Между строк - Раевская Полина "Lina Swon" - Страница 18

– Кривляющийся придурок! Ну, надо же. А ничего, что он, на секундочку, комедийный актер?! Или Манюничке – великой критикессе и кидаловке всея Руси, – это ни о чем не говорит? Хотя, чего я спрашиваю, если она двух слов, не касающихся денег, не могла связать?!

 Щенок устремляет на Алёнку взгляд исподлобья, и ей становиться смешно, и в то же время неловко за эту неожиданную вспышку раздражения.

 Надо же, сама не заметила, как вскипела. И с чего вдруг?

– Ты прав, Ушастик, переборчик вышел, – посмеиваясь, удивляется Глазкова самой себе, но тут же находит оправдание. – Но эта девица такая бесячая. Мне даже начинает казаться, что Боре повезло, что она его бросила. Ну, правда! Дурища ведь невероятная.

 Ушастик согласно виляет хвостом, и концентрирует все свое внимание на более важных вещах, чем какая-то, давно ушедшая в закат, Машка.

Алёна тем временем возвращается к письму, мысленно делая пометку, не принимать все так близко к сердцу. Вот только легко сказать…

 «А если серьезно, Машуль, я рад, что ты дала ему шанс. Он – крутой актер и фильмы с ним отличные. Давай, как вернусь, посмотрим что-нибудь вместе? А то мы с тобой ни разу еще не торчали перед теликом с попкорном))) Как тебе идея?»

 Идея Аленке очень даже нравится, перед мысленным взором вспыхивает романтичная картинка: темная комната, освещенная лишь светом от экрана телевизора. Они с Борей сидят на полу, прислонившись к дивану. Между ними коробка с попкорном, в которую они периодически ныряют руками, аккуратно соприкасаясь кончиками пальцев, отчего по телу пробегают электрические разряды, вызывая дрожь и томительно волнение. Однако, каждый из них сохраняет невозмутимость и делает вид, что увлечен фильмом. Они даже что-то обсуждают, и Алёнке, несмотря на колотящееся где-то в горле сердце, удается звучать непринужденно и легко. Правда, ровно до того момента, как попкорн заканчивается, и Боря, убрав коробку, пододвигается вплотную. Алёнкина фантазия уже вовсю потирает ручки, предвкушая все самое интересное, но тут так некстати о себе напоминает здравый смысл. И снова становиться неловко и смешно.

– Да уж, Алёна, кажется, с твоей головой действительно не все в порядке. Сама с собой разговариваешь, представляешь себя на месте Машки, а дальше что?

Втянув с шумом воздух, Глазкова качает головой, снова признавая, что ввязалась во все это зря. Побочных эффектов с каждым разом выявлялось все больше. Теперь вот еще биполярка назревала.

 Все-таки этот Олег Гладышев – гад. Придумал аферу, а сам свалил на свой Север и в ус не дует.

– Чтоб ты там жопу свою тощую отморозил! – бурчит Глазкова беззлобно и продолжает погружаться все больше и больше в Борю Шувалова.

 Он рассказывает ей о том, что у него припасено еще куча идей. Удивляется, почему они раньше не сходили в те или иные места и не сделали кучу того, что обычно делают пары. Аленка тоже в недоумении, но потом вспоминает, что Миша рассказывал о работе на стройке и других подработках, дабы Машке сытно жилось, и вопросы отпадают.

«Мы обязательно все наверстаем, Машуль, ты только потерпи. Знаю, тебе очень тяжело. Я написал Михе, он на днях подкинет денег, так что не переживай. Передохни немного восстановись, заодно и работу получше найдешь. Если честно, вообще не ожидал, что ты так быстро устроишься. Надеялся, что хоть немного времени себе дашь. Все-таки сотрясение – это не шутки. Ты как вообще? Что врач говорит? Точно все нормально? Тебе вообще можно на работу-то? А то опять, поди, геройствуешь? Завязывай с этим, Маш! Не совсем уж безвыходное положение, на крайняк я с матерью договорюсь. Она, конечно, будет не в восторге, но рано или поздно ей все равно придется смириться с моим выбором, так что пусть начинает привыкать.»

– А вот это интЭресно, – озадаченно тянет Алёнка. – Хотя стоит ли удивляться? Лучше удавиться, чем иметь такую невестку.

