Пламенный клинок - Вудинг Крис - Страница 100

Послышался треск расщепленной древесины, дверь распахнулась, и в лодочный сарай ворвался Крах. Следом за ним ринулись Тлен и Плач. Баркас, набиравший скорость, тряхнуло на заклинившем валике. Харод рухнул внутрь, оттолкнув Фен и Орику к самому борту. Кейд пошатнулся, выпустил руку Гаррика и споткнулся о скамью. Гаррик соскользнул с борта баркаса, волочась ногами по земле. Арен, державший его за одну руку, потянулся, чтобы схватить вторую. Спину у него свело от напряжения.

Баркас уже почти достиг ворот лодочного сарая. Крах вихрем бросился вдогонку за беглецами, гремя доспехами. Тлен поднял лук и натянул тетиву.

Гаррик отчаянно пытался найти опору. Он держался только благодаря Арену, сжимавшему его руку, а тот смотрел в глаза Полому Человеку, который поклялся убить его отца и, по сути, выполнил свою клятву: ведь кроданцы убили Рэндилла, чтобы добраться до Гаррика.

Арену достаточно отпустить его руку, и страхоносцы получат свою добычу. Все закончится, и они с Кейдом окажутся в безопасности. Без Гаррика остальные не значат ничего, охотиться за ними никто не станет.

В какой-то миг Арен чуть не поддался искушению.

Но то был лишь миг, и он миновал. Арен уперся ногами в борт и напряг последние силы. Гаррик оттолкнулся ногами и рванулся вперед; тут и Киль подоспел, схватив его за перевязь. Все трое тяжелой грудой рухнули в баркас. Сквозь возню навалившихся друг на друга тел Арен расслышал звон тетивы. Вика охнула и привалилась к фальшборту.

— Хватайтесь за что-нибудь! — закричал Киль. Баркас с ужасающей скоростью понесся вперед, деревянные валики стучали все быстрее и быстрее. Фен взвизгнула, и ее голос потонул в вое ветра.

Когда баркас с размаху ударился о воду, всех швырнуло вперед. Арен больно ушибся обо что-то деревянное и твердое. Он увидел, как возле него брякнулся Кейд, врезавшись головой в сундук для съестных припасов и оставшись лежать без сознания. Судно бешено завертелось между черных прибрежных утесов.

— За весла! — заорал Киль и бросился к корме, перешагнув через безжизненно лежавшую Вику.

Все налегли на весла, поначалу неуклюже, но с каждым взмахом все ритмичнее. Справа от Арена сидела Орика; мокрые и грязные волосы разметались, руки напряглись. Впереди гребли Фен и Граб. Вода перехлестывала через борта, окатывая ноги гребцов и тела Кейда и Вики, перекатывающиеся по дну баркаса. Скирда бешено лаяла и вертелась рядом, пытаясь привлечь внимание к своей хозяйке.

Среди хаоса раздался хохот. То был Киль, стоявший у кормила; кожа криволомца блестела от влаги, голова запрокинулась.

— Ну давай, Джоха! — с безумным смехом выкрикнул он. — Шлю тебе вызов! Сокруши нас, если можешь!

— Гребите! — закричал Гаррик, и они дружно налегли на весла.

Вскоре Арен перестал понимать, что происходит вокруг. Его охватило то же упрямое исступление, какое владело им в те бесконечные часы, когда он дробил камень в руднике.

— Стой!

Перебой ритма позволил Арену прийти в себя. Он моргнул и огляделся. Они наконец вышли в залив, Ракен-Лок превратился в далекое скопление огней, брезживших сквозь пелену дождя. Они мчались на запад, быстрое течение несло их вдоль побережья.

Арен отложил весло и, пошатываясь, побрел к Кейду. Он вытащил друга из воды, скопившейся на дне баркаса, и усадил, прислонив спиной к сундуку. На голове у Кейда темнел синяк, но Арену удалось растормошить товарища: голова у Кейда оказалась крепкая.

— Все будет хорошо, — приговаривал Арен, убеждая скорее себя, нежели Кейда. — Все будет хорошо.

С Викой дело обстояло гораздо хуже. Ее прислонили к фальшборту, черные и белые полосы на ее лице размазались, глаза были закрыты, волосы свисали мокрыми прядями. В плече глубоко засела стрела с черным оперением.

— Она выживет? — спросила Орика.

— Почем я знаю? — огрызнулся Гаррик. — Она единственная из нас владеет искусством врачевания. — Он с явным сочувствием приложил ладонь ко лбу друидессы. — Хотя бы устроим ее поудобнее.

