Намордник (СИ) - "avada___kedavra" - Страница 1

========== Часть 1 ==========

TW последствия дехуманизации, упоминания жестокости, нелестное отношение к армии

Когда ему звонит Номер (именно Номер, с большой буквы, потому что на этой симке у Сережи сохранено ровно два контакта: Номер и тот, который уже больше двух с половиной лет вне зоны доступа) Сережа принимает душ. Он не ждет звонка и по возвращению в свой-офис-по-совместительству-гостиную-по-совместительству-иногда-еще-и-спальню даже не проверяет телефон.

Поэтому через пятьдесят четыре минуты Номер перезванивает.

На то, чтобы ответить, Сереже требуется секунд сорок: код, который еще полчаса назад тек из-под пальцев рекой, застопорился на идиотской ошибке сволочного компилятора и теперь не сдвигался ни влево, ни вправо и как капризный ребенок требовал пристального внимания к каждой точке с запятой, чем неимоверно злил.

Один, два, три, семь гудков. Да кому там так невтерпеж-то, а? Сережа раздраженно убирает прядь волос со лба, отшвыривает клавиатуру, так, что она проезжает по столу и укоризненно упирается краешком в ножку одного из трех мониторов, и берется за телефон.

А там Номер.

Раньше, когда у Сережи только появились деньги на услуги подобного характера, Номер отзванивался ему дважды в неделю и отчитывался, что, где и когда. Потом, постепенно, звонки стали реже, примерно раз в месяц. Теперь Сережа получает такие же полные и такие же бесполезные отчеты где-то раз в три. Номеру, очевидно, важно, чтобы Сережа знал: его ресурсы тратятся не напрасно. Информация стоит денег, перелеты между городами и странами стоят денег, секретные документы стоят очень больших денег. Сережа каждый раз внимательно выслушивает сухую сводку — были там-то, сделали то-то, никаких следов не обнаружили, будем искать дальше — роняет вежливое “спасибо”, вешает трубку и живет до следующего звонка.

Э т о т случается не по плану.

Слишком скоро. Они говорили… недели полторы назад, кажется?.. Да, точно, в прошлый вторник, у Сережи тогда еще два автомата в офисе сломалось, пришлось вызывать мастера, и…

Пока Сережа пялится, как завороженный идиот, на входящий звонок, тот, не удостоенный ответа, обрывается. В офисе повисает неприятная тишина, которая случается, только когда внезапно заканчивается громкий звук, до того формировавший пространство. Только комп гудит. И автоматы. А еще сердце ухает где-то в глотке и трясутся коленки. Сережа, сидевший, уперев мыски кед в пол, ставит ноги на полную стопу. Дрожь не стихает.

Секунда. Две.

Четыре.

Отвиснув, он несколько раз судорожно тапает вспотевшими пальцами по успевшему погаснуть экрану. Вводит пароль, потому что отпечаток не срабатывает ни с первой, ни с третьей попытки, перенабирает, ждет — отвечают после первого же гудка. И говорят:

— Сергей… — таким осторожным вкрадчивым тоном, каким почти двадцать лет назад Сереже сообщили, что мамы больше нет.

И Сережа, как и тогда, понимает все даже раньше, чем оно произносится вслух.

Они нашли Олега

***

Это несусветная, в каком-то смысле даже жестокая глупость, но перед часом X Сережа сорок минут подбирает рубашку.

Сначала останавливается на нежно-лиловой с гигантским принтом белоснежных пушистых бегоний почти на всю левую сторону. Любимая, он купил ее с первых своих больших денег. Тогда она стоила совершенно баснословно — больше десяти тысяч за одну шмотку! — а теперь едва ли не самая бюджетная во всем его гардеробе. Струящаяся шелковая ткань, приятные цвета, крохотные перламутровые пуговички.

С пуговичками выходит затык — бессовестно дрожат руки, не получается справиться. Две отлетают куда-то под стол — они снизу, ничего страшного, можно заправить одну полу в джинсы, так даже красивее будет — потом отлетает третья, уже сверху, прям из-под воротничка, и.. Сережа на секунду замирает.

Сдергивает с себя рубашку с бегонией.

Примеряет еще три.

А если футболку, — приходит в голову, — ту, которая с правительством?

Сережа выдергивает из шкафа нужный ящик.

Находит футболку.

Примеряет.

Ждет Олега.

