Утро под Катовице-2 (СИ) - Ермаков Николай Александрович - Страница 21

— Не стрелять! Не стрелять! — а то мои архаровцы немецких диверсантов проспали, а вот собственного командира спросонья пристрелить могут запросто. Да и у немцев должна быть группа поддержки, оставшаяся метрах в двухстах от наших позиций.

Тем временем в окопах поднялась суета, со стороны немецкого расположения запустили осветительную ракету, с позиций первого взвода несколько раз выстрелили непонятно куда. Я же пополз в сторону своей траншеи, не переставая кричать:

— Не стрелять! Коркин, ответь!

И вскоре дождался членораздельного отклика:

— Тащ Ковалев, это вы?

— Я, кто же ещё?! Тут немецкие диверсанты, уже обезвреженные. Направь сюда отделение Березкина. Только ползком!

— Есть!

Через минуту ко мне подползли бойцы во главе со старшим сержантом. Вместе мы доставили раненного немца и трупы в наше расположение, где я приказал раздеть убитых фрицев и закопать за нашими окопами, а сам по быстрому допросил пленного, который после нескольких тычков в область раны стал очень словоохотлив. Тем временем прибежал вестовой из штаба батальона, чтобы узнать кто и зачем стрелял.

Закончив допрос и приказав усилить бдительность, я взял раненного немца, оружие, одежду и вещи с трупов, четырех бойцов и вместе с вестовым отправился к начальству.

Штаб батальона расположился вместе с тыловыми службами за рощей в полукилометре от передовых позиций. Причем обустроились они весьма основательно — подойдя, я разглядел пять свежевыкопанных землянок с бревенчатым перекрытием и щели для укрытия.

Все руководители батальона — командир капитан Тарасов, начштаба старший лейтенант Гусев и комиссар старший политрук Вязовский — стояли посреди лагеря и курили, тихо переговариваясь. Я подошел к ним и козырнул Тарасову:

— Разрешите обратиться, товарищ капитан!

Тот окинул взглядом следовавшую за мной процессию и протянул руку для рукопожатия:

— Ну здравствуй, Ковалев! — после этих слов он развернулся к землянке, — Пойдем, расскажешь, что да как, — и двинулся первым, я пропустил последовавших за ним начштаба с помполитом и спустился вниз последним. Там уже горела керосиновая лампа, командиры расселись вокруг небольшого стола, более похожего на обеденный, а я остался стоять, чуть пригнув голову упиравшуюся в потолок — садиться меня не пригласили, да и чурбаков, использовавшихся в качестве стульев, больше не было.

— Говори! — приказал Тарасов, и я приступил к докладу:

— Сегодня, в час ночи при проверке постов мною было замечено приближение вражеской разведгруппы в составе четырех солдат. Я принял решение обезвредить немцев самостоятельно, так как бойцы могли поднять шум и спугнуть противника. С этой целью я занял позицию на пути вражеской группы, намеревавшейся пройти между окопами первого и второго взводов моей роты. Когда они приблизились, то я точными выстрелами из пистолета убил троих немцев, а одного ранил в плечо, взял в плен и допросил. От него я узнал, что напротив нас и соседнего кавалерийского полка расположилась пятьдесят вторая дивизия вермахта, которая должна завтра перейти в наступление. С его слов, танков у них нет, но имеются самоходные орудия в количестве восьми штук. Разведка была послана с целью уточнения расположения наших позиций и захвата пленного для получения от него нужных сведений. Доклад закончен!

— Молодец! Садись! — увидев, что я остался стоять, он приподнялся и осмотрел землянку, только сейчас заметив, что мне сесть некуда, после чего комбат крикнул в сторону входа, — Жарков!

— Я! — практически моментально в тесной землянке появился вестовой.

— Принеси чурбак!

— Есть!

Боец исчез за плащ-палаткой, игравшей роль двери, а капитан спросил меня:

— Ну с этим вроде бы понятно, молодец, не зря ордена носишь, но ты вот что мне скажи, что у тебя там за самодеятельность? Вместо положенных по уставу ячеек, вырыл траншеи, как в империалистическую. Если не знаешь как положено, то спросить надо было!

