Горчаков. Пенталогия (СИ) - Пылаев Валерий - Страница 141

Пожалуй, хватит.

Изо всей силы расставив руки в стороны, я взмахнул гигантским арканом, набрасывая его на на всю усадьбу разом. И, не дожидаясь, пока огонь свалится вниз, резко свел ладони. Петля затянулась почти без усилия, одним движением разрубая и комкая старое дерево и превращая родовой достояние Долгоруковых в груду полыхающих обломков.

Вот теперь — все.

Я выдохнул, развернулся и зашагал обратно к машинам — туда, где меня уже дожидалась облаченная в черный двубортный тулуп коренастая фигура с тростью и трубкой в зубах.

В первый раз за долгое время дед выглядел по-настоящему довольным.

Глава 13

В мастерской было неспокойно. Нет, никто не ругался, не спорил — большинство местных явно погрузились в работу по уши… но скорее для того, чтобы ненароком не выплеснуть чего-нибудь лишнего, настырно рвущегося изнутри. Я почти физически ощущал повисшее в воздухе напряжение. Тяжелое, тягучее и недоброе. То ли мои чахлые способности менталиста понемногу развивались по мере того, как я сам становился сильнее…

То ли здесь действительно случилось что-то из ряда вон выходящее — и случилось совсем недавно. Такое, что почувствовал даже бездарь.

— Александр Петрович, ваше сиятельство. — Настасья вылезла из-за машины и направилась ко мне, на ходу снимая перчатки. — Уж простите — не прибрано тут у нас… Не ждали сегодня.

— Ничего, Настасья Архиповна, — отозвался я. — Мне бы чайку только — и дальше двину. Я проездом.

Наедине мы, конечно же, общались совсем иначе. Но когда нас мог услышать хоть кто-то, хоть краем уха — непременно переходили на полный этикет, положенный в таких случаях. Наверняка слухов о прекрасной хозяйке мастерской и молодом князе и так уже ходило предостаточно — и не стоило множить их еще, подливая масла в огонь.

Так что мы с Настасьей степенно поздоровались — за руку, как мужчины — и направились к подсобке. И только когда за нами захлопнулась дверь, Настасья, наконец, дала волю чувствам.

— Ой, благородие, хорошо, что приехал, — вздохнула она, устало плюхаясь на стул. — Совсем сил никаких нет уже.

— Ну давай, рассказывай. — Я устроился за столом напротив и сам воткнул чайник в розетку. — Чего тут у тебя стряслось?

— Да ничего. Так, ерунда всякая. — Настасья тряхнула головой, будто отгоняя тяжелые мысли. — Притомилась просто. Сам знаешь, дел невпроворот — машина за машиной идет.

Я уже успел заметить. Сейчас в работу взяли сразу два проекта, причем я мог только догадываться, откуда взялся второй. Здоровенный лимузин с мотором от “американца” заказал кто-то из дальней родни Андрея Георгиевича, а вот красную малышки с явно спортивным характером в прошлый раз тут не было. Чуть дальше у стены разместились еще три машины — “Родина” и две двадцать первых “Волги”. Но их Настасья, наверное, или выкупила под переделку, или просто взяла в ремонт.

Ей что — не хватает денег? Или непременно нужно чем-то занять неожиданно раздувшийся штат? Раньше она никогда не злоупотребляла моим доверием и нанимала даже меньше людей, чем я позволял — но теперь что-то явно изменилось.

— Нет уж, давай-ка говори, — улыбнулся я. — Будто сам не вижу, что у тебя тут… тесновато стало. Что стряслось.

— Да много чего, благородие. — Настасья опустила голову. — И не у меня, а вообще. На фабриках, на Путиловском…

Я молча кивнул. Дед не бросал слов на ветер. И вместе со своей высокородной братией взялся за народовольцев — и взялся крепко. Массовые увольнения, беспорядки, аресты… поговаривали даже о стрельбе за толстыми кирпичными стенами, хотя в газеты подобное, конечно же, не попало.

На казенных заводах дела шли не лучше: видимо, Багратион решил, что ему не остается ничего, кроме как присоединиться к к репрессиям, которые устроили аристократы. За последнюю неделю рабочие окраины буквально наводнили городовые — а у Путиловского я даже пару раз видел мундиры особого полка жандармов.

