Зверь-из-Ущелья. Книга 2 (СИ) - Марей Соня - Страница 14

В тот вечер, когда ко мне в таверне подсел Ольд, я узнал всю историю искателя и роль Рамоны во всём этом. Он дал ей слово, что передаст просьбу о встрече. Я, почти смирившийся с тем, что должен отпустить её, ощутил странную хмельную радость. Как мальчишка, ей богу.

Вокруг сновал разномастный люд, зазывалы орали, не жалея глоток. Втягивая воздух, как гончий пёс, я твёрдым шагом направился в те ряды, где обычно можно было найти искателей.

Показалось, что между палаток мелькнула рыжая макушка – я замер на месте, как вкопанный. И тут…

Взгляд выхватил из толпы знакомую фигурку.

Она.

Рамона кутала плечи ярко-алым платком и смеялась так заразительно, что четверо искателей, окруживших её, точно стражи, не выдержали и поддались веселью. А жрица хохотала, запрокинув голову и обнажив белоснежные зубы, совершенно не стесняясь своего порыва. В этот момент она была такой живой, такой настоящей, будто лучик, неведомо как пробившийся сквозь тучи. Солнце играло в огненных волосах, растекалось золотом, а ветер ласкал тронутые румянцем скулы и раскачивал длинные серьги с алыми бусинами, похожие на грозди южных фруктов. Те гладили шею, когда она наклоняла голову, и я остро сожалел, что сам не могу коснуться её кожи.

Рамона. Мо-она…

Барды сравнивают женский смех с перезвоном колокольчиков или журчанием ручья, но мне переливчатый смех Каменной жрицы напоминал рассыпавшиеся алмазы – когда разжимаешь кулак, и те катятся по каменному полу, весело подпрыгивая.

Боги, как же я соскучился! Понял это окончательно только сейчас, и от осознания скрипнул зубами так, что те едва не раскрошились. Увальней, что сгрудились вокруг, захотелось разогнать пинками, а её сгрести в охапку и зацеловать до полусмерти. Она источала свет, мне хотелось напиться этим светом, искупаться в нём, бессовестно присвоить себе.

Только себе. 

Потому что невыносимо видеть с ней другого. Знать, что она не принадлежит мне и принадлежать никогда не будет, что я хожу под одним с ней небом, дышу одним воздухом, но не могу прикоснуться – мучительно. Эта боль выворачивает суставы, потрошит заживо, вытаскивая ржавым крюком наружу самое потаённое, запретное, непозволительное – мою слабость.

Наделся, наивный, что смогу отпустить её в ночь праздника Маков, что буду выше всяких привязанностей. Но сейчас полузадушенное чувство вспыхнуло с новой силой, разгоняя по венам отраву – я, бывалый солдат, дехейм лорда, Зверь-из-Ущелья, прибежал по первому зову, как пёс.

Как нищий, которому посулили мешок золота. Как волк, почуявший кровь.

Будь проклят этот Ольд, жаль, что он не сгинул где-то по дороге в Лестру! Зря я узнал, что она будет здесь, потому что просто не могу. Теперь не могу бороться с этой бешеной тягой.

 ***

Он подошёл так близко – стоял у соседней палатки, небрежно сложив руки на груди, а из-за плеча выглядывала рукоять страшного клинка. Лестриец смотрел так серьёзно, задумчиво, с ожиданием и обещанием чего-то – и от осознания этого меня накрыло мощной волной, лишило воздуха.

Ренн выглядел усталым и осунувшимся: щетина отросла, скулы выделялись сильнее, чем раньше, но глаза сверкали бешеным огнём, когда он смотрел то на меня, то на искателей рядом. А мне безумно хотелось разогнать их всех, даже Орвина, чтобы хоть несколько мгновений провести с моим лестрийцем наедине, ведь нас разделяло всего несколько шагов – пройди и дотронься рукой.

Но здесь, под прицелом чужих глаз и ушей я не смогу поговорить с ним, не смогу коснуться, да и Горт всё рядом отирается – возомнил себя моим защитником или нянькой.

Прибила бы!

Казалось, что все до единого видят и понимают, в каком состоянии я нахожусь, как я горю и тлею, но специально издеваются!

Наконец, когда игра в гляделки Реннейру надоела, он направился ко мне уверенным шагом. И эта уверенность, мужская непоколебимая сила волной окатила стоящих рядом – и братец, и Горт со своей компанией вдруг вспомнили о неотложных делах и поспешили раствориться.

