Буря (СИ) - Зеа Рэй Даниэль - Страница 27

— Татуировки все еще на месте, — ответил Вильям. — Но за трое суток побледнеют.

Тартас сжал губы в прямую линию.

Вильям погрузил одну руку в гель и коснулся ран после операций на его груди. Тартас дернулся от боли.

— Лежи смирно. Я проверяю, насколько быстро спадает отек.

Вильям ощупал кожу вокруг ран и утвердительно закивал:

— Пока все протекает гладко. Ты должен больше спать и меньше шевелиться.

Вильям не убрал руку. Нет. Он провел пальцами по животу Тартаса, глядя, как напрягаются под ними мышцы пресса и их рельеф проступает под кожей, увенчанной странными мелкими рубцами. Тартас опустил голову, глядя на руку Вильяма, который уже явно закончил осмотр и преступил к чему-то другому. Пальцы луитанца покружились немного вокруг пупка Тартаса и поползли вниз, туда, где им, как оказывается, были рады.

— Ты быстро заводишься, — сообщил ему Вильям, обхватывая заветный орган и начиная его нещадно стимулировать.

Тартас снова дернулся и попытался оттолкнуть руку Вильяма от себя, но не особо ретиво.

— Гель постоянно проходит через систему фильтрации и очистки, — Вильям продолжал изводить Тартаса. — Так что ты не будешь лежать ни в собственной моче, ни в собственной сперме…

Тартас резко попытался вынырнуть и схватить Вильяма за шею, но не смог. Из-за боли в груди он скорчился и, кажется, закричал. Вильям оставил его в покое и убрал руку.

— Я не всех своих пациентов так балую, — произнес он, отряхивая ладонь от геля. — Точнее, — Вильям задумался, — я еще никого из пациентов так не баловал! Надо же, с тобой меня ждет хоть какое-то разнообразие!

«Сука!» — закричал «немой» Тартас.

Вильям сложил руки на борте бассейна и прижался к ним подбородком, с насмешкой глядя на беспомощного равнерийца, который, кажется, больше переживал за сохранность своих татуировок на лице, чем за необходимость «ходить под себя» в течение трех суток.

— Однажды мне пришлось пролежать в таком бассейне неделю, — вздохнул Вильям. — Я проклинал всех и вся. Пытался самостоятельно выбраться несколько раз, за что мне прописывали транквилизаторы. Чувство беспомощности — вот что тяготит пациентов в этом месте больше всего. Я перенес шесть пластических операций на лице и теле. И изменился до неузнаваемости, — Вильям хмыкнул, а Тартас притих, глядя на него со дна прозрачного бассейна. — Родная мать не узнала меня, когда я вернулся домой во время увольнительной, — продолжал говорить Вильям. — Взрыв гранаты перед самым лицом сделал из меня смазливого парня, который внезапно приобрел очень большой успех у обоих полов. Женщины меня никогда не интересовали, а внимание мужчин не льстило, нет. Я всех их возненавидел. Ведь до взрыва гранаты меня никто не считал красавцем. И я стал ими пользоваться. Было даже весело какое-то время. В конце концов надоело. Да и к внешности своей привык. Стал забывать, как выглядел когда-то. Вильям Стерн в двадцать три года вряд ли бы произвел на тебя такое большое впечатление. Не стал бы ты с ним пить в баре и не пошел бы к нему, чтобы потрахаться в первый же вечер знакомства.

Тартас внимательно смотрел на Вильяма и слушал. Кажется, только это ему и оставалось делать.

— Я начал встречаться с Ренардом от нечего делать, — улыбнулся Вильям, вспоминая подробности того поганого вечера, когда жизнь его снова пошла наперекосяк. — Очередной член с симпатичной мордашкой, который захотел поиметь смазливого луитанца. И я решил, почему бы самому его не поиметь? Поиграюсь и брошу, как только надоест. К сожалению, Ренард не был рядовым офицером флота. Он был «сынком», о чем я узнал немного позже. Меня предупредили, что, если обижу Ренарда, поплачусь не просто карьерой, а скорее всего, жизнью. И это еще полбеды, ведь у меня была мать, которую я содержал после гибели отца и старшей сестры. «Мало ли, что с мамой может случиться? — сказали они. — Вокруг война!» Как назло, Ренард «подсел на мой член», — Вильям рассмеялся. — Я знаю, что это выражение странное, но пока не увидишь такое поведение, смысла не поймешь. Зависимость от кого-то, от траха с кем-то делает человека безвольным и слабым. Ренард таким и стал, — Вильям тяжело вздохнул. — А может он всегда был таким? Не знаю. Но меня от него воротило. Потом он сделал предложение. Я попытался время потянуть, мол дай подумать, ведь шаг-то серьезный. И снова мне напомнили о себе люди его отца. «Ты либо все получишь — либо сдохнешь со своей мамашей». Я принял предложение. Дату церемонии назначили. А тут… — Вильям умолк.

