День саранчи - Велиханов Никита - Страница 38

То, что было дальше, Ирина помнила, как во сне. Во-первых, сказывалось, конечно, отравление неведомыми психотропными ядами, которыми ее и Рената от души попотчевали колесниковские грибочки. Во-вторых, она пыталась драться, как могла: а лучше всего она могла драться в астоме — даже притом, что сил было очень мало.

Первую атаку колесниковского воинства она отбила практически в одиночку. Просто спутала им все карты и натравила друг на друга идущие с разных сторон стаи. Волчья стая, сцепившаяся посреди залитой лунным светом поляны с плотным кабаньим клином — такое разве что в кошмарном сне привидится.

Но сил у нее хватило только на этот, первый выплеск. На то, чтобы перепутать и захлестнуть между собой астоматические нити, идущие от невидимых в темноте «толкачей» к звериным стаям и сворам. Чтобы направить один клуб ядовито-сизого дыма на другой такой же.

Впрочем, Колесник и его подопечные довольно быстро на эти ее партизанские действия среагировали. Стаи отступили на исходные позиции. И там с ними начала происходить какая-то накачка — ритмическая пульсация сизой мари по всему охватывающему их с трех сторон полукругу. Колесник явно пытался привести все свое зверье в резонанс — чтобы шли и били как единое тело, кулаком, а не расставленными пальцами.

Потом послышался уже знакомый хрусткий шелест. Ночью? Неужто, они и до такого уже дошли — с ужасом подумала Ирина.

Витек обернулся к двоим сидящим в сторонке чернявым подросткам.

— Динка! Димка! Олежек саранчу гонит! Сможете своих поднять?

— О чем речь? — носатый Дима поднялся с земли и принялся водить из стороны в сторону головой. А потом пустился в какой-то странный танец, поворачиваясь вокруг своей оси, подскакивая на месте и подергивая время от времени руками и ногами. Что мне это напоминает? — подумала Ирина. И тут же вспомнила. Когда-то в далеком детстве она видела научно- популярный фильм о пчелах, о том, как прилетевшая со взятком пчела сообщает собравшимся в кучку товаркам, куда лететь и где искать то самое перспективное поле.

Саранча едва успела зависнуть над дубовой опушкой, где сбилась в кучу приготовившаяся дать последний бой маленькая человечье-собачья стая, как вдруг откуда-то со стороны пришел другой, не менее знакомый звук: слитное гудение огромного пчелиного роя. Две плотные массы насекомых сшиблись вверху, метрах в двадцати над землей, и тут же в ближнюю топь посыпался дождь искалеченных, дергающихся хитиновых телец. Хорошо, что не прямо над нами — пронеслось у Ирины в голове.

Воздушный бой длился недолго. Держать в воздухе, да еще и мотивировать на ночной бой две такие крупные стаи сугубо дневных насекомых было, очевидно не под силу ни той, ни другой стороне. Но дело было сделано. Убийственной атаки с воздуха у Колесника не получилось.

Впрочем, за время воздушного боя он тоже не сидел сложа руки. Ирина прислушалась в астоме к окружающей среде и ужаснулась. Такой монолитной и мощной волны ненависти она еще ни разу, наверное, не встречала. Атака будет короткой и страшной. И пережить ее не суждено никому из беглецов. Даже если Колеснику захочется теперь оставить ее в живых, чтобы выпытать из нее необходимые ему техники, он свою свору остановить уже не сможет. Слишком раскочегарил. Ну что ж. Может, оно и к лучшему. Виталий уже наверняка во всем разобрался. И сообщил по инстанции. Так или иначе, Колеснику крышка. Не сегодня, так через неделю, когда Борисов успеет развернуться на чуть более высоком уровне.

Потом у нее в памяти всплывали только отдельные разрозненные куски, одинаково окрашенные все в те же призрачные лунные тона. Движение слитной звериной массы, со всех сторон сразу. Визг, рев и вой, и хищение звериных тел, в самом центре которого она оказалась и тоже наносит удары невесть откуда взявшейся в руке дубинкой. И рядом с ней орудует точно такой же дубинкой окровавленный Ренат с совершенно безумными глазами и с оскаленным ртом.

