Бастард Ивана Грозного (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 56

Эмпуса сразу же повторила попытку кинуться на Саньку, но ей на перерез кинулась Гарпия. Они столкнулись и покатились по земле, вцепившись друг в дружку. Их схватка напоминала драку двух кошек абсолютно, даже урчанием, шипением и визгом и длилась недолго. Гарпия была повержена, растерзана и выпита досуха.

Эмпуса подняла от её шеи испачканное в крови лицо и посмотрела на Саньку.

— Хорошо, хоть есть, чем полакомиться у этой дуры. Но человеческой сущности теперь у неё нет. Нет теперь твоей Гарпии, малыш. Даже если ты с ней и встретишься, это будет не она. Берегись её.

Она поднялась с колен. Санька заметил, что колени были прекрасны и испачканы в земле. И локти были в земле и …

— Ты хочешь меня… Я приду к тебе.

— Да иди ты! — Крикнул Санька и из его глаз потекли слёзы.

Он зарыдал со всхлипываниями, подвывая. Сначала тихо, а потом вдруг взревел и кинулся на Эмпусу, распустив свои короткие, но крепкие и правильно заточенные когти. Он рвал её так усердно, что всё произошло очень быстро.

Эмпуса не умерла, просто она не могла шевелиться.

— Зря я выпила силу Гарпии. Она ослабила и меня. Тебе повезло, малыш, но я ещё приду за тобой.

Санька ударил её кулаком в живот, но Эмпуса исчезла. Исчезло и тело Гарпии. Он рухнул лицом в мокрую, «перепаханную» ногами и руками с землёй траву и пролежал так какое-то время. Потом, когда он встал и оглянулся, он увидел, что его возницы исчезли тоже. Возки и лошадки остались стоять, а кикиморок не было.

— Приехали, — хмыкнул Санька и постарался перевернуться в тонкий мир.

Концентрация выше верхней чакры не получалась. Его переполняли злость и жалость, и сила не поднималась выше шеи. Он снова заплакал и плача попытался поймать лошадь, но она от него шарахалась, как от чумного. Санька плюнул и шагнул в лес.

Глава 19

— Не было там никого. Ни Ракшая, ни девок его. Возки мы завели в чащу, спрятали. Там и хлеб и припасы ихние. Земля впереди взрыта, как будто драчка была. Копытами, сапогами, ногами босыми. Крови немного есть. Лошадки… Две… Паслись рядом. Клюся Ракшая, да комонь[34] жонки евоной. На них они уезжали, мы видели.

— И куда делись?

— Кто его знает?!

— Может вперёд проскакали?

— Нет, не было впереди Ракшая. Они перед нами проходили. Всех в лицо видели, да и не мог он бросить хлеб. Пропадёт войско без хлебушка.

— Что думаете?

— Кто-то схитил, мобыть. Но мы сзади никого не ставили. Куда увезли, не знаем.

— На Ладогу, куда ещё?! Он, кроме Ливонцев и англов, никому не нужен.

— Да, и бог с ним! Мы своё получили. Даже больше. И ни в чём не замешены.

— Стой, Василь! Не спеши! — Перебил старший Тараканов. — Коли так вышло, учиним розыск. Зови дьяка разбойного. Пусть опишет всё, чин по чину. И имусчество…

— Да, как, батя?! Хлеб-то…

— Рцы! Когда батька говорит. Дурак ты! Имусчество на хранении у нас будет, а куда денется, бог весть. Где ему храниться? Ещё из казны возьмём на хранение. А хлеб и припасы сгнить могут. Что у нас бросовой муки, али зерна пророщенного нет? Есть! Мяса гнилого? Да, скокма угодно!

— Голова! — Сказал Семён. — Ох и голова.

— И лошади околеть могут! — Сказал Юрец.

— Во-о-о-т…

Санька бродил по лесу без направления и «рвал и метал». Он бился головой о стволы, падал в муравейники лицом, чтобы быть искусным. Так у него болело сердце, и голова разрывалась от горя. Он рычал и выл так, что распугал всю дичь и волков. Однажды он повстречался с медведем и тот от Саньки сбежал.

Только через три дня он немного успокоился, но внутри у него всё клокотало. От его бесстрастия не осталось и следа. Легко быть бесстрастным, ничего не имея, и ничего не теряя. Санька имел много и вдруг потерял всё. И жену, и силу.