«В общем, Машуль, давай шли лесом эту работу и этих придурков – заводчан. Миха еще на месяцок подкинет тебе денег, передохни пока. Нафига эти нервяки? Еще думать будешь, почему ты им не понравилась. Да потому что многие люди – скоты и им не нужны причины для враждебности и злости. Они, как боязливые животные готовы нападать первыми на себе подобных из страха, как бы кто-нибудь не оказался лучше них. Поэтому забей на этих ссыкунов, таким невозможно понравиться, с ними можно только скучковаться против кого-нибудь. Тебе оно надо? 

Думаю, нет, так что не забивай себе голову. В конце концов, зачем тебе они, когда у тебя есть я? И ты мне не просто нравишься, я тебя люблю, причем, с каждым днем все сильнее и сильнее.

Помни, я всегда с тобой и готов на все ради тебя. И если какие-то долбонаты не разглядели в тебе то, что разглядел в тебе я, то это их проблемы, но никак не твои.»

 Задрожав от подступивших слез, Алёна откладывает письмо и изо всех сил пытается их сдержать. Оказывается, она очень нуждалась, чтобы кто-нибудь сказал ей нечто подобное, поддержал и позволил быть слабой, ибо она устала сохранять лицо перед родителями и одноклассниками, устала делать вид, что все в порядке, и ее ничуть не ранит такое положение вещей.

 Ранит и еще как! Подрывая раз за разом уверенность в себе. Теперь же… не то, чтобы слова Бори что-то изменили и перевернули ее сознание. Нет, вовсе нет. Но она почувствовала, наконец, что больше не одинока, что у нее есть человек, которому она может честно рассказать о наболевшем и с которым, как ни странно, может быть в большей степени собой под чужим именем, нежели с родными под своим.

 «Всё, закрыли тему. А теперь о насущном – о собакене. Если ты его еще не пристроила, то я тебе предлагаю такой вариант – отнести его к моим родителям. У нас Грета уже старушка, охранник с нее никакой, родаки подумывают взять щенка, поэтому твой барбос будет очень кстати, тем более, если он метис овчарки с лайкой. Нам, как раз, нужен большой пес. Вольер большой, им с Греттой будет комфортно, да и тебе не придется волноваться за него, родители позаботятся наилучшим образом. Матери я уже написал, объяснил ситуацию, так что не волнуйся, к твоему приходу она будет в курсе и не сомневайся, не откажет. Животных она любит, ради принципов не оставит щенка без крыши над головой. Короче, неси, Манюнь бабуле нашего сынулю)))) Заодно, может, начнете контакт налаживать. Ну, а если боишься, попроси Миху. И да, раз уж мы с тобой, наконец, сошлись на том, что Джим Керри – хороший актер, почему бы не назвать твоего ушастика Джимом? Как в том стихе: «Дай, Джим, на счастье, лапу мне…» и че -то там дальше))) Как тебе?»

 Как ей? Как обухом по голове.

 Вот так сюрприз! И что теперь делать?

 Аленка снова перечитывает последние строчки письма, и внутри у нее начинает мелко подрагивать от волнения. Когда она писала о проблеме с Ушастиком, она и подумать не могла, что, будучи за тысячу километров, Боря найдёт решение.

Сказать, что она обескуражена – не сказать ничего. Такая мобильность и восхищала, и радовала, и вызывала досаду.

Черт бы побрал эту необходимость притворяться! Как вот теперь быть?! Альтернатив-то не так уж много, а если совсем честно – никаких.

Ольга Андреевна в последние дни лютовала, и Алёнка даже подумывала отвезти щенка в приют, и навещать его по выходным, а тут такая удача.

Определённо, малышу будет лучше у Борькиных родителей. Но, что она им скажет, кем представиться? Видели ли они вообще Машку? А главное – почему у Борькиной матери такое негативное отношение к ней?

 Нет, Скопичевская, конечно, не подарок, но одно дело, когда человек просто не нравится, а совсем другое, когда он его на дух не выносит.

Глазкова нутром чуяла, что-то тут не чисто. В конце концов, не спроста же Шувалов написал: «Животных она любит, ради принципов не оставит щенка без крыши над головой». Каких- таких принципов и, что все это значит?

 Вопросы, сплошные вопросы…

Разумнее всего было, конечно, «струсить» и подключить к делу Мишку, но Алёнка не могла не убедиться лично, что с Ушастиком будут хорошо обращаться, и «принципы» не перевесят человечность, а то ведь всяких людей хватает.