Комбриг (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 11

Пришлось пожать. Вообще, Иван Яковлевич старался с хроноаборигенами в близкие контакты по возможности не вступать. Тело Штелле не привито, а тут куча разных вирусов и микробов летает, и ползает по людям. И нет антибиотиков, да, вообще, лекарств почти нет. Даже Новальгин из Америки ему китайцы контрабандой доставляют.

— Пан Томек, а вы это время где будете жить? — тысяча, в целом, и не такие большие деньги. Пятьсот рейхсмарок, месячная зарплата Карла Энгельгардта.

— У нас во дворе есть флигель, пока там поживём.

— Хороший гараж?

— Не гараж — большая конюшня, мой отец выезд держал, сейчас брат тоже лошадей держит, но уже скаковых дюжину, конезаводчик, но это увлечение, а так он доктор, — не остановить было дистрофика Томека.

Стоп. Доктор. А вот с этого момента поподробнее.

— Договорились, пан Томек. Чем быстрее переедем, тем лучше, но мой двухместный люкс за мной и оставьте. Тут у вас неплохо, горячая вода, радио. Газетный киоск рядом и ресторан под боком. А вот мои товарищи и машины побудут у вас. Это далеко?

— Не очень. Недалеко от тюрьмы на Лонцкого. Тихое местечко. Вам понравится.

— Тюрьма это хорошо, значит рядом полиция?

— Точно так, вельможный пан, прямо в здание тюрьмы есть полицейский участок. — Обрадовался заключённой сделке поляк.

Сели в машины, прокатились до домика Томека Крутицкого. Особняк целый и через крытый переход ещё и флигель. Имея такое богатство нуждаться так сильно в деньгах, что на две недели переехать всей семьёй в две небольшие комнатки. Пан Томек объяснил, что дочку замуж выдают, нужно большое приданое. За богатого заводчика отдают девочку. Брехт в пол уха слушал, всё решал, как перейти к вопросу брата. Ему нужен для двух дел был медик. И тут сам Крутицкий о нём заговорил, дескать брат денег-то даст на свадьбу, доктора много зарабатывают, особенно зимой и весной, но берёшь ведь чужие, а отдавать приходиться свои.

— А что, пан Томек, у вас брат в больнице работает или у него частная практика?

— И то, и то, и в больнице людей принимает, он терапевт, и на дому, а если надо, то и сам к больному прогуляется. Конечно, если больной того заслуживает, — и пан администратор отеля потёр пальцы в универсальном жесте.

— У меня шею дёргает иногда, могу я к нему обратиться? — закинул удочку Иван Яковлевич.

— Конечно, были бы злотые, он, кстати, недалеко живёт, на вашей машине и за пять минут доберётесь.

— Завтра, сегодня же выходной. — Брехт повернулся к соратникам, — Так парни, давайте переселяйтесь, а мы с пани Малгожатой прогуляемся по городу, купим свежих газет и она мне их в номере у меня переведёт, а в шесть вечера приезжайте в ресторан отеля, поужинаем и заберёте Малгожату. Там и план на завтра обсудим. Да, Хуан, Федька, вы не болтайтесь по городу без Ласло, да и с Ласло шибко не болтайтесь. Отсыпайтесь лучше в этих графских развалинах. — Брехт согнул руку, — Пани Малгожата, пройдёмте. Цепляйтесь.

Глава 6

Событие шестнадцатое

- Больной, просыпайтесь, сейчас температурку померяем, свечечку поставим…

- Доктор, может не надо, у меня ещё с прошлого раза подсвечник болит…

Доктор Влодзимеж, что перевела Молгожата, как «мирный правитель», был полной противоположностью своего брата Томека Крутицкого. Докторам с таким субтильным строением, как у пана Томека больные доверять не будут. Сам вон, еле живой, разве такой вылечит?! Доктор должен быть плотненький и с ямочками на чуть-чуть пухленьких щёчках. А ещё из халата или пиджака цивильного должно намечающееся пузико чуть выпирать, и на этом пузике на толстой золотой цепочке обязан висеть золотой же брегет, солидной швейцарской фирмы. Доктор должен брать больного за пульс одной рукой, а второй отщёлкивать крышку, инкрустированную камешками самоцветными, на золотых часах и под мелодичный перезвон механизма, что швейцарские гномы в него умудрились впихнуть, отсчитывать биение и наполнение, наблюдая за секундной стрелкой. Вот она десять секунд пробежала, доктор должен брови насупить, глаза чуть закатить и в уме это «пятнадцать» на шесть умножить.