Потом — удивление, что она еще жива и бой еще продолжается. Собаки дерутся с собаками, кабанами и волками: это понятно. Но непонятно, почему они дерутся так долго. Ту дюжину псов, которая пришла с ними и которую Витек выстроил перед боем в ощетинившийся ненавистью полукруг, давно уже должны были смять и раздавить. Потом до нее доходит, что псов, которые бьются к ней спиной и прикрывают ее со всех сторон; не десять и даже не двадцать, а много больше. А потом она замечает выплывающий откуда-то сбоку плотный — на сей раз собачий — клин, на острие которого клацает направо и налево страшными челюстями могучая трехголовая собака. Вот, значит, как — проносится у нее в голове. Ум хорошо, а три — хуже. Слишком самостоятельно думают. И принимают гибельные для себя решения. Потому что волна ненависти вокруг не ослабевает. Потому что даже при том, что Цербер привел им на помощь всю свою стаю, на каждую «нашу» собаку приходится по две, по три чужих. Не считая волков. Не считая кабанов, крыс — и кто там у него еще в запасе.

Потом она услышала где-то на севере взрывы гранат— один, другой, третий. Потом, с перерывом, еще три. И следом заработал автомат. И тут у нее навернулись слезы. Потому что автомат был один. Значит, полез-таки. Один полез. Отзвонился Борисову, сбросил все данные, экипировался по полной и пошел умирать за компанию. Идиот чертов...

Последнее, что она еще помнила — как выдавливает глаза впившемуся ей в ногу волку, и как падает на другого волка Ренат, вцепившись одной рукой ему в горло, а другой заталкивает — чуть не по локоть — в пасть перехваченный у корня волчий язык. И как звучат где- то, совсем неподалеку, одиночные пистолетные выстрелы. Еще звучат...

— Так как же тебе все-таки удалось нас вытащить?

— А мне и не удалось. Вернее, удалось, но не мне.

— А кому?

— Да, понимаешь, я, когда уже все передал и совсем собрался, решил попробовать поставить астом — вдруг, думаю, до тебя докричусь. Или хотя бы нащупаю, где вы есть.

— И как, удачно?

— Как выяснилось, даже слишком. Поставил это я астом и вдруг вижу там что-то знакомое. Чуть не за ближайшим кустом. А я уже в это время в лес бежал, кстати. С выкладкой настолько полной, что, наверное, на всех колесниковских друзей хватило бы, если экономно распределять.

— И что такое ты там увидел?

— Не что, а кого. Знаешь, большую такую белую обезьяну...

— Врешь!

— Зуб даю. Я сам чуть на месте не рухнул. Думаю, эх ни фига ж себе! Если Колесник и с этими договорился, то все, кранты. Тогда и Борисов ничего не сможет. И никто ничего не сможет. Потому что они, конечно, Колесника используют, чтобы нам хребет сломать. А потом раздавят и Колесника со всем его вшивым воинством. Но — сама понимаешь, думаю я все это не вслух. Буквами думаю, чтобы йеть не прочел.

— А он?

— А он, как выясняется, и не думал от меня прятаться. И тут же начинает со мной в этом моем астоме переговариваться. И выясняется, Иришка, что им эта ситуация тоже давно не нравится. Местным, в смысле, йетям. Потому что тут, как оказалось, живет довольно крупная община болотников. Так вот, она им не нравится настолько, что они уже связались по этому поводу со всей своей братвой. Фэйри в это дело впутывать почему-то не стали. Он мне пытался объяснить, но ты же знаешь, как у меня с астомом. Короче говоря, они решили так: то, что делает Колесник, это нечто вроде раковой опухоли. Когда нормальные с виду клетки начинают размножаться с невероятной скоростью и приобретают при этом несколько иные, отличные от обычных качества. И угрожают существованию всего организма в целом. Этакая биолектика наоборот. Колесник за что боролся, на то и напоролся. И кроме него оказались у природы ревнители. Которым захотелось защитить ее от излишне рьяных защитников. — Так вот, кроме того, что они давно уже планировали акцию против Колесника и его партизанской братии, они еще и снабжали всех заинтересованных участников процесса — своих, разумеется, — оперативной информацией. И когда Колесник взял в плен лейтенанта Ирину Рубцову и задумал над ней надругаться, слух об этом прошел по всей Руси великой. И узнал об этом всяк сущий в ней йетюк. А дальше — угадай с трех раз, в которой из колоний йети этой новостью заинтересовались сильнее всего?