Тысяча порезов (ЛП) - Малком Энн - Страница 39

Я не надел костюм и гребаный галстук ради нее. Она исчезла. Она не смотрит на нас свысока. Она не в гребаном раю. Если бы небеса существовали, то и бог тоже. Если бы бог существовал, то он бы не позволил Изабелле быть жестоко изнасилованной и убитой.

Нет никакого рая.

Только ад.

Я стряхнул с себя это воспоминание, стиснув зубы, злясь на себя. Это первый раз, когда я позволил себе подумать о прошлом. Потерялся в воспоминаниях.

Так нельзя выжить в этой семье.

Сиенна.

Она чертовски опасна. Она — причина воспоминаний.

Мне нужно было убить.

Чтобы собраться с мыслями. Вспомнить, кто я, черт возьми.

И я точно знал, кого сегодня убью.

— У нас же сделка! — закричал он, слюна летела у него изо рта, смешиваясь с соплями, вытекающими из носа.

Он плакал, потому что знал, что происходит, этот слабак столкнулся лицом к лицу с судьбой.

Феликс вытащил его из постели в квартире, которую он раньше делил с Сиенной. Там явно царил беспорядок: на кофейном столике разлита кока-кола, повсюду валялись пустые бутылки из-под ликера, а на полу — коробки из-под еды на вынос. Он жил в грязи, развлекался, объедался, в то время как женщина, которую он должен был защищать, была в руках монстра.

Он ни хрена не пытался сделать, чтобы выяснить, все ли с ней в порядке, по крайней мере, жива ли она. Он спас свою шкуру и все. Это заслуживает наказания. А еще он знал, какова на вкус киска Сиенны. Я не мог допустить, чтобы он дышал.

— Ты не можешь этого сделать, — прошипел он, пытаясь казаться жестким, но выдавая себя за труса.

Я потрогал ножи, разложенные передо мной.

Мы были в подвале. За скрытой панелью, которая вела в эту комнату со звуконепроницаемыми стенами, находилось все оружие, известное человеку. Пол был выложен блестящим мрамором, стены выкрашены в черный цвет, украшены картинами, зеркалами. Динамики установлены высоко на стенах, иногда мы издевались над своими гостями громкой музыкой.

Два кожаных кресла стояли напротив металлического стула, привинченного к полу. Эта комната слишком хороша, чтобы в ней не было ничего, кроме бетонного пола и складного стола с ножами.

В этой семье мы так не поступали.

Мы пытали со вкусом.

За эти годы я убил много людей в этой комнате. Но не раньше, чем они тысячу раз пожалеют, что не умерли до этого. В этой комнате я пытал многих подозреваемых в убийстве Изабеллы. Никто не давал никакой информации. В самые мрачные моменты смотрел на Лоренцо, от негодования и ярости испытывая непреодолимое желание привести его сюда и заставить вспомнить тот день.

На протяжении многих лет он посещал разных психотерапевтов, и все они говорили, что недостаток памяти был вызван тем, что его мозг защищается от травмы. Сначала мне тоже хотелось защитить его. Но время шло, я становился все менее человечным, и мне было наплевать на травму, через которую он пройдет. Я был готов разорвать его на части только за гребаную нить информации. Инстинкт самосохранения меня остановил. Винсенций тоже был расстроен. Но никогда не расстраивался настолько, чтобы причинить боль своему единственному оставшемуся ребенку. И если я это сделаю, он в лучшем случае убьет меня. Быть изгнанным из семьи — хуже смерти. Так что держал свои руки подальше от его сына. В конце концов, я научился контролировать свои низменные инстинкты. И никогда не прекращал поиски человека, убившего Изабеллу, но по мере того, как я рос в семье, мое внимание менялось. Я отключил эту часть себя. Заставил себя не думать о ней.

— Ты меня слышал, придурок? — закричал Пит. — Ты не можешь этого сделать!

Я вздохнул, обернулся, уставившись на кусок дерьма, который сделал мне подарок, когда попытался продать Сиенну.

Мои шаги эхом отдавались от мраморного пола, его глаза расширялись от страха, пока я приближался к нему. Его бравада растаяла к тому времени, когда я подошел близко, чувствуя запах мочи.

— Я — Каталано, — сказал я ровным голосом. — И могу делать все, что захочу.