– Господин что-то хотел? – спросила я ласково.

Ренн сощурился, глядя исподлобья, и шумно втянул воздух. Он держал кулаки сжатыми – так, что костяшки побелели.

– У меня есть то, чего нет у других...

Взгляд глаза в глаза, и по спине скользнула стайка мурашек. Сейчас мы совсем одни… почти… не считая сотен людей вокруг. 

– И что же у тебя есть особенного, дочь гор? – он изогнул левую бровь, а край рта дёрнулся в едва читаемой улыбке.

Глупое, глупое сердце! Это ведь совсем ничего не означает… Или, наоборот, значит слишком много – столько, что мой разум просто не в силах это осознать.

– Вот эти чудесные камни и парочка секретов в запасе. Но секреты даром я не отдаю.

– Я щедро заплачу.

Со стороны могло показаться, что это вежливая беседа с покупателем, и только мы двое знали, что на самом деле кроется за этими пустыми словами.

И сейчас…

Никого рядом? Все заняты своими делами? Отлично!

Я кивком велела обойти шатёр, а потом схватила за рукав, молниеносно затянула его внутрь и задернула полог. Мы оказались отрезаны от всего мира.

Сумасшедшая! Если кто-то увидит... Впрочем, плевать! На всё плевать, потому что в голове ни одной чёткой мысли, всё потерялось в полутьме, вспыхивающей золотыми искрами кристаллов и мягком свечении амулетов.

И запахе моего лестрийца. В тепле его ладоней, сдавивших талию, в сумасшедшем блеске глаз.

– Я соскучился, жрица... – он подхватил меня под бёдра, усадил на стол и вклинился меж моих колен. Под ягодицами захрустели самоцветы – недовольно, обиженно. И, может, в другое время я почувствовала бы стыд за такое неуважительное обращение, но не сейчас – когда мужская щетина царапала мою шею, а губы подбирались всё ближе к моим губам.

– Зачем звала? Что хотела? – лихорадочный шёпот, плавящий все мои страхи. – Думал, что отпустил, отказался, переборол. А ты… Может, ты на самом деле ведьма?

Я сама нашла губы лестрийца – голод был неумолим. Скорей, скорей… Испить его дыхание, прижаться грудью, запрокинуть голову – вот так… Так удобней, да...

Мы оба на несколько мгновений обезумели, пытаясь утолить жажду и тоску друг по другу. Горы и равнины встретились, стирая в порошок всё вокруг, стирая само время и расстояние.

– Я тоже скучала по тебе, Зверь-из-Ущелья, – чувствуя, как на исцелованных губах распускается улыбка, я огладила подушечками пальцев его скулы и лоб.

Матерь Гор, как же он красив… И он сейчас со мной.

Снаружи что–то хлопнуло, загомонили люди, и я напряглась, спряталась, как заяц – в объятия Реннейра. Совсем голову потеряла и забыла о самом главном!

– Полагаю, мне нельзя находиться здесь долго? – он огляделся, чуть ослабив хватку. Он всё ещё стоял непозволительно близко, а я обнимала его бёдрами. Поймала в ловушку, боясь, что его от меня оторвут, или что он сам сбежит.

Я схватила Ренна за отвороты куртки и заставила посмотреть в глаза.

– Послушай меня, пожалуйста! Я звала тебя не просто так, не из глупой прихоти, Ренн… Мы остановимся на постоялом дворе на окраине города, он называется "У старины Эда", – зашептала, чуть ли не путаясь в словах от волнения. В животе сжалась тугая пружина, а кончики пальцев, которыми я держала ткань на груди мужчины, побелели. – Приходи ко мне ночью. Я буду ждать.

Синие глаза на миг распахнулись, а зрачки сузились, но в следующий миг затопили всю радужку чернильной глубиной. Его пальцы скользнули мне на шею и погладили затылок – нежно, невесомо, но так чувственно, что вниз по телу покатилась волна, приподнимая мельчайшие волоски и заставляя выгнуть поясницу.

– Ты представляешь, чем это закончится?

– Нам надо... – я облизала пересохшие губы и до боли прикусила нижнюю. – ...поговорить. Дело жизни и смерти. Ты в опасности, Ренн.

– Я всегда в опасности, – ответил он и приласкал пальцами другой руки мой подбородок.

– Ты не понимаешь, это важно!

Усмешка сползла с красивого лица, и Ренн кивнул.