Будь, пожалуйста, послабее (СИ) - Осадчая Виктория - Страница 17

— Фима Андреевна, я ведь не могу бросить своего внука, — развел он руками.

— Никто Вас бросать и не просит, — вступила я в разговор. — Просто не лезьте куда не просят.

— Арина, — попыталась остановить меня бабуля.

— Что? Ты меня сама так назвала почти двадцать пять лет назад? Какое право имеет кто-то решать мою судьбу? И передайте своим сыновьям, господин Барышников, чтобы за километр меня обходили. Я не собираюсь сюсюкаться с Вашей семьей, и мне глубоко насрать, что Вы многоуважаемый человек и можете мне доставить проблемы. С МОИМ ребенком Вам никто не запретит общаться. Но уж лучше без отца, чем так.

Хлопнув дверью, я удалилась в свою комнату, где уже ощутила такую знакомую дрожь в руках. Боже, я же только что нагрубила тому самому Барышникову, которого боится весь город. Ну Арина Николаевна, ну ты и экстремалка! А что? Помирать так с музыкой. Эта фраза сначала вызвала у меня улыбку, а за ей последовал истерический смех, который в свою очередь перешел в рыдания. «Успокойся, Риша, успокойся! Тебе нельзя нервничать, подумай о малыше», — огласил внутренний голос, и я принялась делать глубокие вдохи-выдохи.

— Чего скулишь? — в комнату без стука вошла сестра. Конечно, как же она еще может войти? Пахло от нее дождем. Мне нравилось.

— А ты где была? — налетела я на нее сразу.

— Как где? Мы с Алиской на примерку платья ездили. Мы же тебя приглашали, а ты домой ускакала, — отрапортовала Рима.

— Да? Хреновато с памятью что-то. Меня тут сватать приходили, пока ты где-то шлялась.

— Опаньки! И я так думаю, что истерики из-за того, что кандидат нас не устраивает? — язык бы ей подрезать.

— Почему какой-то там дядька толстосум должен решать мою судьбу, я что не человек? — снова начиналась моя истерика.

— Ну, что ты? — погладила меня Рима по голове, усаживаясь рядом. — Ты у нас не просто человек, а человечище. Еще и мамаша будущая. Поэтому хватит портить характер моей племяннице, и пойдем пить чай. Этот страшный дядька ушел, бабуля его выпроводила.

— Хочу тут чай, в комнате. А еще шоколадку и фильм хороший. Посидишь со мной? — мой детский тон меня добивал, но опять же из-за гормонов сейчас мне хотелось какой-то поддержки и тепла.

— Как в детстве? Помнишь ты со мной всегда сидела?

— Помню! — согласилась я. — Теперь я побуду немного маленькой.

Киносеанс начался с лирики «Москва слезам не верит». Не знаю откуда у меня тяга к советскому кинематографу, но он всегда меня спасал в минуты грусти и печали, как и сестра. Мы сидели на кровати с кучей вкусняшек, укутанные в один плюшевый плед, который мне дарил Коля, зная мою тягу к таким посиделками. Рима упорно терпела мой вкус в фильмах, потому что сама предпочитала триллеры и детективы, журналюга недоделанная.

В сцену у крыльца роддома ворвалась телефонная трель:

«―Ну че растерялся, папаша? Принимай дочку.

―Ну че стоишь-то, иди, иди. Иди, папаша, иди…

―Надо было, чтобы кто-нибудь другой ее встречал.

―Почему?

―Через три месяца Антонине здесь рожать, еще подумают, что у меня гарем.» И тут ДЗИНЬ-ДЗИНЬ.

— Твой, — огласила вердикт сестра.

— А то ж я не знаю! — лениво потянулась за мобилкой и так и замерла с открытым ртом.

— Батюшка родный! Барыш твой нарисовался! — всплеснула руками Рима, запуская под плед порцию прохладного воздуха.

— Не маши своим вентилятором, — съежилась я, сбрасывая вызов.

— А что так? — удивилась она.

— Пока не хочу говорить. Не о чем.

И на пятый звонок я не ответила, и на девятый, а десятого не дождалась, отключила аппарат и засунула его под подушку. Сердце колотилось, но сила воли была сильнее, нежели эмоции. Мне правда пока не хотелось с ним говорить.

Следующее утро начиналось позже обычного, потому что Алиса притащила в ресторан фумигаторов, чтобы избавиться от вредителей. Поэтому на три дня меня ожидал отдых. Если девчонки выходили на работу уже послезавтра, мне как особо «больной» было приказано сидеть дома, несмотря на то, что я начальник. Я повозмущалась, и даже будильник не поставила. Тем более, что киносеанс у нас с Римой закончился ближе к трем ночи.