Арен оглянулся на корму, где безмолвно стоял Киль. Его отсутствующий взгляд был обращен к огням города, где он оставил жену и сына; угрюмое лицо выражало скорбь и опустошенность.

Баркас плыл сквозь мрак и бурю, направляясь в открытое море.

ГЛАВА 41

Был погожий осенний день, грело солнце, на западе виднелись растущие Сестры. Бледно-голубая Лисса на ярко-синем небе смотрелась еще бледнее; Тантера выглядела призрачно и угрюмо.

Стуча каблуками по мостовой, Мара — худая, с короткими волосами цвета матовой стали и резкими чертами пятидесятилетнего лица, покрытого морщинами, — с неизменной бодростью шагала в сторону Южных Высот. Она размышляла о завтрашних уроках в школе для девочек; прикидывала, какой дорогой лучше добраться до нужного места; обдумывала, что скажет, когда туда придет. Мимоходом она наблюдала, как в зависимости от положения солнца искажаются тени, отбрасываемые печными трубами на кровли, и прикидывала, как сделать из этого задачу для своих учениц. Мимо пролетел упитанный голубь, и она решила раздобыть одного и выяснить, каким образом держится в воздухе столь грузная птица. Рядом чихнул прохожий, и Мара задумалась, почему после чихания становится так хорошо и возможно ли воспроизвести это ощущение искусственным способом.

Ее мысль не останавливалась никогда. Даже во сне — которого Маре требовалось совсем немного — ей являлись отчетливые картины, которые она обдумывала поутру. Мара давно поняла, что не все похожи на нее, что большинству любознательность не свойственна и ум они напрягают лишь изредка. Она чувствовала к таким людям жалость и одновременно зависть. Порой ей думалось, что гораздо легче находиться во мраке невежества, не ведая разочарований и забот, которые всегда преследуют мыслящего человека.

Вскоре из-за обилия карет и повозок Маре пришлось отойти на обочину. На подходе к Обетованному мосту кишели жители Каналов. Еще более бедные, чем обитатели Южных Высот, они ютились на грязных улочках у подножия холма. Их лачуги лепились по берегам извилистых узких каналов, во время разлива реки выходивших из берегов, и крыс там было не меньше, чем мух.

Мара присоединилась к толпе и принялась сквозь давку протискиваться к мосту. Пышно разодетые купцы толкались рядом с беззубыми старухами, счетоводы шли бок о бок с бродягами из трущоб. Мара огляделась и задумалась о схожести движения толпы людей и роя насекомых.

Наконец показался сам мост. Широкий, длинный и высокий, он покоился на огромных каменных арках, украшенных колоннами, и вел к узкому зеленому острову, который поднимался из Мелководья, словно гребнистый хребет спящего морского чудища. На протяжении столетий Государев остров служил резиденцией оссианских монархов, но сейчас монарха у власти не было.

У входа на мост по боками возвышались два изваяния: король Фаррил Благоразумный и его супруга, королева Элидия Тринская. Фаррил простирал руку к жене и смотрел на нее, словно направляя в ту сторону внимание наблюдателя. Элидия, чуть наклонившись, показывала рукой на мост, словно говорила: «Это вам», ведь Обетованный мост был ее подарком жителям города.

«А что я оставлю после себя? — подумала Мара, проходя мимо статуй, и на душу легла тень. — Кто вспомнит мое имя, когда меня не станет?»

История Обетованного моста была отлично известна моргенхольмской бедноте. Еще принцем Фаррил влюбился в Элидию, дочь великого тана Трины, которого отец Фаррила принимал у себя во дворце. Элидия заметила, что с севера Государев остров соединяется с сушей мостом, а с юга через реку приходится переправляться на лодках. На северном берегу, среди величественных развалин Второй империи, жили богачи, а южный, беспорядочно застроенный и опасный, населяла беднота. Добросердечная Элидия всегда была заступницей слабых, поэтому, когда Фаррил попросил ее руки, она поставила условие: он построит мост к южному берегу, чтобы все могли пересечь Государев остров. Фаррил ужаснулся при мысли, что вокруг королевского дворца будут шнырять простолюдины, но Элидия заявила, что ему полезно помнить о том, как живут ничтожнейшие из его подданных. Поэтому Фаррил пообещал возвести мост и, когда они поженились, выполнил обещание. Элидия же стала одной из самых любимых народом королев Оссии.