Я долго смотрел ему в глаза, провоцируя его на дальнейшие споры.

Он молчал, его нижняя губа дрожала.

Я вернулся к столу, обдумывая, что с ним сделать. Предстоящий день будет напряженным, у меня не было времени. Будь моя воля, я бы сделал так, чтобы его смерть растянулась на несколько недель. Я бы привел сюда Сиенну и трахнул ее у него на глазах, пока он испускает последний вздох.

Я обхватил ладонью рукоять любимого ножа, затачиваемого после каждого убийства. Он был отполирован до зеркального блеска, рукоятка еженедельно смазывалась маслом.

— Хоть я и не считаю тебя умным человеком, поскольку ты упустил лучшее, что есть в твоей несчастной жизни, я уверен, что ты слышал о термине «смерть от тысячи порезов», — сказал я, держась за нож и поворачиваясь.

Пит дернулся, когда я заговорил, он увидел, как нож блеснул на свету. Стул не сдвинулся с места. Наручники на запястьях звякнули о металл. Он никуда не уйдет.

— Это была форма пыток и казней, используемая вторым императором династии Цинь и многими другими, которые пришли после него, — продолжил я, игнорируя его всхлипы и мольбы. — Более известная как «линчи», — я улыбнулся, когда он всхлипнул. — Конечно, во многих культурах этот метод трактуется по-разному.

Я разрезал кожу на его щеке, нож прошел сквозь плоть как по маслу.

Пит закричал, когда из раны хлынула кровь, лоскут кожи свисал вниз.

Я подождал, пока крики утихнут. Мои мысли вернулись к Сиенне, когда я посмотрел на часы. Она уже закончила свою тренировку и, наверное, сидела наверху, пила кофе с круассаном. Или сидела на солнышке.

Пит утих немного, дав мне заговорить.

— Первоначально эта практика проводилась в общественном месте, когда осужденный был привязан к деревянной раме, — сказал я, обдумывая, куда нанести следующий удар. Я не хотел, чтобы он истек кровью. — Для того чтобы унизить заключенного. — Я потянул его за руку, чтобы она легла на подлокотник.

Пит пытался бороться со мной. Безрезультатно.

— Это наказание было для тех, кто совершил самые ужасные преступления, — сказал я, держа его руку плашмя. — А ты, Питер, совершил ужасное преступление, думая, что можешь обладать ею. — Моя хватка на ноже усилилась. — Думал, что ты достоин, черт возьми, прикасаться к ней. — Я надавил на его руку. — Но твое худшее преступление — ты думал, будто она твоя, чтобы продать ее на хрен. Думал, что после этого сможешь продолжать жить. — Нож прошел сквозь кожу и кость, когда я отрубил ему большой палец.

Его крики отражались от стен, тело начало трястись.

— В китайском законодательстве не было никаких конкретных подробностей о порезах, — сказал я, перекрикивая его всхлипываний. — Следовательно, палачи могли проявить творческий подход. Они могли отрезать конечности. Срезать плоть. — Я сделал надрез на коже его предплечья, осторожно, чтобы не повредить артерии.

— Вопреки названию, до тысячи порезов никогда не доходило, — сказал я, двигаясь к его груди. — Даже самый храбрый из людей не смог бы пережить это, — я посмотрел на плачущего человека, пропитанного собственной кровью. — Ты тем более. Скорее всего, ты не переживешь и десяти.

Мой нож прошел сквозь плоть.

— Но я постараюсь, чтобы это продлилось долго. — Моя собственная кровь пела от удовлетворения.

Пит не продержался и часа.

Но покинув подвал, залитый его кровью, я получил новую концентрацию, в которой нуждался.

У меня была встреча в Пустынном районе, которого избегала даже полиция. Сиенна работала там. В гребаной «Империи». Когда она сказала мне об этом в первую ночь, я кое-как постарался не отреагировать.

Даже тогда, зная ее всего несколько часов, я был в ярости. Не то, что она работала в клубе, а то, что был так чертовски близок к ней и не догадывался об этом. Только я ходил в другой клуб, под названием «Руины».

«Руины». Название не я выбирал. И понятия не имел, кто его выбрал. Организация существовала дольше, чем я живу. Винсенций познакомил меня с ними, когда стало ясно, что он готовит меня к лидерству.