Он не мог поднять её не то, что до горловой чакры эмоций, он не мог её сконцентрировать даже в груди. Кое что осталось в центре силы и ниже. Что-то он выплеснул со злобой и чувствами, что-то унесла Гарпия. Много он ей, всё же, отдал, много…

Гарпия жила рядом с ним, и он не замечал этого, а оказалось… вот оно как…

Когда он был младенцем с чистой душой, дойти до верхней чакры было легко. С годами, хоть и малыми, он наполнялся простыми человеческими чувствами, а сейчас нев и горечь нахлынули на него и ничего не осталось, от прежнего Саньки. Ничего, кроме звериной силы и нестерпимого желания убивать.

Саньке даже казалось, что вместе с царапинами от когтей вампирши, ему в кровь попала её кровь, так он был зол. И зол не только на Эмпусу и Аида, а, в большей степени, на себя, потому, что просрал своё счастье он сам лично, а не кто-то.

Это он не уберёг, не защитил, а, по сути, подставил Гарпию, связавшись с этими кикиморами. Ведь от кого Аид узнал про её замужество? Сто пудов, от кикимор. Ведь исчезли они сразу все. Нашёл, кому поверить?! «Контракт», вашу тётю! Кому поверил?! Лгуньям и обманщицам, что людей в болота заводят и к Аиду отправляют? Вот и заманили они тебя в болото… Болото ненависти ко всей нечисти и нежити. Поймаю — убью!

Так думал Санька, на ходу обрывая и бросая в рот первые ягоды. Постепенно он забрёл в такую глушь, что вспомнил, свой Шипов лес. Здесь тоже стояли деревья в два, три обхвата, но не дубы, а сосны. А это значит, что зашёл он очень далеко от человеческого жилья.

Ассоциация с его родными дубами снова расстроила Александра, и он присел к сосне. Привалившись к дереву спиной, вырубился, утонув в беспамятстве. Проснулся он от боли в ноге. Санька отдёрнул ногу и вскочил. Волки.

Они стояли трое прямо перед ним. Три крупных самца. Ещё трое помельче — стояли уходящей от Александра лесенкой. Пятеро — чуть левее и чуть дальше от средней группы. Взгляды хищников красноречиво говорили об их намерениях.

От неожиданности Санька зарычал, но рык не получился утробным и сорвался в горле. Страх наполнил его грудь, сдавив сердце и остудив кровь. Правая рука метнулась к рукояти кинжала.

Выставив остриё, и держа кулак у груди, Санька отступил к дереву. Сосна. До нижних веток метра три. Нормально.

Передняя троица разошлась. Санька, оттолкнувшись волной от дерева, сделал ложный выпад в сторону правого зверя и вовремя среагировал на рывок левого волка. Оттолкнувшись опорной правой, Санька перекинул кинжал в левую руку и чиркнул хищника по шее, одновременно всаживая правый кулак ему в грудину. Прыжок среднего волка по нижнему уровню прервался упавшим телом раненного хищника, извергавшего из себя фонтаны крови.

Прыжком Александр вернулся и прижался к спасительному дереву. Сила сосны мощная и активность постоянная. Санька, со слов Фрола, знал, что дерево способно снять депрессию, психоэмоциональный удар. И он почувствовал, что в груди нет напряжения, а в голове противного гула. До этого он не знал таких ощущений, поэтому сейчас, как говорится: «почувствовал разницу» между тем, что было и тем, что стало.

Коснувшись жизненной силы дерева, Санька воспрял духом. Он зарычал утробно и мощно. Волки ощерились, но не дрогнули. Парень провёл рукой по телу и выдернул за верёвочный хвостик короткий метательный стилет и локтевым броском метнул его в правого волка. Тот не свалился замертво, как хотел бы Санька, а завизжал и отпрыгнул в сторону, освобождая место для четвёртого, шагнувшего вперёд незамедлительно.

Глаза у хищников не выражали эмоций. Да и были ли они у них? Может быть и были, но морды волков почти совсем лишены мимических мышц. В отличие от собак, которые вынуждены играть «лицом» перед человеком, что-то выпрашивая. У Саньки промелькнула мысль, что у его пса очень забавно ставились домиком брови. И это всегда сламливало упрямство хозяина.

Удивительно, как по-разному работает мозг человека во время активной и пассивной фаз опасности. Александр замечал не раз, что во время пауз, или перейдя тело в размеренную работу, мозг начинал переключаться на совершенно ненужные, в данный момент, мысли, вероятно, компенсируя свою полную отключку во время активной фазы.