Химеры пустошей (СИ) - Караванова Наталья Михайловна - Страница 39

— Но, может, потому что она все-таки вспомнила про Фера? — спросил он сам у себя вслух.

Имя прозвучало чужеродно. Словно он никогда в прошлом не звал так младшего брата.

Брату не нравилось имя Ференс. Брату не нравилось ни одно из сокращений, которые придумали родители — ни Франц, ни Фриц, ни Фрэнк. И он придумал свое. Ему было лет шесть, и одной из ночей он шепотом жаловался старшему на несправедливость мира: почему мы сами не можем выбрать себе имя, какое нравится? Тогда-то Вольдемар и предложил:

— Действительно, что нам мешает придумать себе прозвища? Про них будем знать только мы с тобой. Даже в садке никто не узнает.

Мару было девять. Из него уже перестали делать дракона.

Но в садок все равно отправляли. Даже без крыльев, магии учиться надо. Без магии он окажется беззащитным перед большим миром. Мар тогда этого еще не понимал.

Садок он не любил… а брату немного завидовал: в тот год еще считалось, что у него неплохие шансы.

Ференс тогда сказал:

— Ты первый! У тебя-то имя нормальное… только длинное.

— Вольмар? Как кальмар, только на «в».

— Что такое «кальмар»?

— Древняя скользкая рыба. Вольм? Как тебе?

— Да ну… как-то странно звучит. Тоже по-рыбному. Давай ты будешь просто Мар… а я просто Фер…

— Ну, давай…

Потом он забыл ту ночь и тот разговор. И Ференс его все равно всегда называл полным именем. А вот он помнил, что брату приятней быть Фером… и до самого последнего дня звал его только так.

До того дня, когда его зашвырнули в глухое темное подземелье с мокрыми стенами и гнилой соломой на полу. В крошечную вонючую камеру. Где Фер лежал один уже несколько дней — даже не Фер, окровавленное маленькое тело, в котором Вольдемар чудом каким-то смог узнать брата.

Мар держал его на руках, прижимал к себе, пытался отогреть и уговаривал не умирать.

Не помогло.

Про лекцию была чистая правда, и надо было спешить, но Мар все равно потратил несколько минут на то, чтобы просто посидеть в тишине. Заменить в голове воспоминания о визите Клары Шторм другими, куда менее мрачными: о луче света из окна. О прохожих там, снаружи. О том, как сквозняк едва заметно шевелит серую от пыли занавеску. В мире много всего красивого, сиюминутного, того, что достойно быть сохраненным в сердце. Кстати, разговор о памяти образа с третьекурсниками, пожалуй, можно начать с этого… с одного единственного ничего не значащего, но яркого воспоминания.

Янка Безымянка

Она много раз пыталась представить себе, как выглядит ее соседка по комнате. И каждый раз образ получался немного другой. Алиса виделась ей то смуглой и темноглазой красоткой из Искателей, то голубоглазой шатенкой, как многие из Бризов или Аркад. Темперамент у нее был исключительно «искательский» — быстрые решения, между идеей и исполнением — несколько мгновений. Говорят же, что Искателей мало осталось, потому что они сначала делают, потом думают…

Алиса была из Саумов, — это очень большой дом, встречается во многих циркусах. А если судить по книгам, то и среди драконов Самумы встречаются. Или встречались раньше.

В хрониках Романа Скальда точно такое было, в «Песне об одиночестве» — там герой дракон из Самумов остается единственным выжившим после нападения химер в небольшом внешнем поселении, Форте Огня. Он держит оборону, ведет хозяйство, поддерживает стену и хоронит погибших товарищей. Он выполняет каждодневную работу, занимается исследованиями, как будто ничего не случилось и даже ведет дневник. Он ученый, но ему хватает знаний, сил и смелости быть и поваром, и охотником, и механиком, и гробовщиком. И так всю долгую зиму, пока не открываются вёрсты… А когда пришла помощь, то нашли в Форте Огня только записи его дневника и завершенное исследование. Ни записки, ни объяснений. Скальд считал, что маг отчаялся ждать весны и, сходя с ума от одиночества, отправился к ближайшему циркусу своими крыльями… не долетел, конечно.