Когда он спросил, сколько времени займет доставить его в Питер, ему уклончиво ответили, что это не так-то просто: таможня, перелеты, прочие прелести жизни. Сережа ответил:

— Любые деньги, — и он действительно имел это в виду.

Л ю б ы е.

Потому что однажды, четырнадцатого марта — Сережа хорошо запомнил тот день, потому что в Москве вдруг бахнули аномальные плюс пятнадцать, защебетали птицы и народ, соскучившийся по теплу, разделся аж до футболок, у Сережи оба общажных соседа-идиота свалились потом с пневмонией — ему из своей ссаной армии позвонил Олег Волков.

Олег звучал хрипло и чуть напряженно, смеялся немного невпопад, но мужественно выслушал весь сережин треп о грядущей сессии, поделился парой свежих армейских баек, под конец разговора заверил, что крепко любит и пообещал больше так не пропадать. На тот момент они не созванивались почти месяц.

А потом пропал.

А еще потом Сереже позвонила воспитательница из детского дома и сказала, что на Олежека — она так и сказала, “Олежек”, хотя Олег терпеть не мог это уменьшительно-ласкательное, Сережа всю последующую неделю об этом думал, никак не мог изгнать из головы — пришла похоронка. И что ей кажется важным, чтобы Сережа знал, она очень ему соболезнует, Олежек ведь такой хороший мальчик, был, был такой хороший мальчик, вот что же ему в университете не сиделось, закрыл бы сессию, не забрали бы и…

Похоронка была от одиннадцатого марта.

Так и стояло: дата гибели. И число — одиннадцатое марта. За три дня до того, как Олег в последний раз признался Сереже в любви и повесил трубку. До дембеля ему оставалось что-то около полутора месяцев.

Это позже, уже когда начал всерьез копать, Сережа узнал, что одиннадцатого марта была масштабная операция, во время которой погибло больше четырехсот человек, и черт его знает, скольких еще тогда списали в расход. Операция случилась где-то на самой Сирийской границе, а Олег был больше, чем в тысяче километров оттуда.

И все же он там погиб, просто потому, что ему не повезло родиться со “звериным” геном. Если бы ты только знал, чем это все кончится, ты, самовлюбленный, самоуверенный болван!

Оборотни — в общеизвестном смысле этого слова, чтобы с шерстью, когтями, болезненными обращениями раз в месяц и воем на луну — как вид, считают ученые, вымерли больше сотни лет назад. Поговаривают, что последних на территории СССР видели во время Великой Отечественной, но это скорее на уровне слухов и воодушевляющих патриотических сказочек — никаких документальных подтверждений тому не сохранилось.

Зато сохранились ошметки наследственности, так называемый “звериный” ген. Олег, как и прочие его обладатели, получил плюс много к выносливости, силе и скорости и любил этим прихвастнуть. Покрасоваться тоже любил, порычать, например, в постели, якобы опасно нависнув сверху, пока Сережа смеялся, зажатый под ним на несвежих простынях, и безрезультатно пытался увернуться от настойчивого шумного обнюхивания и облизывания.

— Однажды я тебя съем, — говорил Олег, прижимаясь открытым ртом к сережиному плечу, высовывая язык и жарко проводя им по коже.

— Одни обещания… — вздыхал Сережа и блаженно жмурился, подаваясь вперед и вверх, ближе.

Олег считал, ему повезло выиграть генетическую лотерею.

Большие люди в армии, к которым попал идеальный сверх-сильный солдат, наверное, считали, что повезло и м.

Сережа считал, что им стоит сдохнуть в мучениях.

Восстанавливал все последующие после исчезновения Олега события и додумывал чужую мотивацию он на основе отчетов, полученных от Номера. Сначала после каждого звонка и осознания истинного положения вещей случалась истерика, потом он вроде научился абстрагироваться. Представь, говорил Сереже вкрадчивый внутренний голос, что это все происходило с кем-то другим, не с Олегом.

Это не Олега засунули в один из так называемых “звериных” отрядов, не значащихся ни в каких официальных бумагах. Не в нем культивировали жестокость и неумение разумно мыслить, не его использовали как пушечное мясо, сильное, выносливое и злое. Сережа читал свидетельства, которые были скорее страшные байки, о смертельно раненых солдатах, больше похожих на животных, найденных на поле боя и бросавшихся на врачей. О солдатах, рвавших противников голыми руками и зубами. Действительно: никакой шерсти и воя на луну. Только бескрайняя, бесчеловечная жестокость.