Небо в алмазах (СИ) - Younger Alexandrine - Страница 45

Дом — это люди, сестра Пчёлкина поняла простую истину лет в тринадцать. В её особенном случае — это целый Космос. И он был рядом с ней, читая для Лизы её любимые «повести Белкина», пытаясь занять время, проводимое на борту рейса «Москва — Ленинград».

— Не знаю, как зовут деревню, где я венчался; не помню, с которой станции поехал… В то время я так мало полагал важности в преступной моей проказе, что, отъехав от церкви, заснул, и проснулся на другой день поутру, на третьей уже станции! — Холмогоров покачал головой, проводя указательным пальцем по желтоватым страницам. — Бухло до добра не доводит, Фил прав, это точно! Нет, как тебе, Лизк, такой сценарий свадьбы? Нахер, блин! К рюмке не притронусь!

— Тогда делаем безалкогольную свадьбу, — сонливо пробормотала Лиза, облокачиваясь на поджарое плечо жениха, — и, скорее всего, ты на неё не придешь! Останусь старой девой! Так что, Кос, дочитывай…

— Надейся, наивная, но раз просишь… — Кос набрал в легкие воздух, и, пытаясь сделать свой голос писклявым. — Боже мой, боже мой! Так это были вы! И вы не узнаете меня? — мужчина закашлялся, махая головой во все стороны. — Бурмин побледнел… и бросился к её ногам… — томик в бирюзовом переплете захлопнулся прямо перед носом Павловой. — Конец свистопляски!

— Неправильно, Космос, должно быть, чтобы как в сказке, — Лиза положила книжку на колени, — и жили они долго и счастливо.

— И коньки отбросили в один день? Нет, Лизк, не наша сказка!

— Какая наша тогда? Не «Колобок» же? Я от Пчёлы ушел, и от Фила укачусь?

— Понятия не имею, Лизок, но скажу точно, — прикосновение мягких губ к виску, всегда поражающих Лизу своей мягкостью, дало осознать, что, собственно, Кос размышлял о только о ней, — что ты у меня точно принцесса!

— А ты? — это школьное прозвище так и не отвязалось от Павловой. Вот только с принцессой были рядом хулиганы, и особенно преуспел тот, кто сейчас летит с ней в Ленинград.

— Говорят, что драконище проклятое, — Кос поглядывает на свои командирские посеребренные часы, желая поскорее оказаться там, где чувствуешь твердую землю под ногами. — Кентавр! Железо!

— Драконище, ты на самолете лететь не хотел, а мне не страшно.

— Ну половина дела сделана — в самолет запрыгнули! Свалимся вместе!

— И, наверное, это главное.

— Надо на будущее учесть…

— Что ещё?

— Никуда тебя не отпускать, а то, гляди, ничего не боишься…

Лиза покачала головой, прижимая нос к гладкой щеке молодого человека, и закрывая глаза, приглушенно и тихо проговорила, будто таилась:

— Есть то, чего я на самом деле боюсь, Кос.

— Да, брось, чего тебе со мной бояться?

— Знаешь ли… — девушка не желала говорить о том, что поняла ещё весной восемьдесят третьего, когда взрослые напряженно молчали, не зная, как рассказать о смерти родителей. — Давай, только, я расскажу тебе об этом… Потом!

— Я всё равно достану! — шепчет он совсем тихо, видя, что Лиза безнадежно изображает сонливость.

— Нет, я расскажу тебе страшную правду, когда мы станет корявыми старичками.

— Старикан в маразме, а бабка с клюшкой? Зашибись…

— Заметь, это не я придумала.

— Ладно, раз не хочешь говорить — не лезу.

— Солнце, — Лиза снова раскрыла перед Космосом аккуратный фолиант, — прочитай мне ещё!

— Как скажешь…

Выстрел — гласило название повести, начинавшейся на восемьдесят девятой странице. Космос и Лиза даже не задумывались, чтобы это могло значить…

Комментарий к 89-й. Большие надежды

Космос/Лиза:

https://vk.com/photo-171666652_457239310

========== 89-й. Гляжусь в тебя, как в зеркало ==========

OST:

— Secret Service — Flash In The Night

Елена Владимировна Чернова, именуемая близкими детским прозвищем «Ёлка», давным-давно перестала чему-то удивляться. Пусть и лет-то ей, в самом деле, было не так много. Тридцать восемь. Она молода, красива и притягательна, как и в желанные двадцать пять. Но слишком часто судьба оборачивалась оборотной стороной, породив в Елене чувство полной готовности к любой перегрузке. Старший брат был прав, говоря о том, что это качество незаменимо. Будь подготовлен даже к хорошему.