Янка, когда читала эту историю, подумала, что это несправедливое и глупое объяснение: не мог человек с таким характером и такими качествами просто взять и, по сути, совершить самоубийство. Должно было быть что-то еще.

Книгу она читала давно и помнила сейчас урывками. Но герой ее тогда впечатлил настолько, что она запомнила имя. Александр Самум из Синей Лабы циркуса Кордон. И была даже небольшая гордость, что ее сводные братья — тоже Самум.

Кордон — это где-то далеко.

А тот маленький форт, наверное, давно перестал существовать. Вообще ни одного форта не осталось — зачем? люди давно живут в циркусах… ну или в Чертогах.

Янке вдруг подумалось — почему дракон — и вдруг из циркуса? Драконы с людьми и некромантами никогда рядом не жили. Выходит, Александр Самум и в этом был особенным, непохожим на других драконов?

Сейчас, одна в комнате в ожидании, когда вернется с занятий Алиса, Янка перебирала воспоминания о родных, о прочитанных книгах, о мудрых изречениях древних, которые могли дать ответ — как ей жить дальше? Что делать, если действительно делать, а не занимать голову чем-нибудь, чтобы она сама себя не заняла пустыми мыслями и сожалениями.

…зря Мар Шторм дразнит ее Эсмеральдой, совсем не похоже. Лучше бы с кем-то другим сравнивал…

А если уж брать с кого-то пример, то с Александра Самума.

Подумаешь, мир рухнул и тебе одному зимовать в не приспособленном для этого, на половину разрушенном форте, в котором запас продуктов не пополнялся почти месяц, потому что атака химер как раз и началась с уничтожения каравана с продовольствием…

Но мне-то что делать? А? Александр?

Сама себе ответила: прежде всего, встать с постели. Хватит. Ты столько не валялась даже когда болела. Даже когда жила дома… особенно когда жида дома!

Что у тебя есть прямо сейчас, что ты можешь прямо сейчас без посторонней помощи?

Шмыгнула носом, но вспомнила: прикосновение к индикаторному артефакту у Анны в кабинете, и потом — набалдашник дареной трости, и странные не то видения, не то воспоминания, не то еще что-то, с этими вещами связанные. Надо понять. Надо изучить и разобраться, что это? Если нет своей магии и нет зрения — как она смогла увидеть крылья профессора Шторма?

Янка быстро, чисто чтобы ни чего не упустить, обхлопала ладонями собственную постель. Если бы что-то было, наверное, она бы почувствовала раньше, но настоящий исследователь не должен упускать ничего.

Как и ожидалось, никаких посторонних ощущений.

— Пойду по кругу, что ли, — сказала она вслух.

«По кругу» сразу за кроватью оказалась тумбочка. Ее собственная, только пока совершенно пустая. Лишь трость сбоку прислонена, чтобы легко взять. Но без Мара это была трость — самый обычный предмет. Холодный гладкий, кажется, каменный набалдашник и легкая длинная трубка. То ли полимерная, то ли полая, из металла.

Янка обхлопала руками подоконник — деревянный, пустой. Шагнула дальше, оказалось, пришла в самый угол комнаты. В углу стоял табурет, а на табурете лежали книги. Две.

Обе конечно, упали, она подняла. Нашарила ладонями на полу.

— Знаете, Александр, — сказала она шепотом.

Какое счастье, что сейчас ее никто не может ни видеть, ни слышать! И можно спокойно разговаривать с вымышленным персонажем. И это даже не кажется странным.

— Знаете, я бы перечитала про Форт Огня, если бы могла видеть. Но я могу только помнить, так что если что-то перевру, вы уж на меня не сердитесь, ладно? Я попробую как вы. Вы же знаете, я магом быть не могу… но я сделаю вид, что это не важно. Как считаете, это не будет выглядеть, будто я надеваю розовые очки и ухожу в собственные мечты на вечное проживание?

Вымышленный дракон не ответил, но Янка его вдруг представила — сидящим на краешке ее собственной кровати.

Это получилось лучше, чем представлять Алису — потому что описание Александра Самума из книги помогло составить образ. Довольно высокий, но сутулый, с седыми висками. Правильные черты лица как у всех драконов, серые яркие глаза. Он неожиданно оказался похож на профессора Шторма, каким он будет лет через тридцать или сорок.