Горчаков. Пенталогия (СИ) - Пылаев Валерий - Страница 81

— Знать бы, какая из них попадет в суп Куракину, — мечтательно проговорил Богдан, выуживая из мешка очередную картофелину.

— И что бы ты сделал? — Я бросил свою в кастрюлю и тоже потянулся за следующей. — Вырезал бы на ней матерное слово?

— Да хотя бы. Или одесское проклятие. Страшная сила!

Богдан вдруг затрясся, закатил глаза — и принялся что-то бормотать вполголоса. Похоже, то самое смертельное заклинание, в котором примерно поровну перемежались английские слова, немецкие, русский мат и что-то совершенно непереводимое. Тощие загорелые пальцы будто жили своей жизнью: нож плясал в них, покрывая ни в чем не повинный корнеплод неведомой рунной вязью.

Выглядело жутковато — я даже на мгновение поверил.

— Прекрати! — буркнул Артем.

— Умо-о-олкни, Краснокожий… — не своим голосом провыл Богдан, продолжая терзать картофелину. — Не мешай твориться темному ритуалу. Одесский колдун сослужит князю Горчакову верную службу. Враги его сиятельства падут, их дома будут сожжены, а пепел — развеян по ветру…

Кличка «Краснокожий» — а также Индеец, Вождь апачей, Чингачкук и тому подобное — приклеилась к Артему намертво, сменив обидное прозвище «Красный». Не то, чтобы у юнкера, выбравшего жить по уставу, сильно прибавилось друзей, но после драки его уж точно зауважали. Я бы сказал, что однокашники даже начали с ним общаться — но увы: похоже, ни в чем подобном парень попросту не нуждался.

Артем даже пробовал не отзываться на новую кличку — но через неделю сдался. Видимо, смирился, что его настоящее имя было раз и навсегда предано забвению. Впрочем, и это мало на что повлияло: он все так же говорил редко, мало, исключительно по делу и порой даже не отвечал, когда к нему обращались.

Поэтому я даже удивился, когда он произнес целых две подряд — причем без особой необходимости.

— Так ты князь? — Артем вдруг пристально посмотрел мне прямо в глаза. — Настоящий титулованный князь?

— А бывают ненастоящие? — усмехнулся я.

— И как же ты здесь оказался?

Артем как-то особенно выделил голосом «здесь». Будто дал понять — в гробу он видел и это самое третьесортное пехотное училище, и всех ого обитателей. От первокурсника до начальника с генеральским чином. Для простолюдина гонор у паренька был какой-то запредельный.

И какая ему вообще разница, что у меня за титул — и как я сюда попал?

— Как оказался — так оказался. — Я не стал отвечать. — Ты лучше сам скажи, откуда будешь. Из кадетов или…

— Не из кадетов.

Артем сказал, как отрезал — и тут же снова принялся ковырять острием ножа картофелину. Будто давая понять, что разговор окончен, не начавшись. Он склонил голову, и вместо лица перед моими глазами появилась макушка с жиденькими волосами. Светлыми… но почему-то темными у корней, будто Артем недавно зачем-то перекрасил шевелюру — и она только теперь чуть отросла.

Вот уж не думал, что среди юнкеров вдруг возьмется такой модник. Или его просто окунули головой в пергидроль — за дерзкое поведение? Впрочем, такая ерунда волновала меня мало. Я бы вообще оставил парня в покое… если бы меня не терзала одна смутная мысль.

Точнее, целый ворох мыслей. То, о чем говорил Багратион в своем кабинете на Фонтанке, слова Ивана, угроза Куракина — «все под нами будете» — драка, в которую зачем-то влезли даже несколько «благородных подпоручиков» с третьего курса… Все это понемногу складывалось в голове в одну целую картину. На которой, впрочем, оставалось еще слишком много белых пятен, чтобы я начал понимать хоть что-то.

— Слушай, Чингачкук… — осторожно начал я. — А чего от тебя те хмыри хотели? Ну, в первый день?

— А тебе какое дело? — Артем не удостоил меня даже взглядом. — Хотели и хотели… Перехотели.

— Ну, ты же спросил, как я здесь оказался. — Я пожал плечами. — Вот и я интересуюсь. Не просто же так цукнуть решили?

— А если и просто так? — проворчал Артем. — Я с этими ряжеными никаких дел не имел и не собираюсь.

Если не подразумевать под «делом» пару увесистых ударов прикладом «трехлинейки» по ребрам. Дрался Артем не слишком толково — но с заметным удовольствием.