И потому, когда Лиза радостно заявила, что выходит замуж… Пришлось лишний раз убедиться, что в жизни всё зеркально повторяется. Где-то все это она уже слышала, видела, уверяла в правильности собственного пути, и… Только это была не Лиза, а Лена Павлова. И исповедовалась она не тётке, а родной матери, и получила куда более суровый ответ…

«Никогда и ни за что… Он не фарцовщик, не диссидент, не враг народа… Ещё хуже! Кровь не вода!»

Потом непослушная дочь узнает — история похуже, чем у Монтекки с Капулетти. С таких долго не снимается гриф секретности. Родители молчат, а дети недоумевают, почему из-за чужих обид они должны лишиться счастья. Одиннадцатого марта семьдесят третьего Ёлка готовилась биться головой об стену, только бы мать перестала чинить им с Лёней препятствия. Испугал ли материнский гнев своенравную дочь, спустя час сбежавшую из запертой на все замки квартиры? Лишь добавил в поступки толику решимости.

Ключи старшего брата, найденные в отцовском столе, стали тому подтверждением. Уходить надо быстро, не оглядываясь. Мать считала, что зять второго секретаря обкома Ленинграда не мог быть евреем? Зазорно лишиться того, что предоставило им государство — особенно просторной двухэтажной дачки под Гатчиной, где Октябрина Станиславовна выращивала розы без шипов. А дочь не жаль?

Дачу все-таки отнимут, когда Владимира Александровича Павлова отзовут с посольской должности, отправляя на почётную пенсию. Мать, убитую новостью, хватит удар, граничащий с безумием. Будет разбито и зеркало в родительской спальне, и дорогой китайский фарфор. Придется ломать дверь, чтобы увидеть сломленную ненавистью немолодую женщину в полуживом состоянии.

У Ёлки затрясутся ладони, Лёшка с Татьяной будут попытаться поднять Октябрину Станиславовну с пола. Лиза, приехавшая в гости с родителями, спрячется на руках могучего деда, не двигаясь с места. Они будут с разочарованием смотреть на то, как доживает последние минуты близкий человек. Но до этого еще далеко.

Ёлка в очередной раз подумала, как сильно любит старшего брата, и, накинув на себя драповое пальто и аляповатый пуховый шарф, убежала из дома. Думая, что навсегда. Отец не будет держать зла, а что до матери… Она свой выбор сделала, и между ними никогда не было добросердечия. О чём жалеть? Лена свято уверена, что права во всем, переминаясь с ноги на ногу у казарм военной академии. Притоптывала легкими ногами, замерзала, ждала, не имея возможности уйти.

Мама не могла отнять у нее Лёню, а Лене нет дела до того, чем грешили чьи-то родители в прошлом. Бред какой-то! Любящей невесте лейтенанта военно-морского флота Рафаловича совершенно наплевать на холодный ветер и мороз, сковывающий ноги. Она готовилась стать женой советского офицера, следовать за ним хоть на край света, не оглядываясь на предрассудки, которыми так рьяно заполняла ей голову всесильная мать — майор НКВД в отставке.

Папа называл сослуживцев матери безликими фигурами, не сильно скрывая брезгливости к сотрудникам органов госбезопасности. Через пять лет Елена — партработник на почетной должности, увидит этих людей на похоронах Октябрины Станиславовны, и изумится тому, что никогда не видела друзей мамы у них дома на Московском проспекте.

— Леночка, ты не многое потеряла! Такие только на похороны и придут! — папа, всю жизнь почти слепо любивший мать Ёлки, впервые так строго отзывается о том, что окружало жену в действительности…

Ёлка лишь крепче сожмет локоть отца, желая спрятаться от серых посланцев из застенков Лубянки и Литейного. Ужаснется тяжёлым взглядам из другого мира, пусть и взрослая девочка. А сколько еще впереди? Подумать страшно. Но на дворе холодный март семьдесят третьего, и Лена надеялась, что один человек — её судьба, от которой не сбежать. Ведь Лёнька любит её с детства. Вместе со школьной скамьи. Её мушкетер, защита и оплот. Раф обязательно всем докажет, что полюбил в ней нелюдимую гордячку, девочку с книжкой, а не дочь второго секретаря Ленинградского обкома партии. Мама не права!