Любовь за гранью 5. Изгой - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 11

Мучительное чувство, приятное и болезненное одновременно. В паху заныло, член затвердел от сильнейшей и неожиданной эрекции. Бурная реакция собственного тела озадачила. Подобное последний раз он испытывал еще в теле человека. Это было давно. Он даже не помнил с кем и когда. Перед глазами промелькнули обжигающие образы: извивающееся голое тело под ним и ощущение власти, первобытной естественной власти над женщиной, когда владеешь ею безраздельно, когда погружаешься в горячее лоно на всю глубину. Когда слышишь не стоны предсмертной агонии, а крики наслаждения. Вонзаешься в податливое, горячее тело резкими толчками, а потом…Потом приходит ни с чем несравнимая разрядка. От яркости картинки он вздрогнул и почувствовал, насколько налился его член, и мучительно захотелось все это испытать немедленно. Сейчас. С ней. На миг ему показалось, что он чувствует, как участилось ее дыхание и пульс, даже запахла пленница по-другому. Сладкий запах, особенный. Его ноздри затрепетали, принюхиваясь. Да, он вспомнил этот аромат. Только в его воспоминаниях он не был столь сочным, мускусным и обжигающим легкие и горло. От неожиданности Изгой отпрянул от девушки. Он испытывал дискомфорт, физический, настолько явно, что это даже причиняло боль. Ему казалось, что сейчас его разорвет на части. К ней нельзя прикасаться. Он должен от нее избавиться. Нет, не убить, потому что не сможет. Найти способ вернуть в мир людей и забыть о ней. Общение с этим существом может быть для него опасным. Она пробуждает странные желания, слишком яркие, слишком навязчивые. Восставший член до сих пор причинял неудобства. Отвлекал. Пульсировал. Раздражал. Изгой привык усмирять свои физические потребности, привык справляться с болью и голодом. Голод! Да! Вот, что он чувствует сейчас – первобытный голод, настолько мощный, что силой воли с ним не справиться. И это не желание утолить жажду, это желание испытать то, что уже давно не испытывал – ворваться в женское тело, не клыками и когтями, а плотью, и чтобы при этом жертва не корчилась в агонии, а дарила ему крики удовольствия. Изгой тряхнул головой и сжал руки в кулаки, непроизвольно стиснул челюсти. В нем закипал гнев. На себя. Почему не позволил ищейке выполнить свою работу? Ответ ему не нравился – потому что не хотел, чтобы она умерла. Потому что ему нравится ее запах, потому что ему нравится ее голос и потому что он не желает, чтобы кто-то смел к ней прикасаться даже для того, чтобы убить. Она его добыча. Он будет решать – жить ей или умереть. Он, и никто другой.

Диана выпила воды из кувшина, потом налила в ладонь и умыла заплаканное лицо.

Она шла рядом, и Изгой слышал, как стучит ее сердце. Внезапно он вспомнил, что купил ей "хот-дог" и бутылку минеральной воды. Никогда раньше Изгой не приближался к людям настолько близко, как сегодня. Не то чтобы ему не понравилось, но и восторга он тоже не испытал. Слишком много запахов, шума, сердцебиений. Словно попал в муравейник. Люди обращали на него внимание. В большей мере на их лицах отражался страх или неприязнь, или болезненный интерес. Как он выглядит в их глазах? Они чувствуют зверя? Они чувствуют запах смерти? Или он отталкивает их внешне? Изгой никогда не задумывался над тем, как выглядит в чьих-то глазах, точнее, выражение дикого ужаса и предсмертной агонии на лицах бессмертных – вот, к чему он привык. Но каким его видят смертные? Ведь они не знают о его сущности? Почему они отводят взгляд и отворачиваются? Изгой посмотрел на свое отражение в стеклянных дверях магазина и тронул рукой шрам. Вот, что их отталкивает. Люди привыкли видеть внешнюю оболочку. Наверное, в их глазах – он урод и чудовище.

Старый шрам. Изгой не готов сейчас вспоминать, откуда он взялся, но с тех пор, как он появился, в зеркало смотреть стало невыносимо. Девчонка тоже считает его внешность ужасной? Она его боится? Плевать. Пусть боится. Это самое естественное чувство, которое он привык вызывать.