— Зато они с тобой, похоже, собираются, — вздохнул я. — И с остальными. Видел, как наших прижали? Не дернешься.

— Свои порядки наводят. — Богдан сердито ткнул картофелину ножом, вырезая «глазок». — У нас в кадетском тоже такие были. Но им старшие быстро рога обломали.

— А этим так сразу не обломаешь. — Я снова вспомнил мрачную, как туча, физиономию Ивана. — А как нынешние «подпоручики» в полк выпустятся — вообще жизни не дадут.

— И что предлагаешь? — поинтересовался Богдан. — Бунт? Переворот с захватом оружейной и заключением врагов под замок в казематы?

— Да даже и так, если придется! — Я понемногу начинал заводиться. — Вот что тебе скажу: не знаю, как оберы со старшими, а я это терпеть не собираюсь. А ты — со мной?

— Не надо меня уговаривать, — ответил Богдан — и тут же с хитрющей улыбкой прибавил: — Я и так соглашусь.

Уже неплохо.

— А ты чего скажешь, Чингачкук?

— Скажу — вам заняться нечем, — проворчал Артем. — Пусть с ними ротный разбирается.

— Одно слово — Краснокожий. — Богдан махнул рукой и развернулся ко мне. — Только давай в ближайший месяц без мордобоя, ладно? А то нас всех тут до Нового года намертво замуруют. И тогда — прощай, клуб «Кристалл».

— «Кристалл»? — Я навострил уши. — А это тут при чем?

— У-у-у… Ты разве не слышал? — Богдан отложил нож. — Графиня Гижицкая устраивает мероприятие для юнкеров Владимирского. Музыка, напитки… все дела.

Однако… Похоже, все дороги ведут в «Кристалл» — так или иначе. А я как раз раздумывал, как бы вырваться из бесконечных трудовых повинностей, чтобы все-таки выполнить дедову волю и отправиться на поиски незаконнорожденной дочери Колычева. И судьба тут же подкинула шанс.

— Неплохо бы, да, — отозвался я.

— Может, даже сама графиня покажется… — Богдан мечтательно задрал глаза. — Видел тут ее фотографию в журнале. Знал бы вы, господа юнкера, какая у нее… тазобедренная композиция.

Артем недовольно фыркнул, а я… я просто промолчал — но тут же почувствовал, как где-то внизу живота тоскливо заныло. Журнал как-то проскочил мимо меня, но тазобедренную композицию ее сиятельства графини я представлял весьма неплохо, хоть и видел Гижицкую живьем всего пару раз.

А во снах она меня больше не беспокоила — с нашей последней встречи. И я так до конца не понял, радует меня это, или все-таки печалит. При всех своих сомнительных выкрутасах, Гижицкая умела… залезть в голову и без всякого Дара — и остаться там если не навсегда, то надолго — уж точно.

Роковая женщина… мать ее за ногу.

— Значит — без мордобоев. — Я уселся поудобнее и снова взялся за картошку. — Навестим графиню… А ты как, Чингачкук — пойдешь?

Артем не ответил. Видимо, посчитал какую-то там знатную красотку ниже своего достоинства. А заодно и нас с Богданом.

Ну да, ну да. В самом-то деле — кто мы такие?

* * *

Винтовка кольнула, как полагается — мощно, уверенно, чуть подныривая вниз — и тут же вверх, обходя возможную защиту. В штыковом бою приемов не так уж много — зато все до одного убойные. В отличие от ножа, сабли или того же кортика, четырехгранный игольчатый штык плохо годился для хоть какого-то фехтования, но вполне компенсировал простоту и отсутствие режущей кромки длиной, превращая «трехлинейку» в самое настоящее копье.

Но и с ним мне не повезло. Снова. Винтовка вдруг ушла в сторону, вывернулась — так, что хрустнули запястья — и рванулась из пальцев. Приклад, уже нацеленный мне в челюсть, в самый последний момент сменился крепким плечом.

Но и оно врезало так, что мало не показалось.

— Живой? — поинтересовался Иван, склоняясь надо мной.

— Да вроде. — Я кое-как отлип от дощатого пола. — Кости целы.

— Смотри у меня. А то скажут — покалечил князя.

Иван не сразу узнал, что взял в «племянники» самого настоящего сиятельного князя. Сам я афишировать не собирался, а из остальных во всем Владимирском доподлинно о моем происхождении было известно только высшему начальству, ротному, паре обер-офицеров и, собственно, Богдану. Он и проболтался как-то раз во время вечернего чая.