Драконий берег - Демина Карина - Страница 14

– Разные… как люди.

– А… покажешь?

– Драконов?

– Хотя бы издали. У меня бинокль есть.

– Покажу.

Почему бы и нет? И бинокль ему не пригодится. А драконы… они, конечно, чужаков не любят, но если попросить, потерпят.

– Ты за этим приехал? – Я допила воду и бутылку отставила.

А он покачал головой:

– Тебе ведь сказали? Он никогда не умел молчать.

– Вихо нашли?

– Нашли тело. Полукровка. Рост и возраст совпадают, но это еще ведь ничего не значит?

Конечно, не значит, кроме того, что Вихо года три как мертв и даже похоронен. Но вместо ответа я вновь пожала плечами. Он ведь и сам все знает, поэтому и молчит, и смотрит, ожидая… Чего?

Слез? Уверений, что они ошиблись? Или гнева?

Не знаю. Я стиснула кулаки:

– И вы хотите, чтобы я… опознала?

– Боюсь, опознавать там нечего. Но есть возможность сличить по крови. Если ты дашь согласие, то мы будем знать точно.

– А матушка?

– Отказала.

Я нахмурилась. Это совсем на нее не похоже.

– Сказала, что не желает беспокоить дух сына. И что кровь священна по вере ее предков.

Надо же, она про веру предков вспомнила. С какой стати?

– Возможно, она просто не желает лишиться надежды…

Какой надежды? Ее давно уже не осталось. Кажется, на третий день поисков. Или на четвертый? Потому что чудеса если и случались, то не в нашей пустыне.

– Так ты дашь согласие?

– Дам. И согласие. И кровь. Тебе?

Томас слегка наклонил голову.

– Здесь?

– Если не возражаешь. Я сегодня отошлю образцы. Ответ дадут через пару дней.

Я не возражала.

Он же, нагнувшись, вытащил из-под стола плоскую коробку, перевязанную широкой лентой. На ленте переливалась печать.

Томас развернул коробку ко мне.

– Убедись, что печать цела.

Я кивнула.

Силы во мне не было, ни той, которая позволяет айоха слышать мир, ни другой, присущей белым людям. Правда, как теперь я знала, далеко не всем. Одаренные встречались куда реже, чем гласили легенды.

– Шприц стерилен. – Томас надел тонкие латексные перчатки, которые на громадные его ладони налезли не без труда. – Как и игла. Мне сказали, что этого достаточно, но если ты не доверяешь, мы можем пойти к… здесь же еще остался какой-никакой врач?

– Ник. Эшби.

– Эшби… – протянул он с непонятным выражением. – Пошел, стало быть, по стопам отца?

– Пошел.

– В детстве я ненавидел его. И его черную сумку со шприцами. Знаешь, такие старые, огромные, с толстенными иглами…

Я стянула куртку и расстегнула манжету рубашки.

Мятой. И бурой. В горах разноцветье ни к чему, да и на буром пятна не так уж заметны, но теперь я вдруг поняла, что он заметит каждое. И то, от соуса, на рукаве. И темное, кровяное, на груди. Кровь из носу, но ведь объясняться глупо.

– Помочь?

– Я сама. – Мелкая пуговица упрямо не желала проскальзывать в петлю, а манжета оказалась до отвращения плотной. – Справлюсь.

Томас кивнул. И отвернулся. Надо же, какой тактичный. И все равно странно, что матушка отказала. Она слишком практична, чтобы цепляться за фантазии.

– Мои предки обычно лечили нас самогоном, а уж к мистеру Эшби обращались, когда самогон не помогал. Как правило… мне тогда было совсем погано. А он приходил. Расставлял свои склянки. И делал уколы.

Я молча протянула руку.

– Я пережму сосуды выше локтя. Кровь лучше брать венозную и с запасом. – Тонкий жгут перехватил руку и сдавил.

Я отвернулась.

Не то чтобы я крови боюсь, просто… не хочу больше видеть ее. И прав он. Мистер Эшби появлялся, когда все прочие средства не помогали.

Он приносил в дом едкий запах лекарств. И черный кофр.

Он садился на край постели и клал прохладную руку на лоб. Улыбался. И спрашивал:

– Что ж ты, девочка, так неосторожно?

А потом ощупывал горло.