— Да, уважаемый, а пульс-то частит. Кровушка в вас плохая. Ну, ничего, мы вам сейчас пропишем пиявочек, в аптеке приобретёте и назад ко мне. Нет-с дома не держу. Последствия? Ну, небольшие шрамики на животике останутся, так вам не шестнадцать лет и вы не юная графинюшка, чтобы о чистоте кожи на животике заботиться, вы взрослый, уважаемый член общества. Прокурор. Весь город вас знает, но не будут же добропорядочные жители Львова вам рубаху на животе расстёгивать и проверять, есть ли там небольшие шрамики. Не о том вы думаете, уважаемый пан прокурор. О здоровье в вашем возрасте нужно думать. Пиявочки с вас лишнюю кровь отсосут, а взамен по доброте душевной впрыснут в вас соки свои, кои поднимут все жизненные функции вашего драгоценного организмуса на недосягаемую для прочих смертных высоту. Шесть процедур с пиявочками и вы снова, как молодой козлик, будете прыгать и на козочек юных посматривать, а то и пошаливать. Козёл похотливый? Ну, что вы, пан Виктор, это не похоть, бог так распорядился, что мужчина непременно должен своё потомство для продолжения рода в разные, так сказать, руки (хаа-ха) пристроить. Куда нам против его воли переть?! Прости господи.

Вот таким должен быть доктор, чтобы к нему больные спешили. И кровные злотые, не чинясь, вываливали из карманов. Таким пан Влодзимеж Крутицкий и был. Брехт сидел в коридоре и через толстенную дубовую дверь и не слышал этого разговора, догадываться только мог. А вот, что там сидит тот самый прокурор, что играл в их отеле свадьбу сына-добровольца, это точно. Потому как пан доктор сам вышел встречать уважаемого прокурора в коридор и сам проводил его в кабинет. Дело происходило в доме брата дистрофика Томека, в доме самого доктора. Принимал пан терапевт страждущих у себя по понедельникам и пятницам, а в остальное время в городской больнице, так на табличке, на двери кабинета, было написано. Понедельник и был, всё правильно.

Брехт пришёл на пару минут раньше прокурора, но где немец-перец-колбаса, и где заслуженный пан прокурор. Принял его пан Влодзимеж без очереди. Ничего, не меряться же пиписьками с прокурором больным, когда сам на птичьих правах тут и здоровый к тому же. Прокурор же по лицу видно — больной. Болезнь Брехт, хоть дипломированным врачом и не был, но определил с ходу. Похмелье жесточайшее. Как же, два дня не просыхал. Да и ничего страшного, не каждый божий день сына женят на мильонщице.

Болезный вышел через двадцать минут, Иван Яковлевич всё это время, разговор с врачом в голове прокручивал. Нужно одну вещь провернуть и при этом, чтобы доктор в этот же день его в полицию не сдал. Кто их этих поляков поймёт, тем более, когда прокуроры города у них друзья и пациенты. Но других докторов Брехт не знал, этому хоть пан Томек позвонить утром должен был.

Доктор провожать прокурора похмельного сам вышел, посмотрел, как скрывается тот за дверью и соизволил перевести взгляд на полковника.

— Пан Барерас? — спросил и голову чуть наклонил, оценивая возможности потенциального клиента. Улыбнулся довольно, ну, да и почему нет, Брехт по французской моде одет. Так в Париже одевался. От их кутюр.

— Welche Sprachen beherrschen Sie, Herr Doktor? (А какими языками вы владеете, пан доктор?) — Иван Яковлевич раскрываться перед Молгожатой не хотел, — спросил на немецком.

— Латынь, немецкий, русский, учился в Санкт Петербурге. У вас странный акцент, Pan Bareras, или господин?

— Давайте на немецком, действительно, мои предки со Страсбурга, а я всю жизнь прожил в Испании, — ну, вот надобность в переводчице отпадает.

— Пройдёмте, херр Барерас. Переводчик нам не понадобится, девушка может пройти в приёмную, там есть пара женских журналов из Франции. Ей, должно понравиться. И есть несколько медицинских журналов. Брат сказал, что пани Молгожата учится на медика, пусть почитает, пока мы будем вашей шеей заниматься.