— Сам, небось, знаешь, что творится. — Настасья покачала головой. — Да только тише не становится. Пришел тут ко мне один, Матвей-сварщик. Вроде и разумно говорит, вежливо, по имени-отчеству — а глаза колючие.

— И что говорит?

— Что, дескать, мы тут работаем, спины рвем — а ты, благородие, только денежки в карман складываешь. — Настасья поморщилась. — И что не дело это, неправильно. А была бы народная воля…

— Так. Матвея — уволить, — сказал я. — Кто будет заступаться — уволить. За разговоры — уволить. Если у кого родня, брат, сват из этих… туда же.

— Родня? — Настасья подалась вперед и заглянула мне в глаза. — Ты хоть сам понимаешь, чего говоришь, благородие? Сейчас каждый вечер на улицах городовые народ хватают. Поди разбери, кого за дело, а кого так, за компанию… У половины мастерской хоть кого-то да взяли!

Показать, кто тут хозяин. Вымести измену и бунт поганой метлой. И выжечь — так, чтобы сто лет помнили.

Так, кажется, говорил дед?

— Значит, половину и уволишь, если надо. — Я сжал кулак. — Других найдем.

— Да где ж я тебе?..

— А это, Настасья Архиповна, уже твое дело, — отрезал я. — Ты тут хозяйка, а не приказчица, сама думай. Надо — говори, с Путиловского рукастых мужиков переманим, хоть втридорога. Надо — тут зарплаты поднимем — сами пойдут. Но чтобы заразы этой тут не было.

— Вот, значит, как, благородие? — Настасья сложила руки на груди. — Всех казнить будешь? А у них дома старики, дети… О них кто подумает?

— О детях пусть сами думают! — Я понемногу терял терпение. — Желательно перед тем, как болтать, чего не надо.

— Да будет тебе, благородие… — Настасья втянула голову в плечи. — Нельзя же так сразу!

— Нет, Насть, только так и можно! — Я громыхнул кулаком по столу. — И даже думать не смей их выгораживать. Агитаторов, говорунов — всех!

— И что — за одно слово — в кутузку?! — огрызнулась Настасья. — Так, получается?

— Все начинается с одного слова, понимаешь? — Я попытался взять себя в руки, хоть внутри все и кипело. — А потом кто-то приносит бомбу — в театр, в кино, на концерт… И гибнут люди. Я сам видел, как городовому ноги по колено оторвало… Молодой парень совсем, твой ровесник. Может, у него тоже дети есть. — Я подался вперед. — Как думаешь, Насть — есть у него дети?

— Да не знаю я, благородие! — Настасья вжалась в спинку стулу. — И что делать — тоже не знаю… Но и сидеть просто так не могу! Люди же мучаются, кому-то уже есть нечего — а увольняют каждый день, десятками зараз.

За одно слово, за взгляд, за листовку, отпечатанную на паршивой газетной бумаге… А иногда и просто так — за компанию.

— С этим ты сейчас ничего не сделаешь, Насть. — Я на мгновение задумался. — Но помочь все-таки можно. Дед говорил, что сейчас вокруг Путиловского уже закрываются фабрики. Наверняка будут продавать — вместе со станками, с инструментом, с уже готовыми коммуникациями — и дешево… А мы их купим!

— Что?..

— Говорю — покупай. — Я легонько хлопнул ладонью по столу. — Я пришлю поверенного. Хватай рабочие площади, нанимай людей. Бери заказы на стороне — на сварку, на токарку. Если надо — работай в убыток… Нам не впервой, — улыбнулся я. — Сделай на все точки общую кассу взаимопомощи, я тоже вложусь. Лишним не будет.

— У меня голова кругом, благородие. — Настасья потерла виски кончиками пальцев. — Чего ты задумал?

— Что надо. Через месяц-полтора все утихнет, снова пойдет работа — а фабрики уже наши. Так что не бойся. — Я поднялся из-за стола. — Справимся… и людей не подведем. Только никаких политических, ладно?

— Ладно, благородие, — вздохнула Настасья. — Попробую.

— Не пробуй, а делай. — Я строго погрозил пальцем. — Отвечать будешь лично — я проверю.

На чай уже не оставалось ни времени, ни, признаться, желания. Мне еще предстояло вернуться в Елизаветино и выдержать схватку с дедом. Но перед этим — заглянуть в контору к поверенному, отдать распоряжения…

Справимся.

Но стоило мне выйти на улицу, и приятный настрой тут же скатился куда-то… в общем, скатился.