— Обычно беременные спят как сурки, а ты вообще ведешь себя не нормально!

— Спасть я хочу только в обед, а ночью у меня работоспособность зашкаливает, — объяснила я.

Про телефон вспомнила после сытного завтрака, которым меня напичкала бабушка. Что странно, видимо малыш внутри меня безумно любил свою непутевую мамку и очень хорошо прижился там. Во-первых, утренний токсикоз меня уже не мучил, бывало очень редко, после того, как налопаюсь чего попало. А так чтобы бац и унитаз обнимать, этого не было. Зато на некоторые продукты началось жуткое отвращение, а так мною нелюбимая раньше гречневая каша превратилась в лакомство номер один. Хотя нет, вру! Больше всего налегала на темный шоколад.

— Ты же раньше времени растолстеешь, или вырастишь гиганта внутри себя, — охала бабушка.

— Если ребенок хочет есть, я что могу поделать? Пусть растет и набирается сил!

Поэтому завтраки перешли в особый ритуал. Готовились они при мне, так как желанье моего малыша было предугадать сложно.

— Чего сегодня, мадам? — спрашивала бабуля, когда я садилась за стол. Полный список озвучивать я не решалась, потому что борщ с печенькой, или копченное свиное сало, которое сверху заедалось йогуртом, шоколадкой и чесноком, могли хоть кого свести с ума. Вот такой был очень своеобразный у моего малыша вкус.

«Перезвони мне, когда твоя дурь уйдет из головы» — сообщение было угрожающим, но не пугающим. Ладно, Роман Алексеевич, я выспалась, настроение хорошее, поэтому можно и поговорить.

— Алло, Арина, черт побери! Почему ты мне не отвечала? — он орал. Он реально орал. Ах, Рома-Ромочка, а не пошел бы ты в задницу, дорогой? Нет, не пошел, ждал ответа.

— Я была занята. Выкладывай, что хотел, Барышников?

— Ты мне сказала, что примешь таблетки, — не утихомиривал он свой гонор.

— Можешь спросить у моей сестры или подруги, как я пережила эти несколько страшных дней. Если хочешь знать прямо сейчас, то чуть не сдохла. Этого вам мужикам не понять, у вас все просто, — какой ответ, такой и привет.

— Арин, ты действительно правду говоришь? — уточнил он уже более спокойно, видимо чувствуя, что я завожусь тоже.

— Поверь, ты не тот человек, от которого я бы хотела родить. А еще… еще, Роман, можешь не париться по этому поводу. Обременять я тебя ничем не собираюсь. Фамилию, если будет угодно, дам твою вместе с отчеством. И вообще, не хочу я говорить на эту тему по телефону. Прощай, мне некогда.

Бросила трубку! Боже! Я! ПОЧТИ! ПОСЛАЛА! БАРЫШНИКОВА! Ух! Как же это круто у меня вышло! Неужели он думал, что я могу быть такой алчной, чтобы специально от него забеременеть? Спасибо, хоть с упреками не полез, или с глупостями, что ребенок не его. Хотя черт его знает, что у него в голове.

Вот и называется, выяснил. Неужели она такая дура, что забыла про таблетки? Неужели она таким образом пытается затащить его в ЗАГС? А тут еще малой «ЖЕНЮСЬ-ЖЕНЮСЬ!». Конечно, дурость брата выводила из себя, но больше всего раздражало то, что Арина дала ему повод. Ведь беспочвенно он бы не думал о таких вещах. В голове шел мыслительный процесс, который Рома все время подбадривал хорошей порцией виски по вечерам, а о Нике вообще сейчас было некогда думать. А тут еще отец со своим «Ты должен жениться!». Никому он, Роман Барышников, ничего не должен. Она значит забеременела, а он расхлебывай!

— Стоп, Роман Алексеевич, хочешь сказать, что ты тут не при чем? — удивился внутренний голос. О! Диалоги с самим собой у него проходили на высшем уровне. И что самое странное, договариваться с собой он не умел. В этом случае, дипломатия его подводила.

— Участвовал-участвовал, но ведь она…

— Ты просто бросил ее расхлебывать то, что натворил, самостоятельно. Взвалил на плечи хрупкой девочки новую проблему. Мужииик! — заявил все так же ехидно голосок.

— Черт! Ну почему все это происходит со мной? Я ведь Нике собирался сделать предложение в следующем месяце на ее день рождения.