Мне бы в небо (СИ) - Митрофанов Даниил - Страница 68

— И ты сейчас всё правильно говоришь Сергей, что не свойственно ребятам твоего возраста. И это мне совершенно не понятно. Впрочем, не я такой один. Заключения всех психиатров, работавших с тобой очень похожи. Они оценивают твой психологический возраст минимум на пятьдесят лет. В то время как у твоих сверстников, очень редко, если этот возраст переваливает за отметку в тридцать лет.

— Это плохо? — спросил я действительно не понимая. Аркадий Борисович говорил, что это очень хорошо. Хотя кто их знает этих психиатров? Что им хорошо, то другим может быть плохо.

— Плохого в этом ничего нет, — немного подумав заговорил Белозёров. — Просто это очень странно. В этом году мне впервые довелось поучаствовать в подобном отборе и вполне вероятно, что такие, как ты не такая уж и редкость. Но в этом году среди нескольких сотен кандидатов ты такой один. Но с этим пускай разбираются мозгоправы. Я работаю в совершенно другой области.

Так какого хрена, ты мне сейчас столько времени мозги полоскал? Всё же не нравился мне Белозёров. И это я ещё не узнал, о чём он разговаривал с мамой. И кого из моих знакомых допрашивал. Сильно сомневаюсь, что это был простой разговор. Если бы Белозёров не пользовался своим служебным положением, ему бы просто не стали ничего рассказывать. С чего они вообще должны, что-то рассказывать обо мне, какому-то незнакомому мужику?

— Могу поспорить, что ты сейчас думаешь о том, для чего я тогда всё это рассказываю? — словно прочитав мои мысли, спросил Белозёров. И даже улыбнулся, когда я кивнул. — А рассказываю я это для того, чтобы ты осознал — для тебя обучение будет гораздо сложнее, чем для остальных ребят. Тебе придётся делать над собой огромные усилия, чтобы учиться всему, как тебе говорят. Всё же в пятьдесят лет у человека уже сложилась собственная картина мира. И переубедить его хоть в чём-то порой бывает задачей невыполнимой.

— Я всего лишь хочу стать пилотом и управлять самолётом. Думаю, сложностей в том, чтобы научить меня этому, не должно возникнуть. И этот мой, психологический возраст не станет помехой. Я готов учиться и не боюсь трудностей.

Белозёров вновь взял паузу на подумать. И на этот раз она затянулась на пару минут. Мы медленно шли вдоль пустой взлётно-посадочной полосы. Дул лёгкий ветерок, а за нашими спинами шумели двигатели самолётов, доводимые до ума техниками.

— Что ты знаешь о своём отце? — совершенно неожиданно для меня спросил Белозёров.

Я сразу же начал думать, чем может мне навредить тот факт, что отец у меня сейчас сидит за убийство? В своё время я слышал множество рассказов о том, что для тех, у кого близкие родственники сидят в тюрьме, закрыты двери в КГБ, позже в ФСБ и все похожие структуры. Но я понятия не имел, насколько все эти рассказы правдивы. И вот сейчас, когда меня спросил об отце человек, предположительно из КГБ, я даже не знал, что ему ответить.

Ведь я прекрасно знал, что отец сидит в тюрьме. Но это знал я — Митрофанов Даниил. А вот Сергей Фомин на данный момент ещё не знает об этом. Сможет ли Белозёров понять, если я ему совру? Вон, он как пристально уставился на меня. Наверное, попытается понять, насколько я честен.

— Мама всегда говорила, что он лётчик и очень занят на работе. Поэтому его нет дома. Маленький я верил ей и мечтал встретиться с отцом. Возможно это также сыграло свою роль в моём желании стать лётчиком. Я хотел встретиться с отцом в небе. Но повторюсь, я тогда был маленьким. А сейчас прекрасно понимаю, что никакой отец не лётчик. Вполне возможно, что он просто бросил маму, когда она забеременела. А может, и вообще в тюрьме сидит. Думаю, мама не стала бы скрывать, если отец умер. Отчего-то она не хочет мне говорить о нём и это её право. В любом случае я никогда его не знал.

Я сказал именно то, что думал по этому поводу, если бы не знал правды. Да и не сможет Белозёров ничего понять. Естественно, я буду переживать, услышав вопрос об отце. У меня его никогда не было. А какой мальчишка, росший без отца, не хотел бы это изменить? Да и любой ребёнок, не видевший никогда своего родителя, этого хотел бы. Так что если Белозёров и что-то сможет разглядеть в моём поведении, это спокойно можно списать на нервы.