— У меня треть роты — это новобранцы и дезертиры, из остальных почти половина — это весенний призыв. Как только немцы стрелять начнут, все эти сто тридцать человек попрячутся на дно ячеек и ни у сержанта, ни у командира взвода не будет возможности заставить их воевать. Что называется, подходи и бери голыми руками.

— Устав надо выполнять! — подал голос комиссар, — Его умные люди писали! А если каждый младший лейтенант будет заниматься самоуправством, мы неизвестно куда докатимся!

В это время вестовой принес чурбак, поставил его к столу, и я сел, следуя жесту комбата.

— Сейчас уже нет времени на переделки, — снова взял слово Тарасов, но на будущее запомни, что устав существует, для того, чтобы его выполнять! Понял?

— Понял!

— Раз понял, то иди в соседнюю землянку и пиши рапорт по диверсантам, а потом дуй в роту и готовься к обороне!

— Есть! — я, поднявшись, козырнул и направился выполнять приказ.

В роту я вернулся в половине третьего, написал записки командирам первого и третьего взводов с указаниями по поводу предстоящей атаки, отправил вестовых и завалился спать — можно было ухватить ещё пару часиков. В пять меня разбудили — принесли завтрак. Быстро заглотив перловку с мясом, я дошел до артиллеристов, где застал Антонова, доедающего свою порцию каши.

— Привет, ты уже знаешь, что сегодня немцы будут атаковать? — спросил я его, пожав руку.

— Да, в три часа вестовой прибежал из дивизиона. Говорят, это ты тут ночью пошумел? Немецких диверсантов уничтожил?

— Да, есть такое, одного в плен взял, вот он и сказал, что напротив нас пехота. Танков вроде бы у них нет, зато имеются самоходные орудия «Штуг». Это почти как танк, но башня не крутится, и броня толще.

— Да знаю я, пока на переформировании под Рогачевом сидел, пообщался с артиллеристами, которым приходилось с ними сталкиваться. Надо его подпустить поближе, да в гусеницу фугасом бить, а как разуется и развернется — то уже бронебойным в борт. Так что не удивляйся, что я по ним издалека стрелять не буду. И пока со «Штугами» не разделаюсь, по пехоте тоже бить не стану.

— Насчет пехоты не беспокойся, отобьёмся, ты, главное, бронетехнику выбей. Кстати как со снарядами?

— Нормально, двадцать четыре бронебойных, двенадцать фугасно-осколочных и пятнадцать шрапнели.

— Ну да, негусто, но на один бой должно хватить.

Вернувшись на позицию второго взвода, я приказал всем максимально рассредоточиться по траншеям и ходам сообщения, а затем расположился в своём окопчике, намереваясь прикорнуть хотя бы на пятнадцать минут. Но немцы решили не предоставлять мне такой возможности и начали артподготовку. Насколько я мог судить, скрючившись на дне окопчика, били по нам в основном из восьмидесятимиллиметровых миномётов и семидесятипятимиллиметровых полковых пушек. Время снова растянулось до бесконечности, но когда взрывы стихли, мои часы показывали без десяти шесть, то есть обстрел длился менее пятнадцати минут. Я немного посидел в тишине, убеждаясь, что артподготовка прекратилась, и выглянул из окопчика чтобы осмотреться. Н-да, его не ждали, а он пришел — пушистый северный зверёк. На расстоянии примерно пятисот метров от меня виднелась медленно приближающаяся вражеская цепь, перед которой, стараясь не отрываться от пехоты, двигалась немецкая бронетехника — самоходные орудия и танки. Танки, которых здесь не должно было быть. В направлении моей роты шли две «двойки», двигавшиеся по направлению к окопам первого взвода, одна «тройка» ползла на меня и самоходка «Штуг» направлялась по полю в строну позиций третьего взвода. Похоже, немцы здесь не стали собирать в бронетехнику в единый кулак, а равномерно распределили по наступающим широким фронтом пехотным подразделениям.

— Не стрелять! — я ещё раз прокричал команду, которую уже отдавал до начала немецкой артподготовки и, поправив каску, направился на позицию минометчиков, расположенную на левом фланге. Здесь расчет из двух бойцов за прошедшее время проделал огромную работу: вырыл окоп два на два метра, в котором располагался один пятидесятимиллиметровый миномет. Второй был в составе первого взвода.