В городе у Изгоя имелось несколько пристанищ, именно на случай, если придется резко сменить место проживания. Он всегда заботился о том, чтобы у него было свое укрытие на все случаи жизни. Это заранее выбранные места, нелюдные, чаще всего не пригодные для жизни. Точнее, для людей. Изгою же было наплевать. Ему нужно было убежище, где он может подумать, сменить одежду, почистить оружие. Отсутствие удобств и элементарного комфорта для него не имели значения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Изгой привез Диану на окраину города в очередной злачный район на такси. Будь он один, то расстояние преодолел бы в считанные секунды. Всю дрогу девушка молчала. После нападения ищейки она словно потухла. Изгой посматривал на нее иногда украдкой – бледная, растрепанная, но темные глаза горят. Упрямая. Не ломается. Иногда морщится от боли в ребрах, но не жалуется и не хнычет. Правда, сбежать не пытается. Поняла, что с ним все же безопасней. Или боится его?

Изгой поднялся по лестнице, пропустив Диану вперед, не хотел терять ее из поля зрения.

Он всегда снимал квартиру на последних этажах, уйти по крыше через окно гораздо проще. Отпер дверь и пропустил Диану внутрь. В нос пахнуло сыростью и плесенью. Здесь он не бывал с прошлого задания. То есть несколько лет. В отличие от других точек, за эту было уплачено вперед. Девушка остановилась на пороге, не решаясь войти. Изгой подтолкнул ее вперед и закрыл дверь. Эта квартира, пожалуй, самая приличная из всех, что он снимал. По крайней мере, Изгою так казалось. В отличие от его последнего пристанища здесь был зал попросторней, спальня почище и, как там она сказала – душевая с ванной. Изгой предпочитал водоемы. Не мог засунуть свое большое тело в узкое корыто. Он любил свободу. Не понимал, зачем все эти ухищрения, которыми пользовались в этом времени. Ему вообще было оно чуждо, гораздо удобней было находиться в среднем средневековье или в восемнадцатом, девятнадцатом веке.

– Там еще одна комната, – Изгой показал на дверь возле окна. Девушка ничего не ответила, он подошел к двери спальни и распахнул ее настежь.

– Располагайся, здесь намного просторней, чем там.

Диана переступила порог, осматривая комнату, сбросила куртку, и Изгой снова подумал о том, какая она худенькая и хрупкая. В душе что-то едва уловимо шевельнулось и исчезло. Он закрыл дверь и, вернувшись в залу, лег на диван.

Если ищейки нашли их, значит, они знают о том, что есть живой свидетель, но теперь они также знают, что рядом с девчонкой Палач. Сунуться не посмеют. Значит, Диана теперь в безопасности. Пока она рядом с ним. Изгой никогда не думал о будущем и том, что будет завтра, ведь для него нет будущего, прошлого, есть только настоящее, вопрос – в каком веке. Палачи – единственные из вампиров, кто мог преодолевать расстояние временем.

Внезапно он насторожился, услышав странные звуки, прислушался – из спальни доносились сдавленные рыдания. Давно он не слышал этих звуков. Он приподнялся, ощущая непонятное волнение. Молниеносно оказался возле двери и распахнул без стука. Девчонка сидела на кровати, обхватив острые коленки руками и спрятав лицо. Хрупкие плечи вздрагивали. Внутри шевельнулось непонятное и пугающее чувство, он не понимал, что именно испытывает, но сердце стучало иначе, чем минуту назад. Изгой постоял на пороге несколько секунд и вдруг неожиданно для себя сказал:

– Здесь есть душевая.

Девушка подняла на него огромные карие глаза, полные боли и страха:

– Они меня убьют, да? Когда найдут?

Изгой смутился, впервые кто-то боялся не его самого. Смертная девчонка плачет на его кровати, а он чувствует себя полным идиотом. Ощущения не из приятных. Но они есть.

– Пока ты со мной – не убьют, не посмеют, – сказал он и уже хотел было уйти, но девушка вдруг встала с кровати:

– Изгой!

Он обернулся:

– А ты…ты не убьешь меня?

Изгой усмехнулся и посмотрел ей в глаза. Забавная. Интересная и очень-очень хрупкая, как цветок.

– Не знаю, – честно ответил он и отвел взгляд в сторону. В тот же миг почувствовал, как запекли ладони, и стиснул челюсти, рухнул на колени. Руки горели пламенем. Он растопырил пальцы и посмотрел, как дымится плоть, и горящие буквы появляются на коже, выжигая ее до мяса. Диана закричала и отшатнулась от него в сторону. Но Изгой сейчас ее не видел, он скривился от невыносимой боли, уже привычной, но всегда такой нежданной. Скоро это пройдет, боль стихнет, и останутся буквы, а потом и они исчезнут. Как не вовремя. Девчонку нельзя оставлять одну. Руки непроизвольно дрожали от напряжения, и вдруг он почувствовал прикосновение, открыл глаза, и боль отошла на второй план – Диана сидела рядом с ним на коленях, перехватив его запястья.