до шестидесяти пяти лет многие умирали с голоду. Заработать же частной работой не возможно почти: машины швейные, пишущие, вязальные и тому подобное реквизированы. Нет ниток, нет иголок.

Дети всех возрастов отдаются в приюты, чтобы они любили и чтили Государство, а не родителей за воспитание. Приюты устроены во дворцах и особняках, которые совершенно не приспособлены к этому. (Есть несколько улиц под приютами: Сергиевская, Фурштадская, Таврическая, часть Кирочной.) Организованы приюты тоже плохо. Недостаток во всем. Например: белье тонкое, батистовое с монограммами Статс-Дамы Нарышкиной, чудной работы, но на сто детей сто пять пар белья — сменить нечем. Пальто и капоры делаются из придворных тренов Императрицы Марии Феодоровны, но на сто детей — пальто — гулять водить приходится по очереди. Мало кроватей — спит по два— ребенка на каждой. Обуви нет. Кожа с исторического кресла с гербом Князя Меньшикова срезана на обувь. Одеяла нарезаны из недезинфекцированного и даже нечищенного бобрика Князя Гагарина, которым был обит пол в его квартире. Севрский сервиз Графа Толстого с его монограммами разнесен поштучно по всем приютам, а между тем простых кружек детям не хватает. Нет дров, нет воды. Дети гибнут в огромном количестве от холода, темноты и грязи. Пальцы отгнивают, а их учат пластике, танцам и музыке. Ученья в школах почти нет, да и невозможно учить при существующих условиях. Учителя замечания сделать не могут, так как подвергаются детскому контрольному суду. Дети и, главным образом, учителя убирают сами классы, носят воду, рубят дрова. В приютах есть еще низшие служащие, но на сто человек детей — двадцать человек служащих, каждому полагается особая комната, причем обстановка взята из парадных комнат, реквизированного дворца; и у них так же есть контрольный суд над действиями заведующих.

Все жители Петрограда, без исключения, обязаны нести трудовую повинность до шестидесяти лет. Это происходит так: часов в двенадцать ночи стучат в дверь (в Петрограде звонков нет, стучат палкой, кулаком или каблуком), оказывается стучит Председатель Домового Комитета Бедноты и наряжает идти к шести часам утра в Комендатуру. Там держат часов до двенадцати да и затем партиями отправляют на разные работы, например: сломка деревянных домов для топлива Советских учреждений. Рубка и погрузка вагонов лесом. Конечно, рабочие неумелы и без несчастных случаев не обходится — то ногу сломают, то руку защемят. Осенью прошлого года люди работали на огородах — копали овощи, по окончании работы давали один фунт хлеба, а кончали в восемь часов вечера, так что целые сутки почти голодные. Недостаток в топливе ужасный. Даже сами большевики писали в ноябре в газете «Правда», что насаждение социализма требует жертв и на этот раз не надо бояться говорить смело в глаза правду, что народ должен приготовиться к новой жертве, а именно: населения за зимние месяцы, т. е. декабрь и январь, могут умереть от холода и голода. Дома с центральным отоплением перестали топиться еще прошлую зиму, так как трубы от холода лопнули, и не ремонтированы. Чтобы изготовить обед, топят крошечные очажки, называемые «буржуйки». Топят их бумагой, тряпьем, щепочками, золоченными рамами от картин, мебелью, не брезгая красным деревом и золоченными стульями. Буржуйки дымят отчаянно, и приготовление одного блюда длится часами. Квартиры не отапливаются и все обитатели как и прошлой зимой будут ютиться, где дымит «буржуйка», а ставят ее там, где лучше тяга в трубе (трубы тоже много лет не чищены). Благодаря этой ужасной жизни прошлой зимой у всех отморожены и отгнивали оконечности, сходили ногти, слабеет зрение. Лицо отекает, приобретает землистый цвет, покрывается пухом, особенно у женщин (доктора объясняют недостатком жиров) все тело покрывается нарывами. Беспрестанно мертвеют конечности и отходят лишь когда их встряхиваешь вниз или кладешь в горячую воду, которую достать очень трудно. Дети зачастую родятся без костей. Меняются очень, так что, если недели две не видишься, то приходится рекомендоваться.

Нравственность сильно падает, даже у интеллигенции. Ничего не стоит обмануть, взять взаймы, не отдать, украсть. Крадут в потребительских лавках, крадут торцы из мостовой, казенные дрова и не скрывают, а гордятся и учат друг друга.

Религия тоже не на высоте. Было время, когда церкви были переполнены, были ночные стояния, общие ежедневные исповеди, крестные ходы и т. п., но масса священников сидит в тюрьмах, или мобилизована и много расстрелянных, например: протоиерей Казанского Собора Орнатский. Священники тоже несут трудовую повинность, церковь отделена от Государства. Много церквей закрыты, закрыты почти все домовые. Но, если прихожане берут на себя содержание церкви, то она не закрывается. Буржуазия продает все свое последнее, чтобы поддержать свое существование. Есть семьи, которые придумали следующий заработок: берут у знакомых на комиссию вещь, торгуются, назначая за нее минимальную цену. Продают за большие деньги с риском быть пойманными, так как это запрещено, как спекуляция и не стыдятся взять себе лишки и комиссионные десять процентов. Есть даже уже вкоренившиеся выражения: «я сделал или сделала сегодня столько-то рублей».

Вода поднимается до второго этажа. Дальше носят жильцы сами. Они же чистят зимой снег, несут дежурства у ворот дома и зачастую в самих легких одеждах, так как шубы уже съедены, рубят дрова и платят дворнику, который ничего не делает и занимает барскую квартиру. Даже при больших домах оставлен лишь один дворник, швейцаров нет давно. Дворники обзавелись ручными тележками и дают их на прокат жителям и этим себе прирабатывают. Прислуги никто не держит. Осталась лишь у очень немногих старая заслуженная, которая зачастую работает и содержит своих господ. Электричество давалось в некоторых только обществах и то лишь часа на два. В Петрограде осенью бывают совершенно темные дни. Нет свечей, нет керосину, нет щепки. Спичек коробка стоила сто рублей. Можно себе представить, как это вынужденное безделье из-за постоянной темноты действует на психику этих страдальцев, измученных и без того голодом и холодом. Мрут массой. Масса сумасшедших, но никто на них не обращает внимания. Много дергает рукой, ногой, тики в лице, многие идут по улице сами с собой разговаривают, жестикулируют, смеются. Есть масса нищих. Эти нищие не похожи на прежних нищих. Вот Вы видите бежит человек в прежней форменной фуражке и кричит во все горло в исступлении, требуя, чтобы его накормили.

Есть собаки нищие, которые служат при проходе публики. Был такой случай в городской лавке, при раздаче хлеба: пришла собака просить милостыню и нищий. Давали отрезки больше собаке, а не нищему, так как он получает такой же паек, как и все, а собака — ничего. Он от зависти обозлился, и собрался поколотить собаку, та бросилась на него и они сцепились, приказчики веселились, но на другой день была уже собака одна в лавке, а нищего не было.