— А что ты скажешь на то, что одна из твоих догадок верна? — спросил Белозёров, остановившись и достав из кармана стопку помятых бумаг, среди которых я заметил пару фотографий.

— Скажу, что я никогда не знал этого человека и меня связывает с ним лишь кровное родство. А так отца у меня нет и уже никогда не будет...

Хотя мой папа из прошлой жизни на данный момент ещё жив, он для меня такой же чужой человек, как и Фомин Михаил, который отбывает срок за убийство своего собутыльника. Мой прошлый родитель был хорошим отцом и правильно меня воспитал.

— Если хочешь, прочти. Если нет, просто выкинь, — сказал мне Белозёров, протягивая бумаги. — У тебя есть ещё минут сорок, а затем мы отправляемся обратно на базу. К этому времени будь возле штаба. Помнишь, где он находится? Вот и хорошо. А моё испытание ты уже давно прошёл. Все эти события, случившиеся за последние полгода, никоим образом не могут помешать тебе пройти обучение в академии. Единственной затыкой был твой отец. Но я прекрасно вижу, что вы с ним совершенно не похожи. Да и ваши характеристики очень сильно отличаются. А вот на мать ты довольно сильно похож.

Сказав это, Белозёров ушёл, оставив меня в недоумении и с зажатыми в руках бумагами.

Что это вообще за проверка такая была? Я ожидал чего-то гораздо более сложного и мозголомательного. Я тут всего задал пару вопросов, вручил бумаги, связанные с отцом и велел не опаздывать перед отлётом. Совсем не так я представлял себе работу КГБ. В прошлой жизни мне не довелось пообщаться с представителями этой конторы. Хотя после случившегося в восемьдесят четвёртом мне угрожали и трибуналом, и КГБ и всеми девятью кругами ада. Но благодаря Дмитрию Алексеевичу мне удалось избежать всего этого.

И вот я стою в семьдесят восьмом году, на ВПП какой-то неизвестной базы с бумагами, в которых говорится о моём отце. И не знаю, что мне делать? С одной стороны, довольно любопытно, что в этих бумагах. Ну а с другой, я просто не имею права читать их. Они предназначались настоящему Сергею Фомину, а я просто занял его тело и теперь использую его, для осуществления собственных целей. А с другой стороны, предаваться из-за этого самобичеванию глупо.

Этот прошлой жизни, я был реально виноват в гибели ребят, среди которых был и Серёга. А вот сейчас неизвестно для чего меня засунули в его тело, за шесть лет до тех событий, не дав спокойно отправиться на небеса. Здесь я уже был не виноват. За меня все решили, дав ещё один шанс. Шанс, который я использую, чтобы исправить прошлые ошибки.

По всему выходило, что я сейчас, и есть Сергей Фомин, а поэтому имею полное право, чтобы посмотреть эти бумаги.

Бумаги оказались сразу двумя уголовными делами. Вернее, листами, на которых было написано совершенное преступление и приговор. Отец, уже находясь в тюрьме, и имея все шансы получить условно-досрочное освобождение, совершил ещё одно убийство. Он прикончил своего сокамерника. Случилось это в семьдесят третьем. За второе убийство отцу дали пятнадцать лет. И я прекрасно знаю, что он уже не выйдет на свободу никогда.

С одной из фотографий на меня смотрел суровый мужик, довольно похожий на меня. Он стоял в промасленной робе рядом с Зилом, держа в руке гаечный ключ. Выходит, мой отец был механиком, до того как совершить первое убийство.

А на второй фотографии он был вместе с мамой. Она ещё совсем молодая девчонка, в пышном платье радостно улыбалась, держа в руках букет полевых цветов. И отец, уже взрослый мужик, также весь сиял, глядя на маму. За их спинами стоял накрытый стол, за которым я разглядел бабушку. Наверное, это фотография со свадьбы.

Мама никогда не показывала мне фотографии отца. Когда я спрашивал, она говорила, что лётчикам нельзя фотографироваться, это плохая примета. Хотя всё это время хранила эти фотографии. Когда приеду домой, попрошу показать остальные фотографии, а эту верну ей обратно. Она такая счастливая на ней. Я даже сам не заметил, как начал улыбаться, радуясь за маму.