Заставлял открывать рот. Заглядывал в уши. Он был ласков. И внимателен. А еще с ним приходил Ник, который садился рядом и брал меня за руку. Когда тебя держат за руку, укол вынести легче.

– …Вы должны понимать, – бас мистера Эшби легко проникал сквозь дощатые стены, – что с вашей стороны было совершенно безответственно настолько запускать болезнь.

Ему отвечала матушка, но ее голос, тонкий и надрывный, не проникал сквозь пелену окружавшего меня жара. Я знала, что станет легче.

Мистер Эшби всегда приносил облегчение.

– Речь идет о прямой угрозе жизни. Это мракобесие, которое…

Жар отступал, а вместо него наваливалась усталость. И с ней – сон.

Следовало признать, что уколы Томас умел делать. Хрустнула печать, крышка коробки откинулась, позволяя разглядеть содержимое: небольшой шприц с тончайшей иглой. Она пробила кожу.

– Снимаю. Поработаешь кулаком?

Кровь темная. Пурпурная. Нарядная даже…

И все-таки, почему она отказалась?

Кровь медленно наполняла шприц, и в этой неторопливости мне виделось желание Томаса затянуть нашу с ним встречу.

А про деньги?

Нет, про деньги она точно не знала, иначе в жизни не оставила бы их в моей хижине. Матушка любила деньги той болезненной любовью, которая не оставляла места для иных привязанностей. Во всяком случае, для меня.

– Вот и все, – Томас вытащил иглу и ловко прижал к ране кусок ваты. – Зажми и держи.

Он вернул шприц в ящик и закрыл крышку. Нажал что-то по обе стороны, и ящик окутала белесая пелена, впрочем, почти сразу растворившаяся.

– Стазис. Встроенный артефакт. Обеспечит сохранность материала. Отправлю нарочным.

– А сам?

– Ты же обещала мне показать драконов.

И эта фарфоровая улыбка, за которой мне чудился намек, что ему далеко не только драконы интересны. Но… почему бы и нет?

Глава 8

Мы успели до заката.

Закат в горах – это, конечно, охренительно красиво, но потом наступает такая темень, что налобный фонарь кажется бесполезной игрушкой.

Но мы успели.

Свой «студебеккер» я бросила на тропе, которую изрядно попортило бурей, а стало быть, выше третьего уровня найдется пара грязевых ям.

– Дальше пешком, – предупредила я Томаса. И еще мстительно подумала, что шерстяной его костюмчик – не самое подходящее для гор одеяние. А уж ботинки с длинными носами и вовсе никуда не годятся. – Если не передумал.

Он хмыкнул. И вытащил из рюкзака сверток, который превратился в весьма приличного вида шерстяное пончо.

Но ботинки все равно дерьмовые.

– Идешь за мной, никуда не сворачиваешь. В лужи не лезь, вытаскивать не стану.

Я подняла воротник куртки.

Ветер третий день держался с севера. Несильный, но пронизывающий, он имел дурную привычку выдувать и те крохи тепла, которые кое-как удавалось сохранить.

Томас поежился.

Но решительно зашагал вверх по тропе. Он не промолвил ни звука, даже когда мы выбрались на гребень и ветер, разыгравшись, лягнул его в грудь. Я привычно пригнулась, а вот его развернуло, почти опрокинуло. Но ничего, только пончо поправил.

Выше. И быстрее.

Солнце уже тянулось к морю, отражаясь в нем лужей расплавленного золота. От краев ее расползалась белизна, прикрывая и уродливые скалы, и мертвый остов корабля, стоявшего здесь столько, сколько себя помню. Эта белизна прятала волны, и море казалось спокойным. Мирным даже.

А вот ветер швырнул в лицо горсть колючего снега.

– А здесь… бодрит, – Томас остановился, чтобы оглядеться. И вид у него был… да как у любого новичка. Я, когда впервые забралась на тропу, тоже стояла, рот разинув, не способная справиться с окружавшим меня великолепием.

Скалы гляделись черными.

А море – белым. И золотым.

Солнце в небе – крошечным и низким, руку подыми и сорвешь, сунешь диковинный этот плод в корзину.

– Мне казалось, что драконы не любят холода.

– Это смотря какие. – Ветер трогал мои волосы и щекотал шею хвостами косынки. – Флоридский болотный, тот да, холод переносит плохо, а наши, наоборот, в той жаре не выживут. Здесь им самое раздолье. Смотри…