Мио, мой Мио ! - Линдгрен Астрид - Страница 24

Вскоре я увидел, как что-то забелело меж деревьев. То были цветущие яблони вокруг домика ткачихи.

Белая кипень яблоневых цветов покрывала деревья вокруг домика, который предстал перед нами, точно в сказке. Донесся стук ткацкого станка, и Милимани сказала:

- Это мама ткет.

Спрыгнув с лошади возле калитки, она помахала нам рукой и сказала:

- Я так рада, что приехала домой! Так рада, что я дома еще до того, как осыпался яблоневый цвет! Она побежала по узенькой тропинке меж яблонь и исчезла в доме. И тотчас ткацкий станок смолк.

Но до Острова Зеленых Лугов путь был немалый, а я! так рвался к моему отцу-королю. Сотня белоснежных лошадей с Мирамис впереди взлетела над Дремучим Лесом и взмыла выше самых высоких гор. Лошади плыли по воздуху к Острову Зеленых Лугов.

Было утро, когда мы прибыли к мосту Утреннего Сияния. Часовые только что опустили мост. Он сиял в золотых лучах солнечного света, и сотня белоснежных лошадей, вытянув шеи, с развевающимися гривами, неслась по нему во весь опор. Часовые растерянно уставились на нас. Вдруг один из них вытащил рог и громко затрубил, так что эхо разнеслось по всему Острову Зеленых Лугов. Из маленьких домиков и хижин выбежали все те, кто печалился и горевал о судьбе похищенных детей. Они увидели, что дети едут на белоснежных лошадях. Все до единого вернулись домой. Лошади понеслись дальше по лугам, и вскоре мы были у сада моего отца. Тут дети спрыгнули с лошадей, и к ним подбежали их мамы и папы. Они вели себя точно так же, как белоснежные лошади, когда увидели вернувшегося домой белоснежного жеребенка.

Там были Нонно и его бабушка, Йри со своими братьями и сестрами, папа и мама Юм-Юма и многие другие, кого я раньше никогда не видел. Они то плакали, то смеялись, целуя и обнимая вернувшихся домой детей.

Но среди них не было моего отца. Белоснежные лошади могли теперь вернуться в Дремучий Лес. Я видел, как они рысцой бежали обратно по лугам. Впереди мчался маленький белоснежный жеребенок.

Юм-Юм так увлеченно рассказывал папе и маме обо всем, что с нами случилось, что не заметил, как я отворил калитку нашего сада и вошел. Никто не заметил, как я исчез, и это было к лучшему. Мне хотелось пойти туда одному. Я шел по аллее серебристых тополей, они звенели по-прежнему, по-прежнему цвели розы, все было по-прежнему.

И вдруг я увидел его. Я увидел моего отца-короля. Он стоял на том же самом месте, где я оставил его, отправляясь в Дремучий Лес и в Страну Чужедальнюю. Он стоял там, протягивая ко мне руки. Я бросился в его объятия и крепко-крепко обвил его шею руками, а он прижал меня к себе и прошептал:

- Мио, мой Мио!

Ведь отец так любит меня, а я очень люблю его.

Весь день был для меня праздничным. Все мы - и я, и Юм-Юм, Нонно и его братья, Йри и его сестры и братья, и остальные дети - играли в саду. Увидев шалаш, который построили мы с Юм-Юмом, они сказали, что шалаш просто замечательный. Мы катались верхом на Мирамис, и она легко перепрыгивала через живые изгороди роз. А потом мы играли с моим плащом. Брат нашего друга Нонно ни за что не хотел взять его обратно.

- Подкладка, во всяком случае, твоя, - говорил он.

Мы играли в прятки, накидывая плащ на себя. Я надевал его подкладкой наружу, бегал среди кустов, словно человек-невидимка, и кричал: -- Никому меня не поймать! Никому! И .конечно, дети, как ни старались, не могли меня поймать.

Стало темнеть, и всем пришлось разойтись по домам. Папы и мамы не хотели, чтоб их дети загулялись в первый же вечер после возвращения домой.

. Мы с Юм-Юмом остались в шалаше вдвоем. Как только вечерняя заря осветила розы в саду, мы заиграли на флейтах.

- Будем беречь наши - флейты, - сказал Юм-Юм. -Бели придется вдруг разлучиться, станем наигрывать старинный напев.

Тут за мной пришел отец. Я пожелал Юм-Юму спокойней ночи, и он побежал домой. Пожелал я спокойной ночи и Мирамис, которая щипала траву возле шалаша. Потом я взял отца за руку, и мы молча пошли, домой среди роз.

- Мио, мой Мио, ты, наверно, вырос за это время, - сказал вдруг отец. Сделаем нынче вечером новую метку на кухонной двери.

Мы шли по аллее серебристых тополей, и сумрак, будто легкий голубоватый туман, обволакивал сад. Белые птицы попрятались в гнезда. Только на верхушке самого высокого серебристого тополя в одиночестве сидела птица Горюн и пела. Я не знаю, о чем пела она теперь, когда все похищенные дети вернулись домой. Но у птицы Горюн, верно, всегда найдется о чем петь.

А далеко на лугах стали зажигаться костры. Они вспыхивали один за другим и озаряли сумрак. И я слышал, как пастухи наигрывают вдали свой старинный напев.

Мы шли, держась за руки, отец и я. Мой отец-король смотрел на меня сверху вниз и смеялся, а я смотрел на него снизу вверх и чувствовал себя таким счастливым.

- Мио, мой Мио! - сказал отец. - Мио, мой Мио! - повторял он, пока мы в сумерках шли домой.

Незаметно настал вечер, а за ним и ночь.

Уже давно я живу в Стране Дальней и редко вспоминаю то время, когда жил на Упландсгатан. Только Бенку я вспоминаю чаще - ведь он так похож на Юм-Юма. Надеюсь, что Бенка не слишком тоскует по мне. Ведь никто лучше меня не знает, как тяжела тоска. Но у Венки есть отец и мать, и, конечно, он нашел себе нового друга.

Иной раз вспомнятся тетя Эдля и дядя Сикстен, но вражды к ним я больше не питаю. Мне только интересно знать, что они подумали, когда я исчез. Они так мало обо мне заботились, что, может, и вообще этого не заметили. Тетя Эдля, верно, думает, что стоит ей пойти в парк Тегнера и поискать, как она непременно найдет меня на какой-нибудь скамейке. Она думает, что я все еще сижу там под фонарем, ем яблоко и забавляюсь пустой бутылкой из-под пива или еще какой-нибудь ерундой. Она, верно, думает, что я сижу и смотрю на дома, где в окнах горит свет, а дети ужинают со своими мамами и папами... И тогда тетя Эдля совсем выходит из себя из-за того, что я еще не вернулся домой с сухарями.

Но она ошибается, тетя Эдля! И еще как! Буссе давно уже нет на скамейке в парке Тегнера. Он теперь в Стране Дальней. Он в Стране Дальней, где шумят серебристые тополя, где костры освещают и согревают ночь, где так вкусен хлеб насущный и где у Буссе есть отец-король, которого он так любит и который так любит его.