Тартас не мигая смотрел на него. Он ждал, что же Вильям скажет дальше.

— Тромбоз кавернозного синуса, — произнес он. — Мама умерла быстро. Схватилась за голову на работе и рухнула замертво. И не стало больше у меня мамы. Только я и только проклятый браслет верности от Ренарда на запястье. Я сказал Ренарду, что задержусь на похоронах матери, на которые он, кстати, не смог поехать, — Вильям хмыкнул, — а сам вернулся на базу на день раньше. Снял проклятый браслет и пошел в бар, чтобы выпить и подцепить кого-нибудь. Чтобы хорошо потрахаться напоследок и послать к Сахиде Ренарда с его любовью и угрозами. Я знал, что меня либо убьют за это, либо накажут, а потом убьют. Последовательность значения не имела. Я не собирался быть рабом всю свою жизнь. Пришел в бар. Стал выбирать, с кем бы согрешить в последний раз? И тут ты. Равнериец в баре для геев — это эксклюзив. Вы ведь не из тех, за кем очереди из поклонников выстраиваются. Вас в основном все побаиваются и обходят стороной. Потому вашего брата и в гей-барах редко можно увидеть. А ты вот взял и пришел. Сидел в одиночестве за стойкой и глушил атероль. Я тогда подумал: «Хм… А с равнерийцем у меня никогда еще не было!» Единственное, что смущало, это то, с каким презрением ты смотрел на меня, пока я строил тебе глазки. «Строптивый, — подумал я. — Ну ничего! Посмотрим, как ты подо мной застонешь!» — и решил взять тебя штурмом. Подсел и использовал проверенные трюки, которые в прошлом работали безотказно. И ты стал реагировать. Но не так, как все. Ни одного комплимента от тебя я не услышал. Ты шутил и отшучивался, как будто измывался надо мной и моей красотой. И тогда я заметил кое-что, — Вильям приподнялся и снова опустил голову, едва не касаясь кончиком носа геля. — Ты намного красивее меня. Меня — сделанного за шесть пластических операций. Под слоем надписей скрывалось лицо, которому я бы и сам мог позавидовать. Лицо, которое хотелось рассматривать и трогать. Лицо, которое мне захотелось поцеловать. Я превратился в одного из тех, над кем в прошлом издевался сам! Но что удивительно? Твоей красоты никто не замечал. И ее не замечал ты сам. Как интересно складывалась жизнь… Я смотрел на тебя — свою полную противоположность, и тонул в собственном желании тобой обладать. Со мной никогда такого не было. Никогда, — покачал головой Вильям. — А потом Ренард все испортил. Кто-то доложил ему, что я уже вернулся. И он решил сделать мне сюрприз! Времени съездить со мной на похороны матери у него не нашлось, зато прискакать, чтобы потрахаться, вполне! Я и в самом деле не хотел, чтобы ты тогда уходил. Знал, что дальше долго не проживу, а насладиться твоими стонами еще хоть немного очень хотелось. Но ты ушел, — Вильям разогнулся и тяжело вздохнул. — Я послал Ренарда на хрен и вернул ему браслет. И приготовился к худшему. Утром меня никто не беспокоил. Я решил, что денек в запасе у меня есть, и почему бы мне не использовать этот день для того, чтобы найти тебя и продолжить то, на чем мы остановились? Я стал тебя искать. День, потом второй, потом и третий, но ты исчез, и о тебе никто ничего не знал. А моя увольнительная подошла к концу, и я вернулся на службу на корабль. Конечно, Ренард мне отомстил. Сначала распустил слухи. Я на это никак не отреагировал, посчитав, что лучше жить с плохой репутацией, чем вообще не жить. А потом был обыск в моей каюте и ампулы с наркотой. Штраф-отряд и бесславная гибель маячили впереди. Не думал, что Ренарда замучает совесть, и он попросит отца пощадить меня. Но, — Вильям развел руками, — видно он действительно сильно меня любил, раз после такой мести все же решил «помиловать». Команда Киарана приняла меня с осторожностью. Оно и ясно: новый офицер среди элиты штрафников — никогда не знаешь, что действительно натворил в прошлом и кому докладывает в настоящем. Месяц, два, три, и я обтерся. Да и ребята ко мне привыкли. Мы все «удачливые неудачники», — Вильям тяжело вздохнул. — Никогда не думал, что встречу тебя снова, — он опустил руку в гель и коснулся щеки Тартаса. Нежно погладил и провел пальцем по его губам. — Нам ведь не говорили, кто станет новыми членами «элит-отряда». Поэтому я и замер, когда в ту комнату вошла всем известная Аудроне Мэль, а следом за ней и ты — мой «неизвестный равнериец». Ты взглянул на меня мельком и твое лицо осталось беспристрастным. Я еще задумался, а узнал ли ты меня? Потом понял, что не узнал.